Вернуться в сказку

Что же было дальше, знаем мы с детства -

Черная луна поглотила утро!

Поэты говорят, что мир спасется любовью.

Но нам с тобой иной пример известен пока.

Мир, залитый кровью, сожженный войной,

Из-за любви дурака.

Заклятье надежное маги нашли,

Но мелочь одну мудрецы не учли.

Пока существуют прекрасные девы,

Нет силы на свете опасней любви.

Я деву увлек, чтоб врата отпереть

И ей, а не мне предстоит умереть.

Я с ней предпочел поменяться ролями,

Поскольку к несчастью любовь — это смерть.

Да я полюбил! Я не отрицаю.

Но моя любовь — это только средство!

Ты была полезна, теперь мешаешь.

Мне придется вырвать тебя из сердца.

Поэты говорят, что мир спасется любовью

Но нас с тобой иная встретит судьба.

За право быть богом, расплата любовью -

Цена невысока.

Должно быть, жизнь слишком хороша, чтобы отдавать её взамен на что-либо. На власть ли, на любовь ли — всё равно. Жизнь сама по себе стоит жизни, каждого из мгновений. Даже если в ней нет ничего, кроме этих мгновений. Не стоит гнаться за тем, что всё равно не будет принадлежать тебе в полной мере. Какая разница — попытался ты это сделать или нет? Не лучше ли насладиться каждым мигом в полной мере — не обращая внимания на все эти пустяки?

Должно же в этой жизни быть хоть что-нибудь, что не пытается читать мораль! Что-нибудь такое, что не пыталось бы что-то изменить, что-то переделать… В конце концов, в жизни должно быть место наслаждениям, а не только той скучной рутине, которую многие почему-то считают необходимой. Если бы это было правдой на самом деле, ни у кого и мысли бы не возникло путешествовать, открывать что-то новое…

Мария просыпается тогда, когда они с Драхомиром уже почти на месте. Впрочем, назвать это пробуждением весьма трудно — она словно приходит в себя. Как-то слишком внезапно это всё происходит. Девчонка недоуменно смотрит на демона, что сидит напротив. А потом заходится смехом. Ни Мердофа, ни Ратмира рядом нет, но это Марию нисколько не волнует — напротив, ей бы совершенно не хотелось, чтобы кто-нибудь из этих двоих сейчас оказался неподалёку от неё. Видеть страх на лице Айстеча и непонимание на лице демона было бы просто ужасно! Нет, Марии это зрелище представляется даже забавным, но отчего-то ей совершенно не хочется хохотать сейчас. И дело вовсе не в том, что вскорости Фаррел может лишиться своей жизни. В конце концов, разве в первый раз Мария думает, что дела обстоят так прискорбно? В конце концов, разве не приходилось Алу выручать её и из более опасных ситуаций?

Только вот Ала рядом нет. Не сказать, что Фаррел так уж сильно разочарована данным фактом — Альфонсу всегда следовало заниматься более важными делами, нежели общение со слишком навязчивой соседской девчонкой. Браун стал — или станет в скором будущем — просто замечательным королём. У него для этого есть всё, кроме опыта, пожалуй — смекалка, храбрость, сила воли, куда более серьёзный, чем у Марии, характер. Так что… Ал достоин быть королём. И это просто замечательно, что из-за исчезновения тогда из Орандора Маришки так всё сложилось. Альфонс заслуживал самого лучшего, что может предоставить ему судьба — короны, власти, а в дальнейшем, любящей жены и кучи ребятишек. На что он мог рассчитывать, слоняясь по мирам с чокнутой девчонкой! На что он может рассчитывать, будучи властителем целого королевства…

Должно быть, стоило поинтересоваться, куда они приехали. Почти полностью заброшенный город, ни одного человека на улицах, даже ни одного животного — это должно было её насторожить. Но, если уж говорить честно, Марии совершенно плевать, где они сейчас находятся. Должно быть, стоило испугаться, постараться убедить Драхомира в том, что она хорошая, что может быть ему полезна… Что может вылечить. Мария совершенно точно уверена, что Мир тяжело болен. И, быть может, она знает что-то такое, что могло бы ему помочь. Должно быть, стоило постараться его перехитрить — незаметно улизнуть и куда-нибудь сбежать. Например, к Хоффману. Граф достаточно хитёр, чтобы придумать что-либо, что могло бы спасти Маришку Фаррел от разгневанного Драхомира. Должно быть, стоило попробовать убить демона и, опять-таки, попытаться сбежать. Ратмир однажды сказал, что сердце у демонов находится чуточку правее, чем у людей — в самом центре груди. И у Марии Фаррел рядом лежит заговорённый кинжал — подарок всё того же Ратмира, который из-за чего-то слишком за неё переживает. Стоит только взять кинжал и ударить Драхомира им прямо в грудь, когда тот снова заглядится в окно с самым скорбным видом, который можно ожидать от такого типа, как он. Должно быть, Избранная так бы и сделала. Но Мария была совершенно не такой. И дело тут было совершенно не в доброте или в трусости. Если подумать, Маришка вполне бы могла схватить кинжал и ударить Драхомира. И она не особенно-то боялась, что он внезапно это поймёт и как-либо помешает ей. Конечно, возможно, есть какие-то нюансы в обращении с демонами, но… Если уж Марии хочется отомстить или что-то в этом роде — не лучше ли оставить Драхомира доживать? Мир слишком измучен, чтобы радоваться хоть чему-нибудь. Жизнь для него уже давно стала проклятьем. Пожалуй, именно поэтому убивать Драхомира каким-либо способом Фаррел совершенно не хочется. Она не Ал. Она не считает смерть самым страшным наказанием.

Драхомир довольно грубо хватает Марию за руку и буквально выволакивает её из… того транспорта, на котором они сюда приехали. Маришка с удовольствием ухмыляется той мысли, что Роза, если бы она оказалась на её месте, уже давно разревелась бы, а соседская девчонка Рейчел покрыла бы Мира таким бурным потоком нелитературной речи, что демон бы просто растерялся. Но Фаррел спокойно смотрит на Мира и так же спокойно идёт за ним. В конце концов, глупо же бояться, если что-нибудь уже давно решил. Тот смотрит на неё некоторое время, а потом всё же начинает куда-то вести. Быстро. Словно они куда-то очень-очень сильно торопятся. А ещё Мария чувствует, как дрожат пальцы Драхомира. И почему-то ей становится не по себе от этого.

Полуразрушенное здание, мимо которого они проходят в такой спешке, — возможно, там некогда находился театр или концертный зал, — не кажется слишком древним. Фаррелл с огромным удовольствием посидела бы там часок — должно быть, это могло бы пробудить целый ворох воспоминаний, из тех, что подарил ей Ратмир.

И это не на Земле, думается Марии — небо здесь совсем странное. И воздух — девушка совершенно точно чувствует, что воздух здесь совсем другой. Ей интересно, что это за место, но почему-то она не спрашивает об этом Драхомира — тот кажется ей слишком погруженным в собственные мысли. Маришке думается, что Мир ей даже не ответит сейчас, если она его о чём-то спросит.

Они поднимаются по лестнице. Поднимаются долго, если быть честным. Марии даже хочется ударить Мира по ноге или по руке, чтобы тот шёл помедленнее. Я устала — эти слова ей произнести хочется больше всего на свете. Но Фаррел молчит. Не произносит ни слова, пока они идут. В конце концов, ей самой лучше будет подумать над тем, что она будет делать дальше. В конце концов, спрашивать что-либо теперь уже просто глупо — всё равно они уже на месте. Так какая же разница, куда именно они приехали?

Останавливаются они уже на крыше. Мария обессиленно опирается на одно из ограждений. Драхомир остаётся стоять. Он словно совсем не утомлён этим долгим подъёмом, а ещё… Перемещением сюда. Фаррел только сейчас понимает, что это именно то, из-за чего она себя в данный момент чувствует такой уставшей. Марии хочется поговорить. И рядом нет никого, кроме Мира. И этот демон до сих пор держит её за руку. И Мария совершенно уверена, что если она доживёт до завтра, у неё будут синяки.

— Драхомир, скажи — из-за чего ты такой хмурый? — как-то лениво протягивает Фаррел.

Безумный блеск этих глаз должен был отпугнуть её. Любого нормального человека это отпугнуло бы. Мир смотрит так, как, должно быть, смотрел бы раненный зверь. Ему больно, ему страшно, он чувствует себя абсолютно беспомощным, но ни за что на свете не признается самому себе в этом. Драхомир смотрит на неё слишком тяжело и зло. Но в этой злости больше того отчаянного, болезненного раздражения, нежели презрения или ненависти конкретно к ней.

Ему страшно больно. И поэтому он ненавидит всех на свете.

Но Мария совершенно не боится. Должно быть, она и в самом деле сумасшедшая — в конце концов, не зря же её столько лет водили по психиатрам. Ей забавно наблюдать за ним — забавно смотреть в его глаза, в которых слишком много боли для человека. И как он ещё не свихнулся? Впрочем, Фаррел смешно. Смешно… И она не чувствует ровным счётом никакой жалости к этому изломавшему самого себя демону.

— Не твоё собачье дело! — шипит на неё Мир, всё так же не выпуская её запястья.

Он почти до боли сжимает её руку. И Мария обязательно закричала бы, попыталась вырваться, но почему-то ей хочется скорее смеяться над ним, чем сердиться, вырываться и шипеть. Но она лишь беззвучно смеётся, глядя ему прямо в глаза. И Драхомир отталкивает её от себя.

Когда демон отпускает её Мария заходится смехом и начинает кружиться по крыше, словно ничего плохого с ней не происходит. Фаррел не боится его, совсем не боится, абсолютно не боится — и ей хочется показать ему это. Ей весело, смешно, интересно… Ей хочется улыбаться и… танцевать. Ал немного учил её танцевать вальс. И Мария хватает Драхомира за руку и заставляет сделать пару кругов. Ей смешно. Смешно от того, насколько жалким кажется ей демон сейчас. Про себя Мария старается не сбиться со счёта — танцует она прескверно. Когда она на секунду останавливается, Драхомир тут же отходит от неё. И Фаррел совершенно странно видеть его ссутуленную спину.