Вернуться в Антарктиду

Соловьев вздохнул. Он узнал о похищении, когда решил проверить следящую программу на смартфоне. Два слипшихся флажка, обозначавшие Милкин плащ и сумку, синхронно двигались по направлению к супермаркету.

Вик с досадой покачал головой, молчаливо упрекая девушку в нарушении обещания. Было похоже, что она отправилась в магазин. В этом не было ничего невозможного, и он уже хотел идти за дровами, чтобы протопить на ночь свою остывшую печь, но тут флажки рванули прочь от супермаркета на приличной скорости. И ладно бы один – скажем, сумку украли, - но оба вместе! Это означало, что Мила внезапно оказалась в чьей-то машине.

Размышлять, в чем дело, было некогда. Вик, нашаривая в кармане брелок от «Мицубиси», опрометью кинулся во двор. Машина не подвела – завелась с пол-оборота. Выехав в узкие ворота, Соловьев сверился с указаниями на карте и дал по газам.

Прыгать по обледенелым колдобинам на крутом склоне было опасно, но Вик предпочел подъем в гору более легкой, но длинной дороге в объезд. Мотор ревел, колеса иногда пробуксовывали на льду, но в целом получилось терпимо. На проспект Вик выбрался одновременно с преследуемой машиной.

Он сразу же определил свою цель, догнал ее и пристроился сзади. Милка была внутри вишневой «Приоры». С какой целью она в ней оказалась, каким образом – предстояло еще понять. Вик склонялся к тому, что вряд ли добровольно. Об этом говорило нервное поведение водителя «Приоры», заметившего слежку.

Они немного попетляли по улицам города, пересекли реку и взяли курс куда-то в сторону Николаевки. Но далеко не уехали…

– Вик, чего молчишь? – спросила Мила. – Как получилось, что ты узнал о похищении?

– Я подбросил тебе маячок, - неохотно признался Соловьев.

– Ты следил за мной?!

Краска бросилась ей в лицо. Мила отчего-то заключила, что маячок передавал не только ее местоположение, но и все разговоры в салоне. И все действия бандитов. И Вик видел, как ее били и щупали, пытаясь обнаружить несуществующий телефон в трусах.

– Прости, я должен был знать, если с тобой что-то случится, - оправдываясь, произнес Соловьев. – Они говорили, к кому тебя везли? Что-то кроме кладбища и водонапорной башни упоминали?

Мила молчала, потому что горло перехватило спазмой. Она не сердилась на него, как думал Вик, она сердилась на себя и жалела себя. Слишком беспомощная, с характером вечной жертвы, неудачница и полное позорище – вот кто она такая! Мила представила, как выглядит со стороны в окровавленных лохмотьях, опозоренная и всклоченная, и заплакала.

Соловьев посмотрел на нее, тяжко вздохнул и с расспросами завязал. Мила всхлипывала все громче, размазывала слезы и кровь по опухшим щекам и стягивала под горлом растерзанный плащ. Эйфория от счастливого спасения сменилась непроглядным отчаянием.

Вик привез ее не в больницу, не в пансионат, а к себе домой. Загнав машину под древний навес, закрыл ворота и открыл двери в дом. Он снова подхватил девушку на руки и занес в комнату, поставив в центре, под абажуром.

Мила, дрожа, отвернулась, ненавидя себя за жалкое зрелище, которое собой представляла. Но Вик, казалось, был тоже изрядно смущен. И первые же сказанные им слова, подтвердили это.

– У меня нет центрального отопления и горячей воды, но если ты немножко подождешь, сейчас я все организую: и баню, и чистую одежду. Мне не хотелось, чтобы тебя видели в таком виде в пансионате. Будут лишние вопросы.

Мила кивнула. Она села на стул, который ей указали, безучастно закуталась в плед и сидела, пустив остаток сил на обуздание слезливой истерики. В руки ей Соловьев всунул холодный пакет из холодильника, велев прижать к пострадавшей скуле. Мила прижала, но не верила, что поможет. Завтра лицо опухнет, а левый глаз превратится в щелочку, и она станет еще краше, чем сейчас.

Вик с бытовыми хлопотами справился быстро. По комнате стало расползаться тепло, а небольшой чан и чайник на плите принялись позванивать крышками.

– Мила, вот вода. Пока в тазике и в чане, - позвал ее Вик, приглашая пройти в закуток за занавеску. – Вещи и полотенце на стуле. Как умоешься, садись к столу, я заварю чай. А потом протоплю баню. Там есть бак с краном, очень удобный.

– Спасибо, – прошелестела она, поднимаясь. Все мышцы у нее ныли, как и голова, раскалывающаяся от оплеух. – Не надо баню, я так…

– Точно не надо? Мне не сложно.

– Баню завтра… потом… я очень устала.

– Как скажешь. Может, тогда ужин?

– Не хочу. Спасибо. Чая достаточно.

Мила действительно устала. Шаркая ногами, как столетняя бабка, она скрылась за занавеской. Постояла, сгорбившись, над исходящим паром тазиком, взглянула в узкое зеркальце, висевшее на стене, и едва не застонала. Глаз уже начинал заплывать, нос покраснел, а лицо было в потеках туши и крови, как у индейца, вышедшего на тропу войны. Или как у зомби, вылезшего из могилы.

Мила принялась лихорадочно избавляться от одежды, скидывая ее в кучу прямо на пол. Схватив мыло и губку, стала намыливать руки и тело. Железистый запах, так донимающий ее, усилился, и Милка поняла, что это воняет кровь мертвеца.

Пока она приводила себя в порядок, Вик все-таки разогрел ужин. Милкину порцию наложил на тарелку и поставил на стол – захочет, так съест. Не захочет, рядом с чашкой чая он положил печенье и яблоко. Подумав, достал из холодильника кефир.

Мила вышла из-за печки чуть посвежевшая, но безрадостная и вялая. Равнодушно посмотрела на котлету с макаронами, пригубила чай и попросилась где-нибудь прилечь.

Вик пододвинул к ней по столу блюдце с таблеткой:

– Выпей, чтобы заснуть. У тебя сотрясение, нужен полный покой.

Милка послушно запила таблетку чаем. Вик смотрел на нее внимательно, но по его выражению было сложно вычислить, что он обо всем думает. Милка же мечтала о тишине. Как хорошо, что он не повез ее в пансионат! Там бы все принялись ее теребить и задавать вопросы, а сейчас это было лишним.

– Туалет у тебя во дворе?

– Увы, да. Слева от навеса с машиной. Показать?

– Я найду.

– Ладно, только куртку мою сверху накинь! А пока ходишь, постелю тебе на кровати у окна, - Соловьев встал.