Вернуться в сказку

— У тебя ведь есть какая-то тайна, правда, Мир? — смеётся девчонка, совершенно не думая о том, как среагирует её собеседник. — Или не тайна… Что-нибудь, из-за чего ты на самом деле такой бука!

Драхомир со вздохом садится на один из старых деревянных ящиков, что находятся здесь, и достаёт из кармана сигарету. Он выглядит слишком подавленным. И если бы Мария была бы хоть сколько-нибудь более тактичной, она ни за что не пыталась его разговорить сейчас. Но… Когда Фаррел от её любопытства или желаний удерживало состояние другого человека? Когда ей было дело до того, больно ли кому-нибудь?

Ал всегда говорил ей, что она, по сути, сама бесчувственная девчонка, которую можно вообразить. И самая бессовестная. И Мария не может с ним не согласиться в этом — Ал достаточно долго с ней общался, чтобы иметь право говорить всё, что угодно. Так что… Обижаться не приходилось. Но Драхомир был совсем другим человеком. В отличие от Альфонса, он не был так терпелив. В отличие от Ала, он не был так близок Марии, чтобы быть привычным к её манере поведения.

— Да сколько можно курить! Ты так себе лёгкие посадишь! — театрально важно говорит Мария, подходя к демону. — А можешь дать мне сигаретку тоже?

Драхомир немного холодно усмехается, но сигарету не протягивает, всем своим видом говоря, что Мария ещё слишком маленькая. Это первое, что он говорит ей нормально — не пытаясь её оттолкнуть от себя. Это первое, что он говорит скорее насмешливо, чем раздражённо. И по правде говоря, Мария считает это успехов. Пожалуй, ей бы хотелось узнать, что он из себя представляет прежде, чем он её убьёт.

Фаррел улыбается, видя под его ожогом на руке старый шрам. Она не сумела заметить его раньше. Должно быть, Джулия Траонт — та темноволосая колдунья — захотела бы излечить Мира от этого. Должно быть, у неё даже получилось бы это. Впрочем, Мария не может знать наверняка. Она может только предположить. Должно быть, Роза бы даже не заметила этого шрама, будучи слишком напуганной, чтобы что-либо замечать. Должно быть, Хельга Кошендблат всплеснула бы руками, но боясь навредить, ничего бы не сделала. Ал всегда говорил Марии, что не заметить что-то, бояться навредить или просто равнодушно смотреть — разные вещи.

— Расскажи, Мир, — требовательно говорит она. — Расскажи.

Девушка присаживается напротив Драхомира. Тот смотрит на неё раздражённо, но ничего не произносит. Сколько проходит времени, пока они так сидят, Мария Фаррел не в курсе. Впрочем, о времени ли сейчас думать? По правде говоря, о времени Мария думала только тогда, когда сидела на неинтересном уроке в школе. Но сейчас… Сейчас ей слишком интересно, чтобы думать о времени.

Она с любопытством разглядывает его. Отчего-то ей очень интересно понять, кто же он такой на самом деле. Разглядывает ожоги на его руках, красные, а местами бурые волосы, синие глаза и… Мария с каким-то удивлением смотрит на его светлые брови. Девчонке хочется подойти к Миру ближе и коснуться пальцами его волос. Потрогать их и посмотреть поближе. Ей отчего-то ужасно любопытно, что она увидит, если это сделает. И почти смешно. Самое забавное, что Драхомир наверняка ничего не расскажет ей, как она его не проси.

— Её звали Деифилия…

Эти слова врываются в тишину стоном, грустной песней, что срывается с уст. Это имя произносится демоном с таким трепетом, что невольно хочется улыбнуться. Должно быть, эта девушка действительно была дорога Драхомиру. Мария ловит его полный отчаяния взгляд. И ей почти хочется обнять его и сказать какую-нибудь глупость, чтобы он не смел так жалобно на неё смотреть.

Драхомир оказывается на редкость разговорчивым. И скоро Мария знает почти всё о той девушке. Знает, что Деифилия родилась в знатной оборотничьей семье на окраине Ферин-Тервелла, что была вторым ребёнком из шести, что помимо неё в семье оборотней было три девочки и два мальчика, один из которых, Асбьёрн, вошёл в историю как один из самых жестоких Отступников. Драхомир рассказывает о том, что Деифилия была очень терпелива и начитанна, что куда больше его понимала в проклятьях и законах, что, когда улыбалась, на левой щеке у неё была ямочка, а на правой не было, что в той нищете, в которой жил Сонм, Деифилия всегда находила время для того, чтобы постирать и заштопать какую-либо одежду — просто потому, что ей было неприятно ходить в том тряпье, в котором спокойно ходили Танатос, Йохан и Хелен… Мир рассказывает о том, как хорошо она танцевала… И как сам Драхомир злился, если танцевала с кем-то помимо него. И о том, что Деифилия едва могла выносить Киндеирна, а тот её…

А Драхомир говорит, говорит… Про какую-то Вирджилисскую цитадель, которой Деифилия так любовалась, о том, что он возил её однажды на Калм, а ещё — на Эннуи. Мир рассказывает о том, что когда-то он по чистой случайности убил лучшую подругу Деифилии — Нив. И о том, что Асбьёрн тогда взял вину на себя. А так же — что для Деифилии эта потеря была очень тяжела. Слова льются из Драхомира так, словно он никогда не говорил об этом. Ни с кем. В то время, когда для него выговориться было самой настоящей необходимостью.

Драхомир рассказывает о том, что из-за его неосмотрительности в день сражения, их сумели взять в плен. И что в бою убили друг друга Асбьёрн и Абалим — два кровных врага, что некогда были друзьями. И что вероломная прелестница Нохеми была причиной гибели Йохана через несколько лет после того сражения. Драхомир рассказывает о том, что насмешник Хейден предпочёл умереть, вонзив себе кинжал в грудь, а не от голода. О том, что Деифилия умерла, из-за того, что потеряла своего ребёнка там — от кровопотери и боли. А Драхомира не было рядом. Он был в тюрьме. Он никак не мог помочь. Хотя должен был. Должен был любой ценой вырваться, перенестись туда…

А потом Мир начинает говорить о том, что ему нет дороги на Сваард — в замки, что посреди песчанных пустынь. В родные края, где повелевал его отец — могучий Киндеирн, перед которым Драхомир Астарн был безумно виноват. Демон судорожно шепчет, что родной отец никогда не простит его за те прегрешения, которые он совершил. За то, что расколол старый мир на три части, за то, что почти перевернул вселенную… За то, что совершил столько преступлений, что ни один суд его бы не оправдал. За то, что выкрал из подвалов замка Имиштфор Кристалл Жизни и Смерти — самую ценную из всех реликвий Интариофа. И Фаррел думает — насколько сильна была любовь Мира к Деифилии, раз он натворил столько всего?

Ратмир немного рассказывал Марии о той девушке. О Деифилии. Совсем не то, что сейчас говорит ей Драхомир. Лишь какие-то общие сведения — когда родилась, кем была, какие наиболее выдающиеся поступки совершила. Это было совершенно не интересно — как в какой-то летописи или некрологе виз дешёвой газеты.

— Это я был виноват во всём, что тогда случилось, — говорит Драхомир. — Я один и никто больше.

Его голос звучит так глухо, что если бы Мария Фаррел не была Марией Фаррел, она перепугалась бы за него. Или пожалела бы. Джулия Траонт непременно пожалела бы. Она была доброй, эта строгого вида герцогиня. Пусть и не совсем обычной. Но это было, пожалуй, даже лучше. Эта женщина приходилась тётей матери Марии, но в ней было куда больше молодости, силы… Джулия Траонт совершенно не была похожа на Кассандру Фаррел. И, наверное, поэтому она Марии даже нравилась. Но в любом случае, девчонка не была похожа на эту ведьму. Поэтому Мария просто сидит напротив Драхомира и разглядывает его так, будто видит в первый раз.

Впрочем, таким она его и правда видит впервые. Пожалуй, он всегда казался Марии скорее несчастным, чем пугающим, но именно в данный момент девушка понимает, что это действительно так. И ей думается, что, пожалуй, она никогда в жизни не хотела бы оказаться на его месте.

— А они с тобой в этом были бы согласны — в том, что виноват только ты? — задумчиво произносит Мария. — Я бы разозлилась, если бы мои поступки — даже самые плохие из них — приписывали другому человеку. Потому что это только мои поступки. И никому я их отдавать не собираюсь.

Драхомир улыбается почти робко. Слишком неуверенно. Фаррел считает, что это ему совершенно не к лицу — эта нерешительность. Впрочем, это совершенно не её дело. Ей думается, что Мердоф мог бы куда меньше переживать, когда они прощались. И Ратмир тоже. Подумаешь — если Драхомир и убьёт её, то… Но Мир совершенно не пытался её убить. До сих пор он не предпринял ни единой попытки.

По правде говоря, демон мог убить её уже давно. Но он чего-то ждал. И зачем-то привёл её сюда — на крышу, — хотя мог найти куда более удобное место для расправы. Про себя Мария судорожно пытается вспомнить, сколько они поднимались в это место. И всё понимает. Почти сразу после того, как успевает подсчитать, сколько этажей ей нужно будет лететь вниз, если… В таком случае смерть неминуема. Даже последний дурак понял бы это. А Мария Фаррел считала себя далеко не последней дурой.