Вернуться в Антарктиду

Соловьев протянул руку и накрыл ее ладонь:

– Остальные тоже так думают: няня, охрана, соседи?

Она кивнула:

– Чувствуют и боятся. И молчат, как и я. Няни разбегаются. Полтора месяца назад пришлось сменить телохранителя. Я понимаю, звучит дико, но мне трудно подобрать слова, чтобы мое заявление не выглядело предвзято. Адель – красивая девочка, у нее внешность ангелочка, и она умеет притворятся не по-детски, когда это выгодно. Но если с ней провести больше времени, то всплывают такие подробности…

– Ты же любишь ее?

– Люблю? – Пат моргнула. – Конечно, она моя дочь. И я бы хотела ей помочь, но он – сильнее меня. У него на нее гораздо больше влияния.

– У кого – у Поля?

Пат опустила голову:

– Я не знаю, Аш… Я была беременна, когда попала в эпицентр диффузии. Адель – ребенок хаоса, и я иногда думаю, что она лишь кажется нам человеком, а на самом деле внутри нее с рождения живет совсем иное существо – чуждое, злое и страшное. Конечно, ты никогда в это не верил, во всяким случае, на словах, но тем не менее сбежал от этого кошмара, едва подвернулся случай.

– Пат, я не сбегал…

– Оставим эту тему! – сказала Пат. – Я надеюсь, что когда открою портал в мир, где застрял мой муж, то смогу задать ему вопросы и получить ответы. Ситуация разрешится, и Адель превратится в обычную девочку. Я очень на это надеюсь, Аш! Получив свободу, Поль оставит в покое дочь. Перестанет следить за мной ее глазами. Прекратит слать послания с той стороны. Я освобожу его, а он освободит меня. Вот моя цель! И если ты хочешь помочь мне, если желаешь мне добра, не убеждай меня в том, что мне все это просто мерещится. Утешения нас не спасут!

– Я тебя понял, - ответил Соловьев.

– Ты нашел «точки привязки» для Милы? – спросила она, сменив тему.

– Да, - Вик кивнул и достал из кармана кольцо.
– Мила его не носила, лежало в вещах, когда прошла диффузионная волна. Изменилась надпись на ободке.

Пат взяла кольцо, повертела его перед глазами.

– Обручальное? Хорошо, уберу к остальным. А где второй предмет?

– Лично я подобрал только это. Нашел на пепелище, где в параллельной жизни был пансионат.

– Плохо.

– Зачем они тебе? Ты все равно не знаешь, что с ними делать.

– Это неважно.

– Пат, я хотел тебя спросить о другом кольце. О перстне с печаткой в виде важдры на пальце у де Трейси. В «Прозерпине» точно не принято было носить подобные знаки отличия?

– Я же говорила, что ничего об этом не знаю, - быстро ответила она. – Я всю жизнь занималась исключительно наукой, и мне никаких печаток не вручали.

– А Доберкуру?

– Не видела. И пока ты не стал перебирать все известные тебе фамилии, добавлю, что уже дала указание найти ювелира, изготовившего перстень с важдрой. Как только будет ясность, я тебе сразу сообщу.

– Спасибо, - сказал Соловьев с плохо скрываемым разочарованием.

– Ты звонил Виталию Лисице?

– Он обещал, что приедет. Возможно, что послезавтра.

– Дождешься его?

– Конечно. – Соловьев помолчал. – Я принес тебе книгу Загоскина и рукопись Устюжанинова.

– Копия книги пришла мне на почту, а вот рукопись я еще не видела.

– Загоскин передал мне ее поздно вечером. Я потому и не смог прийти, что читал ее всю ночь.

– Правда? – Пат неожиданно для себя улыбнулась. – Ты читал?

– Ну да. И хотя ты сказала, что нам стоит закрыть тему, я все же хочу обратить твое внимание на один отрывок. Это касается Адель.

– Что именно? – Патрисия подобралась.

– Устюжанинов пишет о жителях многих миров, о духах и колдунах. Кощунственные вещи для автора, воспитанного в православии, но сын священника быстро освоился в вопросах мультикультурализма.

– Покажи!

Соловьев встал, принес целлофановый пакет, с которым пришел, и вытащил из него увесистый сверток.

– Это подлинник, поэтому местами текст трудноразличим, страницы нуждаются в реставрации, но я знаю, что ты умеешь быть аккуратной.

– Это и есть сюрприз, о котором предупреждала Адель? – Пат смотрела на сверток, не решаясь к нему прикоснуться.

– Не знаю, что она там напророчила, но, похоже, для нее это как раз сюрпризом не стало. – Вик сам развернул газетную обертку и осторожно выложил на стол пергамент мадагаскарского сурабе:– Хочешь, зачитаю вслух?

Пат кивнула, и он принялся со всеми предосторожностями переворачивать хрупкие листы. Между ними неожиданно затесался листок, где столбцом перечислялись продукты: молоко, сыр, яйца… - дальше Пат прочесть не успела.

– Это список для покупок? – спросила она. – Дай сюда, не хочу, чтобы ты голодал.

– Это Мила составила.

Для Милы быть доброй самаритянкой не очень хотелось, но идти на попятную Патрисии не позволила гордость:

– Я передам кому-нибудь из дежурных, чтобы купили в городе, - и она протянула руку.

– Спасибо.

Соловьев вручил ей бумажку. Почерк у Милы был ровный, читаемый. Пат сунула лист в карман джинсов.

– Текст написан несовременным языком, - сказал Соловьев, ведя пальцем по желтоватому пергаменту, - поэтому уточняй, если что-то будет не понятным, уточняй.

– Договорились.

– Тогда слушай, - и Соловьев принялся медленно, с хорошей артикуляцией зачитывать заметки Устюжанинова:

«А еще Ракутумалала сказывал, что в их деревне жил и теперь още живет старик по имени Патса Одинец, ходящий сквозь камни, покоящиеся за окоёмом. Бывает, сядет Патса на восходе лицом к встающему солнышку и сидит так, погруженный в думы – день сидит, ночь и еще один день. Видит Патса то, что скрыто от разумения нашего, и ведает то, что открыто лишь праотцам.

Ракутумалала сказывал, что Патса явился в наш мир под дурной звездой фади, и деревенский шаман умбиаси увидел в нем предвестника злой судьбины. Чтобы избежать напастей, грозивших обрушиться на весь род его, шаман приказал младенца лишить живота, ежели будет на то воля Отца небесного. Но убить его надо было очень хитро. Допреже новорожденного поклали на порог загона, а посля отворили ворота и погнали быков зебу на пастбище.