Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Вернуться в Антарктиду
Шрифт:

– Завтра у меня суточное дежурство, но мы с тобой обязательно найдем время, чтобы поговорить, мне необходимо сказать тебе кое-что важное, - сообщил он. – Это касается тебя и твоего будущего. Пожалуйста, до этого разговора не предпринимай ничего опрометчивого. Вообще ничего не предпринимай.

– Но зачем откладывать, если это так важно? – спросила Мила, заинтригованная вступлением.

– Мне надо собрать доказательства и предъявить их тебе. Без них все это будет пустым звуком. Дождись меня, - Вик взял ее за руку, ощущая, как дрогнули от его неожиданного прикосновения тонкие пальцы. – И не выходи за ворота.

Лицо девушки стало серьезным:

– Хорошо, - пообещала она. – Я тебя обязательно дождусь.

Вик улыбнулся ей на прощание, уверенный, что так все и будет. Мила производила впечатление ответственного человека, способного держать

слово.

Сноска.

На самом деле была найдена только одна плита, получившая название «Чандарская иконокарта», ныне она хранится в МГУ. Однако из документов 18-19 веков известно, что подобных плит было двести штук, и они все представляли собой фрагменты одной огромной карты. В 1924 году загадочные камни даже попали в «Список памятников природы, культуры и истории в БАССР».В 1999 году профессор Башкирского государственного университета Александр Чувыров, роясь в архивах, случайно наткнулся на заметки генерал-губернатора Уфы, датированные концом 18 века. В них говорилось о сотнях белых каменных плит со странными значками, обнаруженными у деревни Чандар в Башкирии. Эти плиты осматривали русские ученые, исследовавшие Южный Урал, одним из которых был Алексей Шмидт, основоположник археологии Приуралья, но с течением времени сведения о находке затерялись. Чувырлов потратил на поиски пропавших артефактов несколько лет. У исследователей карты имеется заключение Генштаба от 1 декабря 2007 года за подписью начальника управления генерал-лейтенанта Валерия Филатова, сверявшего древний рисунок с военными спутниковыми снимками, где сказано, что «на поверхности плиты изображен рельеф, в целом соответствующий юго-западным отрогам Башкирского взгорья с некоторым смещением русел водных артерий указанного района». То есть линии на единственном сохранившемся фрагменте (камень нашли в основании деревенского крыльца) не везде совпадают с современными топографическими подробностями, но у этого есть объяснения. Например, от Уфимского каньона (разлом земной коры, который на плите выглядит как большая глубокая трещина, протянувшаяся от места, где сегодня находится Уфа, и до Стерлитамака) в наши дни остался лишь невнятный след, поскольку 5 миллионов лет назад разлом смяли тектонические плиты, навалившиеся с востока. Значит, карте (или прототипу карты, с которого ее наносили на плиту) никак не может быть меньше даты этого грандиозного катаклизма, поскольку каньон на ней изображен во всей красе

6.5

6.5

Отрывок из книги Ивана Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины»

«Со своей женой я познакомился во время работы на острове Ява. Я был там в составе экспедиции натуралистов и ботаников, входил в руководящую группу в качестве переводчика.

Дивный растительный мир Зондского архипелага, как никакое другое место, манил исследователей, но я, вдосталь наслушавшись панегириков тропической растительности Индонезии, скоро притомился и принялся, грубо выражаясь, посматривать на сторону.

Недалеко от нашего лагеря был разбит лагерь археологов. Власти, видать, решили собрать всех этих беспокойных ученых в одном месте, чтобы проще было за ними приглядывать. Когда я, выполнив необходимое по работе с бумагами (отправлять отчеты в местный департамент, выдавший нам разрешение, было моей ежедневной обязанностью) выходил прогуляться, то ноги невольно несли меня к соседям. История влекла меня куда больше ботаники.

Полевой порядок археологов был мне знаком по прежним экспедициям, поэтому очень быстро я стал среди них своим. То, что археологическая группа состояла целиком из местных, меня не смущало, языком я владел неплохо. Индонезийцы хоть и не испытывали пиетета перед иностранцами, бегло болтающими на их родном наречии, европейцев уважали. И особенно, как мне казалось, уважали советских людей. Они охотно показывали мне раскопы и находки, объясняя их значение для всего мира.

Поглядеть там было на что. Археологи расчищали развалины храма, который внезапно обнаружился посреди джунглей, и замечательных находок у них было много.

Меня поразили условия, в которых жили эти люди. Это не был какой-то палаточный лагерь, отнюдь. Поскольку они трудились там уже третий сезон, то успели все хорошо организовать, проложили сквозь заросли дорогу, наладили поставки необходимого и жили как в санатории. У

них было полно диковинного оборудования, которое я никогда не видел и не предполагал, что подобное уже изобрели. Я поражался их сканерам и электронным приборам ничуть не меньше, чем древним статуям в отличном состоянии и предметам культа. Это смешило яванцев. Белый образованный человек, выглядевший наивным дикарем, казался им забавным недоразумением.

Главным центром притяжения, вокруг которого все крутилось, конечно, являлся тот самый храм. Встроенный в недра горы, он довлел над лагерем, заполняя собой все пространство – физическое и ментальное. Как и мои ботаники-натуралисты, археологи в часы отдыха разговаривали только о предмете своих исследований, но эта тема представлялась мне привлекательнее тычинок и пестиков. Руководитель яванской группы, доктор Кайна Трейбу весьма ко мне благоволила и часто лично водила в храм на экскурсии.

Кайна была очень красива, на что я, по молодости, не мог не обратить внимание. Ее ум был остер, манеры приятны, голос глубок и нежен, и я был покорен буквально с первого взгляда. Постепенно я обнаружил, что провожу в ее обществе гораздо больше времени, чем уделяю его своим рабочим обязанностям, но ничего не мог, да и не желал с этим поделать.

Кайна (про себя уже тогда я стал звать ее Катей, Катенькой, Катюшей) тоже испытывала ко мне симпатию. Мы замечательно проводили время в дискуссиях и прогулках.

О том, что у подножия горы Паданг находятся руины какого-то древнего сооружения, похожего на пирамидальный храм, наполовину вырубленный из скалы, специалистам рассказали местные крестьяне. Приехавшие на место историки первоначально оценили постройку как незначительную, но в процессе работ обнаружилось, что древний храм по площади куда крупней, чем его наружная часть. Подземные залы и галереи уходили на сотни и сотни метров вглубь. (*)

Подходы к храму заросли мангровыми деревьями. Эти деревья славятся тем, что пускают множество воздушных корней, из-за чего кажется, что стволы стоят на подпорках. Они изгибаются змееобразно и разбегаются во все стороны, опутывая и легко разрушая любой камень. Щупальца-корни предохраняют дерево от падения при сильном ветре (а ветра на Яве случаются знатные), но здорово мешают людям, если заполоняют собой все подходы к домам. Когда расчистка внешнего периметра храма завершилась, перед учеными открылось грандиозное зрелище его внутреннего убранства. В тот год, когда я посетил раскопки, те занимали площадь уже в 15 гектаров.

Когда Кайна впервые провела меня внутрь горы, то я замер в восхищении. Но поразился я не только красоте и искусности древних мастеров, сумевших добиться от грубого камня выдающегося совершенства и невесомости кружева. Я был поражен еще и тому, что вид Яванского храма оказался мне знаком. Точно так же выглядел и храм в Анкаратре, где мне суждено было однажды побывать во время церемонии с Солнечным ножом-пурбой.

Свет проникал в залу из естественных (или все же искусственных?) отверстий в своде, стены были испещрены похожими письменами, а в центре, как и в том, предыдущем случае, возвышался ступенчатый трон.

Здесь ступени были разрушены вездесущей и бурной растительностью, а трон или постамент наверху отсутствовал, но общие очертания были вполне узнаваемы. В Индонезии и на Мадагаскаре когда-то во тьме веков существовала неизвестная цивилизация с единым укладом и культурными традициями. Религия у них уж точно была одна и та же.

Как переводчика, меня, конечно же, заинтересовали надписи, выбитые на стенах. Время не пощадило их, разобрать что-либо было практически невозможно, но мне представлялось, что они должны быть похожи на те, что были высечены на Мадагаскаре. И на те, что украшали рукоятку Солнечного ножа. Я искал и находил идентичные закорючки, да и орнаменты, украшавшие колонны и стены во многом повторяли то, что я с жадностью исследователя рассматривал в Анкаратре.

На Яве у меня было куда больше времени и возможности все зарисовать и даже обсудить это с другими специалистами.

Я с пользой проводил свободное время, разделяя его между профессиональными интересами и намечающимся любовным романом. Не знаю, что сильнее заставляло вскипать мою кровь: близость красивой женщины или близость к разгадке тайны. Я был уверен, что стою на пороге важного открытия. Происхождение Солнечного ножа волновало меня давно, хотелось проследить его путь из северной Индии до Мадагаскара. «Неужели и впрямь существовала Лемурия, объединившая Индию, Индонезию и разрозненные острова в Индийском океане?» - думал я, предвкушая долгожданные ответы.

Поделиться с друзьями: