Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв.

— О, кто ты? Тебя видел я во сне в восьмой день четвертой луны в год «Капча». Голос твой мне как будто знаком, а вот лицо вижу впервые. Ольсигуна! Чихваджа-чихваджа! Что же произошло? Слушайте, люди! За горем следует счастье, за печалью — радость — это сказано обо мне. О, как я счастлив! Как я счастлив! На душе у меня стало светло, как в темной комнате, вдруг озарившейся светом. Я счастлив, словно повидал Чжао Цзылуна в сражении на реке Шаньяншуй. Я открыл глаза — неужели я в столице, во дворце? Моя дочь Сим Чхон — императрица! Мог ли я думать об этом? Моя дочь, погибшая далеко в свирепом море Имдансу, стала повелительницей страны! Сорок лет мои глаза были слепы и вот наконец открылись! Такого не отыщешь и в древних книгах! Хо-хо! Люди земли! Слышали ли вы о подобном чуде? Как счастлив я! Как счастлив я!

Счастливая государыня, окруженная тремя тысячами придворных дам, повела отца во внутренние покои дворца. Сам император, с лицом, озаренным радостью, пожаловал Хаккю звание «королевского тестя», одарил его чудесным дворцом, пашнями и слугами.

Вскоре были пойманы мамаша Пэндок и слепец Хван. Они понесли заслуженную кару за свои преступления.

Все жители селения Персиковый цвет были навсегда освобождены от налогов. Женщинам, вскормившим своим молоком императрицу Сим, пожаловали дома, они были щедро вознаграждены. Подруги детства императрицы получили приглашение во дворец, и государыня лично беседовала с ними.

Вдова сановника Чана была принята императрицей как самая почетная гостья. Женщины, встретившись, обнялись и заплакали — весь мир плакал вместе с ними в эту минуту. Госпожа Чан вынула из-за пазухи портрет и развернула его перед государыней. Стихи на портрете были написаны в свое время самой императрицей. Женщины вновь обнялись и всплакнули. Даже изображение на портрете, казалось, льет слезы...

Императорский тесть Сим Хаккю посетил гору, где были похоронены его предки и жена, госпожа Квак. В восемьдесят лет он стал отцом сына, которого родила слепая Ан, встреченная им некогда на пути в столицу.

Молва о добрых делах императрицы разнеслась широко по свету. Народ славил ее, и в каждом доме росла теперь такая же любящая и преданная дочь, какой была государыня Сим.

Хо Гюн. Достойный Хон Кильдон

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Рассказывают люди, будто давным-давно, при государе Седжоне, жил сановник по фамилии Хон, а по имени Мо.

Знатен и родовит был этот Хон. Еще юношей сдал он государственные экзамены и дослужился до Главы палаты чинов. Имя Хона гремело по всем городам и селам, и шла о нем слава как о преданном сыне и верном слуге государя.

Двое сыновей было у Хона. Старшего звали Инхён. Мать его, законная супруга [293] Хона, происходила из рода Лю. Младший сын, Кильдон, был рожден от служанки Чхунсом.

293

Законная супруга. — Помимо жены мужчина мог иметь наложниц, их дети были лишены многих прав.

Перед рождением Кильдона приснилось отцу, будто загрохотал гром, сверкнула молния и на него ринулся с неба зеленый дракон [294] с косматой взъерошенной бородой. В испуге очнулся Хон Мо. Дивный сон, под стать сну о муравьином царстве Нанькэ! Он с радостью подумал: «Увидел во сне дракона, значит, жди дорогого сына!» — и поспешил к супруге на женскую половину.

Встала навстречу госпожа Лю. Взял он ее за яшмовые руки, хотел тут же обнять и приласкать. Но чинно молвила госпожа Лю:

294

Дракон — одно из священных мифических животных; увидеть во сне дракона — доброе предзнаменование.

— Вы солидный человек, а ведете себя как легкомысленный мальчишка!

И с этими словами отвела его руки.

Хон Мо вышел, досадуя на свою супругу. А как раз в это время принесла ему чай служанка Чхунсом. Плененный красотой девушки, Хон Мо тут же увлек ее в опочивальню. В ту пору Чхунсом было восемнадцать лет.

С этого момента она не выходила за ворота и даже не смотрела на других мужчин. Господину это пришлось по нраву, и он сделал ее наложницей. А ровно через десять лун Чхунсом родила дивного мальчика. Отец радовался и жалел, что не от законной супруги родился такой прекрасный сын.

Кильдон рос и к восьми годам всех превзошел разумом, как говорится, все схватывал на лету. Одна беда: низкое рождение запрещало мальчику называть отца отцом, а брата — братом. Если по забывчивости он позволял себе такое, ему тотчас же указывали на оплошность. Даже слуги не испытывали к нему никакого почтения.

Однажды осенью, в девятую луну, сиял на небе месяц и веял свежий ветерок — все успокаивало душу. Кильдон сидел за книгами, но вдруг оставил их со вздохом:

— Хоть и родился я мужем, следовать примеру мудрецов — Конфуция и Мэн-цзы — мне не дано. Так не лучше ли изучать науки ратные! Сделаюсь я военачальником. Падет передо мной Восток и будет завоеван Запад. Великий подвиг для государства, а Кильдону — слава... Такие подвиги достойны мужчины! Но почему я все-таки одинок?.. Есть у меня отец и брат, да не дозволено называть отца отцом, а брата — братом. Как же тут не горевать, как не печалиться!

Кильдон вышел из дому — и вот уже учится искусству фехтования.

В ту же ночь Хон Мо любовался лунным светом и вдруг увидел сына.

— Отчего тебе не спится? — спросил он.

— Я любовался лунным светом, — почтительно ответил Кильдон. — «Небо сотворило десять тысяч вещей, и самое высшее его творение — человек». Меня же никто не ценит. Так человек ли я?

— Это что еще за речи?! — рассердился отец.

А Кильдон опять:

— Вот что тревожит мою душу: я ваш сын, плоть от плоти, кровь от крови вашей, но мне не дано звать отца отцом, а брата — братом. Могу ли я называться человеком? — И слезы покатились на его платье.

Отец пожалел Кильдона, но утешать не стал, побоялся, что сын совсем осмелеет, и принялся браниться:

— В моей семье не один ты низкого происхождения. Что это за дерзости? Чтобы впредь этого не было!

Кильдон плакал, не проронив ни слова. А когда услыхал: «Ступай прочь», — ушел к себе и закручинился еще больше.

Вот и одарен-то он превыше всех, и сердцем добр, но нет душе его покоя, сон бежит от глаз.

Однажды пришел Кильдон к матери и, сетуя, сказал ей так:

— Еще в прошлой жизни предопределена мне судьба быть вашим сыном. Это для меня великая милость. Но мне придется расстаться с вами. С судьбою трудно спорить. Дорогая матушка, не беспокойтесь о недостойном сыне и берегите свое драгоценное здоровье.

Мать встревожилась:

— Низкого рождения в нашем доме не только ты, зачем же говорить столь пристрастно, надрывая мне сердце?

Сын отвечал:

— Гильсан, сын Чан Чхуна, тоже был низкого рождения. Покинув мать, ушел он в горы Унбонсан, постиг там великое учение о Пути [295] , и его имя славили потомки. Я избираю ту же дорогу. А вы не горюйте и ждите, что последует дальше. Одно лишь меня беспокоит: что-то не по душе мне коксанская тетка. С каждым днем отец все больше благоволит к ней. Боюсь, не причинила бы она зла нам с вами. От нее, как от врага, так и жди беды. Обо мне же вы не беспокойтесь.

295

Учение о Пути. — См. примеч. 258.