Вернуться в осень
Шрифт:
Принцесса откинулась в глубь королевской кареты. Тревога опять в который раз колыхнула беспокойное сердце – все складывалось не так. Она прекрасно понимала, что на этих переговорах присутствие члена Королевского Дома Ассаны вовсе не обязательно – совсем не тот уровень и совсем не та важность договора. К тому же Загора и так была давним и верным союзником, да и король Лаверт был таким же давним должником...
Отец любит ее. И со свойственным ему стремлением махом решать все проблемы, с чисто мужской близорукостью желает вытянуть ее из, как ему наверняка кажется, омута женских переживаний и беспокойств. Загрузить в рутинную суету государственных дел и забот, не давая сосредоточиться на своих, женских, сердечных слабостях.
Так
Строгие столичные дома с продуманными невызывающе-благородными архитектурными решениями, свойственными центральным улицам Ангоры, закончились и за окном потянулись сельские пригородные пейзажи, прерываемые редколесьем. Принцесса закрыла глаза.
«Мир создан совсем не для этого, в мире нужно искать совсем другое...» – пришли в голову знакомые слова. Мы что-то ищем в этом мире? Конечно, ищем, по крайней мере – хотим. Что? У каждого человека свой ответ на этот вопрос, вот только... Правильный ли? «Рассвет и улыбку, и смех веселой детворы, и: „Доброе утро, родная. Ты знаешь, я больше никуда не поеду, я останусь с тобой и с детьми...“ И тогда не нужны дворцы и дальние страны, огромные угодья и чужие красоты...» Почему-то так этому верится – почему? Разные люди говорят разное, и многие – красиво. И убедительно. Но...
Там, где истина, – там откликается сердце. Кто может понять, чего хочет простое женское сердце? Что ты хочешь, сердечко мое бедное? Может, политики? Интриг? Богатства? Или «смех веселой детворы...»
В душе потемнело – перед глазами поднялись маленькие, не по-детски серьезные дочкины глазки: «Мама, я хочу, чтобы все жили хорошо-хорошо. И у всех все-все-все было: и детки, и игрушки, и магазины с игрушками, и рыбки, и домики, и домики для рыбок... И мамы такие, как моя мама!» Радушка, маленькая моя...
На глаза навернулись непрошеные слезы – Эния провела пальцами у глаз. «Не бойся. Мир не страшен, – вспомнилось опять. – Даже Рох не страшен. На все есть свой ответ и свой выход, нужно только найти его. И тогда открывается то, чего никогда не ожидал, и там – где совсем не искал. В себе самом. В своей семье...» Кто ты, рыцарь, появившийся как ангел – из ниоткуда и так же ушедший – в никуда... Я хочу еще раз увидеть твои глаза и еще раз заглянуть в твое сердце. И еще раз увидеть – ты не обманываешь, ты говоришь правду...
«И тогда не захочется чего-нибудь другого, поверь – никогда. Потому что то, что есть здесь, никогда не найти там. Тишину. Доброту. Близость. Терпение и кротость. Любовь...»
Это правда. Это только в себе самой. И в близких...
Разве можно начать все сначала? Разве можно вернуть то, что, казалось, никогда не вернется? Спокойное сердце. Доброту. Любовь. И счастье...
Раньше казалось – нет. Все потеряно навсегда. Вместе с маленькой Радой и бесшабашным Астором. Но пришел человек и сказал... Вернее, показал – себя самого, свою душу. И свою боль. Где за темной пеленой прошлого отчаяния и горя теплилась надежда. И желание. Не знатности, славы и богатства, а того, что в глубине души, порою не ведая того, хочет каждый человек. Хочет, хотя часто и не осознает этого...
Эния выглянула из окошка кареты:
– Замат?
– Слушаю, ваше высочество. – Кучер перегнулся через сиденье и посмотрел назад.
– Мы едем по Западному тракту? Через Шаридан?
– Рядом, моя принцесса. Дорога огибает город...
– Передай, пожалуйста, Ромену – мы заедем в усадьбу. Ненадолго. Лейтенант знает куда.
– Слушаюсь, ваше высочество.
Эния вновь откинулась на спинку мягкого сиденья. Карета плавно покачивалась на сверхпрочных рессорах, не давая прочувствовать мощеные улицы города и ухабы и ямы проселочных дорог.
«Кто ты, незнакомый и очень знакомый теперь человек? Внезапно появившийся в самый страшный
и безысходный момент и чудом избавивший от страха и отчаяния? Заставивший вздрогнуть женское сердечко и увидеть мир...Ты встал туда, где я ожидала увидеть зверя, ты встал и взял меня за руку и увел наверх, в Эргану... Это значит, что с тобою – небо. Небо благоволит к тебе, и через тебя – ко мне, ибо давно никто не слышал, чтобы два сердца настолько подходили друг другу, что посещали Рай...
И показал свое сердце. Я видела тебя – мирного и скромного, который не мнит о себе высоко и не считает себя особенным, – рыцаря. Который тоже пережил боль и потерю близких и знал цену того, что потерял. Это не купишь деньгами и не взрастишь богатством. Это дается раз – и на всю жизнь, и это надо беречь. Счастье. Потому что легко потерять и не обрести вновь, сколько ни моли об этом Бога...
И потому то, что произошло, – удивительно, если я понимаю правильно. Похоже, что небо готово дать это вновь. В полной мере и с полной душой, иначе почему так стучит сердце – как в преддверии новой и обязательно хорошей судьбы?
А ведь я даже не запомнила твоего лица.
Но я не верю, что ты погиб, не верю, что сказка, подаренная сверху, внезапно оборвалась. Сказка не может быть без конца. Хотя она и была без начала...»
Князь опустился в высокое кресло у камина и задумался, вперив нахмуренный взгляд темных глаз в огонь. Сват молча ждал, Сергей украдкой разглядывал спартанскую обстановку княжеских покоев. Одно кресло, три стула, кушетка – не понаслышке знакомая Сергею, стол, заваленный какими-то картами и схемами. Из роскоши – только камин, придававший хоть какой-то уют и обжитость практически голым стенам. Приют воина, явно не ценящего достаток. Хотя... Сергей ведь не видел княжеского замка в Тоо-Дальге, месте постоянной дислокации воинствующего монарха.
Наконец Далич поднял голову:
– Очень интересно. Если бы мне это рассказал кто другой, – он глянул на Свата, – я бы счел это ложью. Слишком напоминает басню.
– Да, – сказал Сват, – напоминает. Ты поможешь?
Князь поднялся с кресла и, заложив руки за спину, прошелся по комнате.
– Я не в самых лучших отношениях с королем Ангурдом. Ты знаешь почему. Чем я могу помочь?
– Именем, – сказал Сват. – Твоим именем, Too. Оно очень уважаемо в Шеоле.
Далич хмуро усмехнулся:
– И все? Почему так мало? – Он медленно вернулся обратно, не отрывая нахмуренного взгляда. – Вы оба пришли ко мне утром с... паршивым известием об отъезде того, кто именно сейчас очень нужен. И плюс ко всему еще хотите, чтобы я из-за этого... именно из-за этого влезал в какие-то конфликты? Я правильно понимаю?
Сергей открыл было рот, чтобы объяснить, но Сват успокаивающе сжал его руку:
– Именно, Too. Абсолютно правильно.
Далич резко повернулся – Сергей напрягся. Но князь, запрокинув голову, неожиданно расхохотался.
– Хамье... – Он немного перевел дух. – Ну и наглецы. Воины. Ладно, двигай с Богом. Если что случится, я постараюсь помочь тебе. – Он сказал это спокойно, без апломба, как сам собой разумеющийся факт. – Но помни: тогда ты будешь моим должником. И я долго не слезу с тебя здесь, у меня.
– Согласен, – облегченно вздохнул Сергей.
– Хорошо, – сказал Сват.
– Идите. Глаза б мои вас не видели...
...Вдоль ущелья, среди отцветающей лаванды, выстроились длинные тройные ряды наемников – множество людей, сняв боевые шишаки, провожали погибших в последний путь. Здесь погребение не считалось трауром – это было честью. Каждый всегда сам готовился к подобному, и каждый по-своему был к этому готов. Здесь это не занимало много времени, здесь не говорили долгих слов. Ибо гибель в схватке с нечистью Роха уже сама по себе означала торжество, память боевых друзей, третий тост и упокоение в небесных садах Эрганы... Так здесь считали – и не Сергею было говорить им о другом.