Вернуться в сказку
Шрифт:
Кое-как парень кивает, на едва гнущихся ногах делает поклон, целует подол рясы этого человека и поднимается, чтобы уйти. Он едва успевает встать и развернуться, когда вдруг понимает, что чувствует лезвие на своей шее. Лезвие и чьё-то холодное дыхание. Чувствует, как больно становится дышать, как страх переполняет его. Неужели. Этот человек всё понял? Неужели… Неужели, всё кончено? Он умрёт теперь? Прямо здесь и прямо сейчас?
— Спасибо тебе, милый Крис, — шепчет тот человек ему на ухо. — Я неплохо повеселился, наблюдая за тем, как ты понял, что я — не он, а затем над тем, как ты пытаешься скрыть то, что ты только что понял… Что же… Уверяю тебя, Крис, я бы ещё немного поиграл, но… Мне нужно увидеть кое-что очень важное.
В следующую секунду Крис уже оказывается на полу с перерезанным горлом, а человек, убивший его наклоняется над телом парня, проводит рукой по ране, потом подносит руку к своему лицу.
Память, пожалуй, самое ужасное, что только может быть. Именно из неё рождается боль. Из памяти о том, что когда-то всё было иначе, не так, лучше, из памяти о самом хорошем в нашей жизни и забытьи о самом плохом. Вся жизнь может состоять из боли, иногда скрашиваемой краткими мигами счастья, к внезапному исчезновению которого так трудно привыкнуть. Вся жизнь может состоять из крови и слёз. Из мыслей о том, что ты упустил самое важное в жизни, самое дорогое. Что ты — причина всех тех бед, которые происходят с твоими близкими. Что ты — единственная причина этих бед. Что без тебя всё было бы куда лучше…
Память… Она который год не давала ему засыпать спокойно, постоянно твердила ему о том, что он, он убийца своих детей, что он виноват во всём этом. Что не существуй на свете его глупая гордыня — они были бы живы и здоровы сейчас… Сад этот — единственное, что у него есть теперь. Милане нравились эти цветы, она заставила мужа дать ей самой возможность украшать это место, она и дочь приучала к этой любви к красоте, к прекрасному… Сам Делюжан никогда раньше не умел долго смотреть на природу, она наводила на него ощущения тоски и скуки. Природа для него была лишь незначительной частью окружающего его мира, тем, на что не следовало обращать внимания… Он никогда и не обращал.
Милана обожала сидеть в саду, обожала сидеть вместе с дочерью и что-то ей рассказывать. Яков обычно в эти моменты убегал к себе, говоря, что он не будет слушать всякие там девчачьи разговоры… Делюжан усмехнулся, подумав, что он сам всегда был того же мнения, что и сын…
Любование природой казалось ему глупостью, слабостью, которую он, бессморно, снисходительно позволял жене, но не мог позволить себе самому. Делюжан с самого детства привык к чёткому распорядку дня, это успокаивало его, давало возможность всё делать не спеша, думать над каждой появляющейся идеей. Можно было не думать над каждым движением — это было доведено до автоматизма. Можно было не замечать уже этих действий, зато замечать более важные детали.
Их существовала масса. С того самого дня министр ещё больше внимания стал уделять мелочам… Почему он не остался в доме в тот день? Давно бы умер, умер, вместе с детьми и женой, спокойно ушёл, не доставив никому проблем. Зачем он когда-то цеплялся за свою жизнь? За бессмысленные часы своего существования.
Портрет Якова стоит на камине в гостиной. Впрочем, портретов Якова в доме первого министра больше всего. Сын любил всю эту жизнь. Жизни гвардейцев были наполнены кутежами, интрижками — тем, что его отец всем сердцем презирал. Почему? Делюжан теперь и сам не знал. Жизнь Якова была совсем не такой, какой была его собственная. И, наверное, поэтому, он никак не мог понять его… Портретов Якова писалось больше всего — пожалуй, министр мог насчитать около десятка таких маленьких картинок, когда как не мог найти ни одного изображения — кроме того общего, семейного портрета — дочери и жены, умерших в тот день.
— Вы все ушли, — шепчет мужчина себе под нос задумчиво, направляясь в гостиную, единственную комнату в этом доме, сделанную после взрыва. — Почему же тогда я остался?
Всё холодает. Наверное, пройдёт не больше двух месяцев, как выпадет первый снег. Снег… Его так любила Лирта. Светлая,
чистая, добрая девочка, так напоминавшая ему его умершую в младенчестве. Маленький светлый ангелочек… Которого теперь не было на свете. Не было из-за его работы.Зачем он так тянулся помогать всем тем людям? Пусть прозябали бы в грязи, в собственной крови, в нищете, пусть умирали бы от голода, пусть убивали бы друг друга. Пусть… Да, наверное, так было бы лучше. Зачем было помогать всем этим неблагодарным тварям, когда-то убившим мать и сестру Делюжана, а потом утащивших на тот свет жену и детей? Зачем он помогал им? Глупость — не более.
Делюжан держит в руках конверт, на котором не стоит ни печати, ни подписи, и грустно смотрит в небо. Человек, написавший письмо, говорил, что не имеет возможности сейчас убить первого министра — после смерти Алесии охраны стало куда больше. Но неизвестный говорил и то, что убьёт Делюжана как только представится такая возможность… Пожилой политик грустно усмехается и отворачивается от окна, подходит к камину, снова вглядывается в ещё не стёршиеся из памяти черты лица Якова…
Министр смотрит и будто видит своего ребёнка рядом с собой — живого… Главное, что живого… Делюжану думается почему-то, что, возможно, его дни сочтены уже. Стоит готовить саван… Давно уже стоило его готовить.
— Надо научиться прощать… — вдруг говорит мужчина портрету сына. — Знаешь — я никогда не понимал этого. Только сейчас… понял…
Комментарий к II. Глава двадцать четвёртая. Двенадцатый обрывок желаний.
* Unreal – Аутодафе
========== II. Глава двадцать пятая. Тринадцатый обрывок смерти. ==========
Пронзил мне сердце в час ночной
Сон вещий огненной стрелой,
Мир вспыхнул словно сущий ад…
Никто ни в чём не виноват…
Так небо прокляло любовь,
И слёзы превратились в кровь!
Всей правды лучше и не знать -
Так легче жить и умирать.
В сад гордых роз любви моей
Пришла зима, снег и метель…
И демон шепчет мне во мгле,
Что верности нет на земле.
Тех, кто забыл про Божий Суд
Проклятья мёртвых роз найдут!
Мой ангел крылья распростёр,
Но знаю, ждёт меня костёр,
От злой судьбы бежать нет сил…
Хранитель мой, меня спаси!
И день и ночь покоя нет,
Пусть карты мне дадут ответ,
Я в жертву принесу себя,
Я стану казнью для тебя.
Тот сон мне правду рассказал…
Меня ты предал, ты мне лгал.
Будь проклят лживых клятв обряд!
Пусть роз шипы наполнит яд!
Мой ангел крылья распростёр,
Но знаю, ждёт меня костёр,
От злой судьбы бежать нет сил…
Хранитель мой, меня спаси!
Спаси меня от одиночества,
Спаси от тёмного пророчества,
Прoклятых карт известна масть!
Хранитель мой, не дай мне пасть!
Я буду лгать самой себе!
На зло врагам, на зло судьбе
Любить и ненавидеть вновь,
Пока бежит по венам кровь
Сама приму свой тяжкий крест!
И пусть мне не видать небес!
Ответь хранитель мой…
Ты здесь?*
Погода в этот день была, как назло, просто прекрасная — тихая, безветренная, солнечная… В такую только радоваться жизни, радоваться солнцу, голубому небу, на котором нет ни облачка.. В такую погоду грех — хоронить кого-то. Особенно кого-то, кто смерти совсем не ждал, кто был ещё полон этой по-весеннему свежей, новой жизни. Того, кто должен был прожить ещё, наверное, долго. Во всяком случае, достаточно долго. Солнце заглядывало в каждый дом, говорило всем «будьте счастливы!», кричало всем об этом… Солнце готово было обласкать любого, кто только посмел выйти на улицу, Это было ужасно несправедливо по отношению к этой девушке. На улице уже стояла осень, но всё вокруг ещё полно жизни. Листья ещё не успели пожелтеть, было ещё очень тепло,а небо было таким чистым, каким редко бывало…