Верный муж (сборник)

Откормив Катьку до трех месяцев, Лора, перевязав тугим полотенцем грудь, объявила, что молоко закончилось, и быстро собралась в Москву.

Родители не возражали – езжай, бога ради! Без тебя спокойней – нам и ребенку.

Бестолковая дочь была явным раздражителем: хорошо ей удалось только одно – родить необыкновенную, просто фантастическую дочку. Точнее, их внучку Катюшку – умницу и красавицу! Солнышко рыжее! Золотую малышку! Такую сладкую и чудесную! В общем – спасибо и с богом! Больше мы от тебя ничего не ждем – ни хорошего, ни плохого!

В Москве Лора наконец вздохнула, отоспалась и привела себя в порядок: маникюр, педикюр, модная стрижка, новые тряпки. Можно было начинать новую жизнь. Точнее – жить заново.

Позвонила Соньке. Та ныла, что с Юриком рассталась, точнее – ушла от него. Надоел с конспирацией своей, вечными страхами. От ментов на улице шарахается – даже от постовых.

Сонька тоже пребывала в поиске. Хотела замуж по-настоящему. С белой фатой и салатом оливье.

И снова началась прежняя, вольготная жизнь: кавалеры, романы, свободные квартиры для встреч. Рестораны, цветы и… Опять одно и то же.

На дачу к дочке Лора приезжала не часто, примерно раз в две недели. С удивлением замечала, как та выросла, что во рту у нее четыре смешных «заячьих» зуба. Что веснушек к лету стало еще больше. Что бабушку она называет «ма», а деда – «ду». А Козлика, который мотается с коляской по поселку в любую погоду, – «па». В общем, у Козлика обязанностей прибавилось.

Вот такие дела! И смех, и грех.

Хотя нет, скорее всего, все-таки смех. Дочка с удивлением смотрела на Лору и хмурила лобик – что это за тетка берет меня на руки, теребит за щеку?

Она начинала жалобно плакать и тянуть руки к Козлику, который всегда оказывался рядом.

Вот, блин, прижился! Словно в родном доме!

И все такой же – растрепанный, тощий, вечно краснеющий. Суетливый какой-то. Дурацкий, в общем.

Мать опять смотрела на Лору укоризненно – осуждала и постоянно твердила про сигареты, нудела, словно пчела над ухом. Только Лоре было наплевать на всю эту дачную жизнь.

А что, собственно, беспокоиться? Дочка накормлена, напоена и дышит свежим воздухом. Нянек – хоть отбавляй. Все трое – дед, бабка и Козлик (что совсем смешно) – от малышки не отлипают. Тишь у них и благодать. Рай земной.

А у нее? Одна сплошная неустроенность – ни семьи, ни работы, ни любви. Так, суета одна и маета. Пустое.

Отец на нее почти не смотрел – кто она для него? Насекомое. Ничтожество и ничтожность. Не оправдала отцовских надежд и амбиций. А что, дети рождаются только для того, чтобы потешить родительское самолюбие? Разве так?

Однажды за ужином, когда отец с восторгом рассказывал об «удачных» детях знакомых, об их достижениях и успехах, взбешенная дочь зло выкрикнула:

– А ты Козлика усынови! – И резко вышла из-за стола, не увидев, какое страдание было написано на лице несчастного Козлика – унижение, боль, обида и горечь от ее жестоких и несправедливых слов.

Впрочем, разве ее это волновало?

Утром, собираясь на станцию, бросила матери:

– Не приеду больше. Хватит. Достали. Вместо того чтобы пожалеть…

– А ты на работу устройся – хотя бы. Вместо того чтобы обижаться.

Козлик бросился, как всегда, за ней:

– Я провожу?

– Да пошел ты, – сквозь зубы прошипела Лора, – гордость семьи!

На работу устроилась – а вот вам! Назло. Работа не пыльная, денег, конечно, слезы. Да и вставать по утрам… что говорить. Но – рты «этой семейке» заткнула. Пусть только пикнут!

К тридцати – а время летит, щелкает, как счетчик в таксомоторе, – Лора кстати, еще больше расцвела. Тридцать лет – отменный женский возраст. До болячек далеко, все еще при тебе, живи и радуйся, цену уже всему знаешь. Или – почти всему. Тетки на работе были не самые вредные, но… Клуши, конечно, все о детях, мужьях, свекровях. Хвастались обновками, распивали чаи и сплетничали.

Раиса Ивановна – под пятьдесят, двое детей, язвенник-муж. Денег вечно не хватает, вес растет, муж по больницам, дети – сволочи. Мечта всей жизни – поехать в Болгарию, отдохнуть и прикупить «бэжевую» дубленку.

Тамара Викторовна – дочь с ребенком, оставленная злодеем-мужем (зять назывался «эта сволочь»), погуливающий муж и лежачая свекровь. Тамара ненавидела всех. Особенно тех, у кого было все хорошо. Где уж, при ее-то жизни, быть доброжелательной?

Светлана – бездетная красавица под сорок с «очень удачным мужем». Муж мотался за границу и привозил тряпки, которыми Светлана удачно приторговывала на рабочем месте.

Тома с Раей называли ее спекулянткой – за глаза, а в глаза льстили и тряпки рвали из рук.

Четвертой была Шура Фролова. Тихая, спокойная и самая приятная. Шура не дралась за Светланины тряпки, не сплетничала и никого не осуждала. За это, естественно, тоже несправедливо, осуждалась – чужая. Гордая. Надменная. Короче – не «своя».

Про личную Шурину жизнь было известно мало – замужем, есть сын. Муж встречал ее после работы, и все с удивлением отмечали, как он хорош собой. Он и вправду был красавец – не из слащавых, а мужественный, высокий, стройный. Милое, интеллигентное лицо, ямочка на подбородке. Даже было странно, как невзрачная Шура могла «оторвать такого мужика».

А когда все узнали – попробуй скрой, – что невзрачная Шура увела своего красавца Фролова от жены-артистки и троих детей, так растерялись, что даже забыли сразу ее осудить. Но все наверстали уже через несколько дней.

Однажды на перекуре Шура внимательно посмотрела на Лору и сказала с усмешкой:

– И отчего такая грусть в глазах? Ну просто вселенская тоска!

Лора пожала плечами:

– Да фигово все как-то. И скучно, и грустно…

– Приходи в субботу к нам. У Фролова день рождения. Будет не скучно и много разного народу. Придешь?

Лора сдержанно кивнула, пытаясь скрыть радость. В субботу в лучшем костюме, на каблуках в десять сантиметров, накрашенная и надушенная, она в волнении стояла перед Шуриной дверью – в ожидании чего-то прекрасного, что непременно изменит ее скучную и тоскливую жизнь.

Дверь открыл Фролов, осмотрел гостью с головы до ног и улыбнулся.

– Тапки не предлагаю, – кивнул он на Лорины каблуки.

Комната была полна народу, стояли запахи табачного дыма и жареного мяса.

В соседней комнате при приглушенном свете танцевали несколько пар. На кухне кто-то жарко выяснял отношения, а в ванную все колотились и никак не могли попасть – видимо, и там кто-то пытался с чем-то разобраться.