Вернуться в сказку

— Неужели? — наигранно удивлённо произносит девочка. — Ты говорил Мари, что любишь её… Что она дорога тебе… Но она умерла из-за тебя… Неужели всё это время ты лгал?

Хоффман кидает в сестру записную книжку няни, забытую и оставленную на столике рядом с лестницей. Вещица глухо ударяется о стену и отскакивает назад, свободно проходя через призрака. Почему злость с такой силой вспыхивает в графе? Он уже взрослый человек, который прекрасно может контролировать себя, свои чувства, эмоции, мысли…

— Что ты можешь знать?! — вопль, вырвавшийся из груди мужчины, был больше похож на рёв раненного зверя. — Тебя не было тогда! Ты умерла за год до этого!

Ответом служит смех. Опять. Георгу хочется заткнуть уши, но что-то подсказывает ему, что слышать этот голос он всё равно будет. Будто бы смеётся вовсе не призрак его старшей сестры, а кто-то внутри него… Кто-то, кто хочет быть сильнее, чем он, вырваться наружу…

Мари… Он был так виноват перед ней, что не знал, как может загладить свою вину, не знал, сможет ли когда-нибудь не думать с горечью о том проклятом дне, когда он не смог ничего сделать, когда не был рядом… В тот день, когда девочке больше всего нужна была его помощь и поддержка. Мари… Бедная маленькая девочка, запертая в одном доме с сумасшедшим братом. С ним, Джорджем… Сможет ли когда-нибудь Мари простить его за свою смерть? Хоффману всё время кажется, что его сестра находится рядом с ним, стоит рядом, слушает, что он говорит, видит, что он делает…

— Мне казалось, ты убил меня из-за любви к ней, но, возможно, ты убил меня из-за своей прихоти…

Графу не хочется видеть Аннэт, её слова не дают ему покоя. Покоя, к которому он так стремился после смерти Мари. Жаждать отмщения было бы глупо: он сам виноват в её смерти, но он просто хотел, чтобы сестра его простила… Чтобы не сердилась на него за тот день, чтобы не чувствовала себя брошенной и одинокой, как тогда… Мари было бы лучше, если бы его, Джорджа, не было. Она бы не оказалась заперта в этом чёртовом доме, не умерла бы. Если бы у неё просто не было брата. В голове снова всплывает та фраза… «Исчадие ада»… Да, он был исчадием ада, без которого, возможно, всем было бы намного проще, но признаваться в этом себе совсем не хочется…

— Ты заслужила это! — кричит граф. — Заслужила! Ты сама виновата в своей смерти! Только ты!

Призрак снова смеется. Этот голос кажется настолько знакомым — эта интонация, противный смех… Хоффман сомневается, что выйдет из этого дома в здравом уме. Зачем он вообще вошёл сюда? Ах, да… Фотография! Мужчина с ужасом замечает, что, разговаривая с призраком Аннэт, он смял в руке эту фотокарточку. Семейный портрет семьи Блюменстрост разгладить не получается. Граф видит, что в приступе гнева, вероятно, тогда, когда Аннэт упомянула о смерти Мари, он умудрился испортить единственный сохранившейся снимок, что был сделан ещё до той злосчастной прогулки по развалинам. До того дня, который разделил жизнь всей семьи на «до» и «после»…

— Я всего лишь маленькая девочка, — тихо произносит приведение. — Глупо винить меня в своих ошибках…

Кем является это видение? Настоящий призрак? Вряд ли. Тогда он видел бы её и раньше. Скорее, лишь плод больного воображения. Но граф не звал её. Не хотел её видеть. Почему же тогда она появилась? Эта Аннэт, которую он убил двадцать лет назад… Двадцать лет назад… Зачем он сделал это тогда? Быть может, не было бы потом расплаты в виде смерти Мари. Если бы он тогда не пошёл на поводу у своих чувств и эмоций…

— Почему ты пришла? — выдыхает мужчина. — Почему?! Зачем?!

Чёрные глаза девочки смеются, они не переставали смеяться над ним с того самого дня, граф чувствует это… Её смех мешал ему жить спокойно, мешал забыть о том, что происходило в этом чёртовом доме. Мешал работать, учиться, думать… Даже сидя в своём кабинете в столице, он помнил про своё детство, хотя так хотел забыть. Чёрные глаза… Как у отца и матери. А не серые, с какими родились Джордж и Мари…

Всё же он снова называет себя Джорджем… Хотя так хотел забыть это имя. Имя, которое было дано ему при рождении и к которому прилипло уже столько грязи, столько ужасных воспоминаний… Неужели ему никогда не стать свободным от этого дома? От чувства вины?

— А ты не понимаешь? — удивляется призрак. — За свои поступки нужно платить. Ты убийца!

Граф зло смотрит на Аннэт. Он не был готов к этому, когда собирался вернуться в дом за фотографией. Он думал только о том, что возьмёт нужный ему предмет и отправится в столицу, туда, где его уже ждали. Понятно, почему отец так стремился поскорее сбежать из этого дома… Не только пытался обезопасить мир от своего сумасшедшего сына. Причиной была ещё и попытка сбежать от воспоминаний.

— Почему ты пришла?! — повторяет свой вопрос Джордж. — Зачем ты меня мучаешь?! Я убил тебя быстро, а ты убиваешь меня медленно! Зачем?! Для чего это тебе нужно?!

Мысль о том, что он всегда был именно Джорджем, а не Георгом, которого он сам создал, больно бьёт. Графу не хочется думать о том, что на самом деле он настоящий был именно здесь. Мальчик, запертый в доме. Сумасшедший брошенный ребёнок. Георг Хоффман был влиятельным и богатым человеком, которого боялись, с мнением которого считались, а Джордж Блюменстрост был просто одиноким ребёнком, до которого никому дела не было.

— Ты убил трёх своих сестёр и мать. Думаешь, ты можешь легко искупить свою вину?

Глаза его сестры смеются над ним, мужчина уже не видит ничего, кроме этого колкого злого взгляда, который, казалось, жил в нём, наблюдал за ним на протяжении всех этих долгих двадцати лет… Графу не хочется видеть эту девочку, он уже почти не замечает её. Только этот взгляд, который не даёт ему даже вздохнуть.

Он всегда был Джорджем, а Георг — просто его выдумка, которая была предназначена для того, чтобы отвлечься, забыть. Почему всё так получилось? Всё могло быть иначе… Если бы только его не было, его семья жила бы счастливее — Мари не пошла бы на развалины тогда, Аннэт осталась бы в живых, Маргарет — тем более… Всё было бы иначе. Отец не признавал только Джорджа. И только поэтому вместе с ним не признавал Мари.

Призрак Аннэт вдруг исчезает. Тает в воздухе. Граф медленно опускается на колени: стоять в этом доме он уже не может, нет сил для этого. Кровь в голове пульсирует так, что мужчине кажется, что он не выстоит, что его организм не выдержит, как ему следовало бы не выдержать уже давно, и Джордж Блюменстрост, наконец, умрёт. Только на этот раз по-настоящему, а не так, как хотел когда-то граф — просто позабыть, что такой существовал…

— Я не чувствую своей вины в том, что вы все сдохли, слышишь?! — кричит Хоффман. — Я не считаю себя виноватым! Всё случилось так, как должно было случиться!

Силы совсем покидают его, и он начинает хохотать, смеяться так, как смеялся тогда в том храме, снова услышав те слова — «исчадие ада» — и поняв, что они относятся именно к нему… Смеяться, понимая, что всё произошло именно из-за того, что он когда-то согласился сделать те несколько шагов. Шагов, которые теперь ведут его к пропасти…

Фотографию теперь вряд ли можно будет когда-нибудь разгладить. В руке графа она оказалась совсем смята. Теперь её можно только выбросить. Выбросить последнюю вещь, которая напоминала о том, что было «до», что когда-то это всё существовало, было реальностью…