Вернуться в сказку

Когда он проходит под аркой, кто-то трогает его за руку. Делюжан вздрагивает от неожиданности и оборачивается. Человека, что держит его за руку, мужчина разглядеть не может. В такой темноте сложно разглядеть даже силуэт. Но Делюжан точно знает, что это не может быть никто из тех людей, с кем он был так или иначе близок — он знает, как жмёт ему ладонь каждый из тех людей. И сейчас… Пальцы у неизвестного довольно цепкие, но совсем не огрубевшие, как у Моники, и тёплые.

Почему-то он совершенно не боится смерти в этот момент. Впрочем, если быть честным, пожалуй, он уже давно перестал её бояться. И стал с нетерпением ждать. Хотя, возможно, для его возраста это малый промежуток времени. Будь он хотя бы на пятнадцать лет моложе… Впрочем, тогда ещё вся жизнь была впереди. Тогда он ещё грезил тем, что его карьера ещё больше пойдёт в гору, что его сын добьётся невиданных успехов в политике, как и он сам, что Лирту удастся выдать удачно замуж — за человека, который бы заслуживал быть мужем его дочери…

Ни одному из этих планов не суждено было сбыться.

— Вам что-то нужно? — спрашивает Делюжан безразлично. — Если хотите меня убить — можете сделать это. Я безоружен.

У него при себе нет ничего, чем он мог бы отбиваться в тёмной подворотне. И пусть место, где они сейчас находятся, не слишком похоже на те места, где некогда мог прогуливаться принц Денеб, Делюжан не видит никакой опасности в той угрозе, которая, как ему кажется, повисла в воздухе. Ему уже давно ничего не нужно. Какой смысл носить с собой оружие, если ты хочешь умереть? Принц Денеб когда-то обязательно носил с собой пару кинжалов, чтобы было, чем отбиться. Но теперь… Теперь всё это стало таким ненужным. В одночасье. Просто сначала он ещё носил — по своей старой привычке.

— Я не хочу вас убивать! — слышится звонкий мальчишеский голос. — Просто она попросила меня вас привести!

Голос такой чистый, такой сильный, что Делюжан невольно завидует этому ребёнку. И жалеет — откуда ему знать, что может выпасть на долю этого мальчика, что почти смеялся ему сейчас в лицо. Принц Денеб когда-то тоже говорил чисто и звонко, не боясь, что его неправильно поймут. Это уже потом, после всех тех бед, что выпали на его долю, после изгнания, он стал разговаривать не иначе, как шёпотом. Возможно, этому ребёнку когда-нибудь тоже придётся выучиться такому. Возможно, куда скорее, чем кажется на первый взгляд.

Делюжану хочется самому рассмеяться. Над собственной глупостью. Как он мог принять этого ребёнка за убийцу? Ему почему-то думается, что, должно быть, в свои семнадцать-восемнадцать лет уже не был ребёнком. И никогда — очаровательным или милым. Скорее — хмурым и замкнутым. Тем ребёнком, каких никто не любит.

О! Будь он хоть вполовину очаровательным, как большинство других детей — многих несчастий с ним не случилось бы. Будь он хотя бы скромным или безответным — вполне возможно, его «некрасивость» и «скованность» сошла бы ему с рук. Но он был ещё и до ужаса упрям. Делюжан до сих пор не знал ничего, с чем он точно соглашался с первого раза. Чаще всего, он начинал спорить всякий раз, когда дело касалось вещи хоть немного серьёзной. Да и не слишком серьёзной — тоже. Он слишком привык спорить и возражать, чтобы отказываться от этого странного удовольствия. Пожалуй, можно было сказать, что раньше это было единственное удовольствие, которое он мог получить.

— Кто — она? — спрашивает министр почти удивлённо.

Он, пожалуй, не знал на свете ни одной женщины, что могла бы им командовать. Даже Милана не командовала им. Направляла, упрашивала — пожалуй. И он соглашался с ней. Но чтобы приказывать… Она никогда ему не перечила, никогда не спорила… Милана делала всё тихо и незаметно, а Делюжан потом соглашался с ней. Возможно, именно так ей и следовало делать. Милана всегда была умной. Очень умной, какой бы простушкой её не пытались выставить. Если она чувствовала, что слёзы помогут лучше — она плакала, если понимала, что любое слово выведет её вспыльчивого супруга из себя — молчала, если знала, что стоит просто подождать — ждала. Она никогда не настаивала. Слишком хорошо понимала, на что может наткнуться. Лирте же просто не было нужды командовать — она была очаровательной маленькой девочкой, которая никогда ни с кем не спорила. Её было легко убедить в чём угодно. А другие… Стал бы он их слушать, даже если бы пытались спорить с ним? Что Моника, что Алесия…

Разве что…

Ему снова вспоминается эта самонадеянная усмешка, что была первым, что он увидел в той женщине. Усмешка, которая не могла считаться подобающей для истинной леди, которой себя в то время мнила эта девушка. Он сам тогда не сдержался и фыркнул от смеха. И сердитый взгляд зелёных глаз послужил ему упрёком. И всё же — она была настоящей леди. Пусть и не в том смысле, который понимали многие. В ней была какая-то странная сила, заставляющая её собеседника покоряться ей. Даже тогда, когда её капризы заходили слишком далеко. Даже тогда, когда они были бессмысленными, глупыми, безрассудными — она какой-то неведомой для всех силой заставляла всех подчиняться её словам и желаниям.

Ему вспоминается, как она, обидевшись на него за какую-то грубость, заперлась в своей каюте и была категорически не согласна разговаривать с ним больше — хотя спокойно общалась даже с самыми обыкновенными матросами. Даже с этим пьяницей Биллом, к которому даже за версту было противно подходить. Должно быть, это было показное — она общалась со всеми, кроме капитана Денеба, которым он тогда являлся. Делюжан едва ли может понять, почему тогда это подействовало на него. Но почему-то ещё во время путешествия от герцогства Ябра до герцогства Иветт всё стало иначе. А в царстве Калиар… В царстве Калиар было очень тепло. И люди там были совсем другие. Делюжан хотел бы навсегда остаться там — в этом тихом местечке, где верили в странных богов и почитали совсем иных героев. Кожа и глаза у людей в царстве Калиар были темнее, а души намного светлее. Их не испортила ещё та жуткая машина, которую люди красиво величают цивилизацией. Люди в Калиаре не боялись носить яркую одежду — эти броские цвета до сих пор стоят у него перед глазами. А их песни… Никогда в жизни Делюжан более не слышал столь прекрасной музыки. Их девушки украшали свои волосы цветами, а женщины покрывали свои головы цветными покрывалами. Там было так жарко и влажно, что Джулия разболелась. Наверное, это было единственной причиной того, что они пробыли в царстве Калиар так недолго.

— Она — истинная принцесса, не так ли? — спрашивает он с какой-то тихой и, как ему самому кажется, безнадёжной усмешкой. — И до сих пор — настоящая красавица?

Сколько он её помнит — она всегда была именно такой. И пусть многие считали её личностью весьма скандальной, Джулия никогда не переставала из-за этих скандалов быть принцессой. Нежной и хрупкой. Что бы там не шептали за её спиной злые языки. И что бы она сама о себе не мнила. Она не нуждалась в том, чтобы ей кто-то в чём-то помогал — сколько Делюжан помнил их знакомство, Джулия была слишком самостоятельной для этого. Но ей нужно было внимание, тепло… И она требовала этого. Требовала настойчиво и даже упрямо.

Джулия Траонт была дочерью короля, хоть её отец узурпировал власть тогда, когда она была уже в достаточно сознательном возрасте, а он, Делюжан, по рождению и праву имеющего все шансы взойти на престол, был блёклой тенью на её фоне. Роль серого кардинала — вот роль, которая принадлежала ему по его талантам. Он не был ни хорошим оратором, ни даже просто обаятельным человеком. Он мог понять, что как делается, но… Отношения с людьми никогда не складывались ни сначала у принца Денеба, ни потом у министра Делюжана.

Он никогда не мог быть кем-то другим. Как ни старался. А ей, Джулии Траонт, шли все роли — каждая, которую ей взбрело в голову сыграть. Она могла быть почти что легкомысленной и даже капризной принцессой, могла быть безукоризненной герцогиней, могла быть ведьмой, взбалмошной и злой, могла быть любящей матерью и заботливой сестрой… Да только ли эти роли были ей подвластны?..

— Она много лучше! — как-то ревниво возражает мальчик, и Делюжану от его тона хочется захохотать в голос.

Она много лучше. Разумеется, он не может не согласиться с этим ребёнком. Джулия была тем человеком, которого просто невозможно описать словами. И пусть она была намного более своенравной, порой до грубости упрямой, слишком чувствительной и обидчивой, нежели следовало, она была лучше тех нарисованных образов, которые считались идеальными — образами послушных белокурых красавиц, не умеющих возражать и сердиться.

Он усмехается, думая о том, что лет сорок назад воскликнул бы не менее ревниво и пылко на такие слова. Но сейчас… Разве есть у него право это делать? Теперь он лишь улыбается и почти что покорно ожидает того, что будет дальше.

***

Граф Варан был тем человеком, что почти на каждом углу говорил о том, насколько сильно королевству Орандор необходима реформация церкви, о том, что промышленность в этом королевстве слишком сильно отстаёт от промышленности других, более развитых государств, что королевство Орандор до сих пор живёт по большей части за счёт сельского хозяйства, тогда как близлежащие страны — такие, как герцогство Ябра или королевство Анэз уже давно вступили на индустриальный путь развития экономики. То, что именно граф считает основной причиной всех бед, никак не уточнялось. Впрочем, можно было предположить, что причиной всех бед было именно то, что церковь находилась под влиянием Алменской империи.