Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Вернуться в сказку
Шрифт:

— Эта девушка… — пробормотал Ричард задумчиво, не сводя взгляда с лица, изображённого на фотокарточке. — Вы хорошо знали её, да, сэр?

Джим кивает. В его глазах появляется то знакомое странное выражение полузабытой скорби, которая ничуть не тревожит, а, кажется, даже греет его душу. Дика всегда это удивляло. Но он всегда молчал об этом. Джим Блюменстрост не любил, когда кого-нибудь что-то удивляло, сам он, казалось, никогда и ничему не удивлялся. Было ли это просто привычкой или состоянием его души, Ричард не знал. И, наверное, никогда не узнает. Впрочем, это знание ничего существенного ему бы не дало, следовательно, гнаться за этим знанием было просто глупо. Это когда-то сказал

ему сам Джим. И, последовав однажды этому совету, Дик заметил, что жить стало немного проще, нежели раньше. Во всяком случае, так казалось.

Девушка странно смотрела на него с фотографии. Казалось, умоляла помочь. Не его, конечно, а, скорее всего, того фотографа, что сделал этот снимок. Но умоляла так искренне, так сильно, что Ричард терялся, не знал, что сделать для того, чтобы помочь ей.

Глаза изображённой на фотографии будто бы молили: «Помоги!» — но они совсем не звали его за собой. Просто просили. Не было привычных криков, только молчаливая просьба, и это почему-то волновало Дика. Кошендблат никогда раньше не видел, чтобы кто-то так его о чём-то просил.

— Это Элис, — произносит тихо, но уверенно Джим. — Жена моего старшего брата, Дэвида. Прелестная женщина. Просто замечательная. Красивая, добрая, тихая — та, о которой я мечтал всю жизнь, и которая досталась моему брату.

Кошендблат снова смотрит на фотографию. Женщина действительно казалась почти нереальной, будто миф. Женщина, которую любил учитель Ричарда, Джим Блюменстрост. Красивая… Да, красивая. Только уставшая и, казалось, запуганная. Кем? Мужем? Наверное. Интересно, было ли это как-то связано с тем, что профессор Блюменстрост любил её? Скорее всего. Дик внимательно всматривался в изображение этой Элис, о которой только что говорил Джим.

Такого взгляда юный Кошендблат не видел никогда раньше, его мама никогда ни на кого так не смотрела. Интересно, а у той женщины, что на фотографии, есть дети? Должны быть. На этом снимке она была запечатлена беременной, это хорошо видно. Было бы здорово пообщаться с её детьми, во всяком случае, Ричарду бы хотелось этого. Дети могут быть похожи на неё. А могут быть похожими на её мужа. Отчего-то эта мысль кажется юноше неприятной. Кем был тот человек, что мог довести женщину до такого жалкого состояния? Каким чудовищем он был?

— Она была несчастна с вашим братом? — спрашивает зачем-то Ричард, он сам не ожидает от себя этого вопроса. — Она не любила его?

Джим качает головой. Теперь грусть в его взгляде кажется более осознанной, более горькой, нежели раньше. Будто бы перед Диком находится уже совсем другой человек. Не Джим Блюменстрост. Не он. Ричард Кошендблат смотрит, ожидая каких-то слов со стороны своего наставника, но тот пока молчит, просто молчит и смотрит куда-то в пустоту… Это слишком непривычно, слишком неправильно.

Так может сидеть он, Дик, но никак не Джим. Ричард вдруг вспоминает, как сильно он однажды расстроил своего наставника, это произошло лет пять назад, и парню совсем не хочется повторить этот день снова. Да ни за что в жизни! Ну… Во всяком случае, не сейчас. Планов у юноши много, но сделано пока слишком мало, так что помощь профессора Блюменстроста точно не будет лишней.

— Не любила… Конечно, нет. Боялась его, это точно, а это уже говорит о том, что она его не любила, — говорит, будто бы ругая Ричарда, Джим. — Конечно, она его не любила. Никто не смог бы полюбить его…

Дик вздрагивает. Он слышит совсем не тот привычный мягкий голос Джима Блюменстроста: человек, который сказал сейчас это его устами, довольно жёсток, возможно, даже жесток, в голосе наставника впервые слышится такое чувство, как ненависть. Никогда раньше такого не было. Он всегда был слишком спокоен и уверен

в себе, чтобы ненавидеть. Почему же он ненавидел сейчас? Неужели из-за этой женщины, этой Элис?

Блюменстрост пока молчит. Будто бы подбирает нужные слова, но пока не может подобрать. Ричарда пугает и это. Он снова думает о том, что он действительно всего лишь трус, неспособный что-то сделать, что-то предпринять. Он снова хочет доказать, что это не так, но тут же себя одёргивает: доказывать тут некому, Джим и так всё про него прекрасно знает, обмануть его не получится.

Тишина, кажется, длится целую вечность. Дику становится неудобно. Зря он затронул эту тему, зря! Лучше бы спросил что-то другое и сейчас слушал бы очередную притчу о каком-нибудь из пороков, что ему не следует иметь, которую бы Джим рассказывал своим тихим мягким голосом. Профессор любит рассказывать разные притчи. Правда, Дик не всегда любит их слушать. Но, в любом случае, это было бы куда лучше, нежели это. Тишина гложет юношу, пугает его. А что его, собственно, не пугает?! Наверное, нет такой вещи. Какой раз он твердит себе, что он трус, какой раз он пытается что-то сделать с собой — всё бесполезно. Страх возвращается, только его удастся прогнать.

— Не думаю так же, что и он любил её. Во всяком случае, он не любил её так, как любил её я, — с горечью выплёвывает слова Блюменстрост, — этого, на мой взгляд, уже достаточно. Элис заслуживала большой любви, а не равнодушия.

Ричард кивает и какое-то время не произносит ни слова. Ему нужно обдумать сказанное наставником. И это, наверное, требует какого-то времени. Кошендблат сам не знает, какого. Нескольких минут явно недостаточно. Так почему же так и хочется ещё что-то спросить?

— Какой она была? — задаёт вопрос Дик. Голос будто бы не слушается его, он говорит почти против своей воли.

Джим Блюменстрост задумывается на минуту, а потом, откашлявшись, начинает рассказывать Ричарду эту историю своим тихим мягким голосом, тем самым, которым он говорит обычно: от жёсткости, с которой были произнесены последние несколько фраз, не осталось следа; голос Джима снова тот самый, к которому юный Кошендблат так привык…

— Она? — переспрашивает Блюменстрост. — Несчастное забитое существо, запуганное до полусмерти мужем и сыном…

Дик с удивлением смотрит на своего наставника, потом осторожно переводит взгляд на фотографию, с которой смотрит на него эта женщина. В больших тёмных глазах, кажется, такое отчаяние, молчаливое, от этого становится только страшнее, что того, кто довёл эту женщину до такого состояния, хочется просто убить. Убить, растерзать, чтобы он сам почувствовал такую же боль, что чувствовала когда-то Элис Блюменстрост. Ричарду она казалась почти ангелом. Ангелом, точно таким же, какие существовали в книжках по истории, что когда-то проходились в Академии. В тех книгах они были мифическими существами, но было ли так на самом деле?

Кошендблату давно хочется узнать об этом, но сейчас ему особенно хочется этого. Мифические существа всегда были его слабостью… Он всегда хотел знать о них всё и даже больше. Ричарду кажется, что это немного странно для ребёнка из такой богатой семьи, из которой происходил он. Отец никогда не одобрил бы подобного увлечения. Впрочем, когда отец одобрял что-либо из того, что делал Дик? Даже то, что его сын выбрал сразу три земных языка, раздражало его. Предпоследний сын герцога Кошендблата снова ловит себя на мысли, что никогда не любил свою семью. Ни отца, ни мать, ни братьев, ни сестру. Все они мешали ему, все делали его несчастным. Он больше не хотел иметь с ними что-то общее, память о них казалась юноше обузой, то, что раньше представлялось ему счастьем, теперь становилось проклятием.

Поделиться с друзьями: