Верный муж (сборник)

– А ты купил, – взрывалась Лора, – раз любишь на ночь?

Они дулись друг на друга и не разговаривали.

Им было плохо вместе. А ведь это то, о чем она мечтала столько лет! Чтобы с работы и на работу! Чтобы в субботу и в воскресенье! В парк или в кино! В магазин или в кафе! И вечером с чайком у телевизора!

Ничего этого не было! А было плохо – и ему, и ей. Все раздражало, мешало и лишало привычных удобств.

Наконец Лора спросила:

– Мириться не собираешься?

Володька обиженно посмотрел на нее и принялся собирать чемодан.

– Устала от меня? – спросил он.

Она кивнула:

– Ничего личного. Просто привыкла к другому формату. Твоими, кстати, стараниями!

Володька ушел, и Лора расплакалась: «И вправду дура! Мать права! Вот был же шанс! Обогреть, удержать, привязать. Дура! Какая же я дура! Да нет, – внезапно разозлилась она. – Не дура. Просто мне это было нужно тогда. Раньше! А сейчас…»

Вспомнила грубоватые слова матери: «Раньше – целовали жопу генеральше».

Вот именно! И подите вы все, володьки, козлики, шмозлики и прочие. Впрочем, никаких «прочих» уже давно не было! Да уже и не надо, кстати!

Володька пообижался недолго – объявился через месяц с букетом желтых роз, в замечательном, кстати, настроении. Наверное, из-за того, что вернулся домой. И еще торжественно достал две путевки на море – неплохое извинение, которое она с удовольствием приняла.

Профессор и академик Князев умер под Новый год – и праздничный стол оказался столом поминальным.

Больше всех убивалась Катька – чуть в гроб к деду не легла. Янина Васильевна сидела на стуле и смотрела в одну точку. Лора села рядом и взяла ее за руку. Когда прощалась с отцом, тихо прошептала:

– Прости, папа.

И только тогда разревелась.

Козлик на похороны не успел, а вот на сороковины приехал.

Он сильно изменился – был хорошо и модно пострижен, в отличном костюме и дорогих очках.

– А вы стали такой импортный, Козлик, – усмехнулась Лора, – такой импозантный! Америка явно пошла вам на пользу!

Козлик внимательно на нее посмотрел:

– Да бросьте! Это всего лишь антураж. А люди по существу не меняются.

– Вы думаете? – искренне удивилась Лора. – А я полагаю, что очень даже меняются под воздействием обстоятельств. А в целом как вы? – осведомилась она. – Довольны?

Козлик кивнул и тут же спросил:

– А вы?

– Я? – удивилась Лора – А что я? У меня все по-прежнему хорошо. Вы это имели в виду?

Козлик не ответил. Лора видела, как он и Катька, взявшись за руки, с упоением болтали, расположившись на диване.

Янина Васильевна смотрела на них, смахивая слезы.

– Любит наша Катя Козлика. И он тоже, как родную. Впрочем, почему – как? Вырастил, можно сказать.

– Ну да, – откликнулась Лора. – Просто грудью выкормил. Ну потряс в коляске пару раз и за молоком сбегал. Ты, мам, как всегда, все преувеличиваешь и идеализируешь! Смешно прямо! В твоем-то возрасте! «Как родную»! У него жена, мам, и сын. Вот они ему родные.

Мать посмотрела на дочь с жалостью.

– В твоем возрасте, Лора, странно и смешно ничего не понимать! Ничего, – с нажимом повторила Янина Васильевна. – Он ведь, Козлик наш серенький, входит в список ста гениев, живущих на земле! Это хоть ты понимаешь?

Катька собралась замуж на первом курсе. «Яблоко от яблони», – грустно пошутила Янина Васильевна. Впрочем, жених внучки пришелся ей по вкусу.

Жениха «прислал» Козлик – любимого ученика Рональда. Тот посетил Князевых с приветом от Козлика – роскошным букетом белых орхидей и трехэтажной коробкой каких-то невиданных швейцарских шоколадных конфет.

Был он тоже рыж и конопат – ну просто родной Катькин брат. Катька показывала гостю столицу, водила в театры и музеи и, как оказалось, влюбила в себя.

Они были, безусловно, парой – смешные, похожие не только внешне, но и по темпераменту. «Умный Козлик! – подумала Лора. – Мудрый. Просек, что надо родной и любимой девочке. Не зря кормил грудью».

Пока собирали документы на регистрацию, Янина Васильевна совсем сдала. Еще не оправилась после смерти любимого мужа – вторая потеря, Катькин отъезд.

Лора с возмущением выговаривала матери:

– Повезло этой тетехе, ты что, не понимаешь? Ничего в ней такого особенного, чтобы сразу и замуж! Да и за кого здесь выходить? Одна пьянь, бездельники, приспособленцы или бандиты. Радоваться надо, а не слезы лить! Будет девка в нормальных условиях. В нормальной стране. Не то что здесь!

Мать плакала:

– Ты не понимаешь! Господи, какая же ты…

– Какая? – взвивалась Лора.

– Черствая. Сухая. Бессердечная. И еще – глупая. Ведь я в нее всю душу вложила! Я и дед. А где была ты? Устраивала свою личную жизнь. Ладно бы устроила…

– Вот спасибо, мам, – кричала Лора, – за любовь и за поддержку! И еще за понимание!

– Никого у меня больше нет, – тихо повторяла мать, – никого. Сирота я теперь. Старая и больная сирота.

– А я? – удивлялась Лора. – Я же у тебя есть!

Мать грустно улыбалась:

– Ты, доченька, есть только у себя! И думаю, ты с этим вполне согласна.

«Никогда не перееду к ней! – думала Лора. – Даже после Катькиного отъезда. Сгнобит заживо, со свету сживет. Лучше уж в своем Теплом Стане в тридцати трех метрах. Но – на свободе».

Володька звонил ей ежедневно с дежурными вопросами – как дела, как здоровье? Чего-нибудь нужно? А заезжал раз в две недели. Именно – заезжал. Словно проведать больную и престарелую родственницу. Сидели часок на кухне, болтали за жизнь. Володька показывал фотографии любимых внуков. Поругивал зятя и дочерей и… строил дачу – детям необходим свежий воздух.

Кстати, младшая Володькина дочь, та, что встречалась с женатым, не будь дурой, родила от него мальчика.

От жены ее любовник толком не ушел – жил неделю в одной семье, неделю в другой. И все уже привыкли и почти не возмущались. И даже Володька мудро изрек:

– Что поделаешь, жизнь у каждого своя. И не всегда по общепринятому шаблону. Есть у пацанчика отец – и ладно. И эта дура счастлива… – И грустно добавил: – Вот как бывает!

Они с Лорой были как добрые и старые знакомые, привыкшие друг к другу за долгую жизнь – почти родственники. Хотя почему – почти? Они и были родственниками, знали друг друга до самого донышка. И еще – они были друзьями. Утешали друг друга, подбадривали, старались помочь – хотя бы советом или добрым словом. И в такие теперь редкие, короткие, просто гомеопатические, минуты их интимной жизни Лора однажды сказала: