Версты

По волостям была об'явлена мобилизация от восемнадцати

пятидесяти годов. Приказ вычитывался в церквах, на площадях

1азарах. Был пущен слух, что ни клочка земли не будет выреза-

тем, кто не пойдет воевать. Мобилизация за одну неделю дала

ыше пятидесяти тысяч.

Кузницы работали без останову, мобилизованные кузнецы коли копья, дротики, крючья и багры, которыми и вооружалось ча-даное воинство. Крючья и багры предназначались специально для искивания комиссаров с автомобилей. Из кладовок были пзвле-шы дробовики и ружья, непригодность которых была очевидна, улугур Степан Гурьянов подарил еще его дедом выкопанную из или пушку, на которой был выбит «1712 годъ».

Над уездом, из края в край, волной ходил иарод, по дорогам угались раз'езды, скрипели обозы с фуражем, над деревнями сто-I вой и плач, и от деревни к деревне скакали сотни подвод.

— Геей, чьи будете?

— Дальни.

— А все-таки?

— Глебовски.

— Ну как у вас?

— Да ничего.

— Крушите коммуну?

— Крушим.

— Далеко путь держите?

— В Хомутово.

— И мы в Хомутово.

— Та-ак. В Хомутове гуляли дезертиры. Все село ходуном ходило от пля-

| реву п свирепого свисту:

На заре каркнет Коммунист, взводи курок. В час последний похорона Расстреляют под шумок.

Ой, доля Неволя,

Глухая тюрьма-Долина,

Могила темна...

Митька, дурной и бледный от множества бессонных ночей, п догревал сердце пьянкой, плясал вместе со всеми и отчаянно ора размахивая тяжелой гусарской шашкой:

— Все пожгем, иокрошем... С нами Бог... Братва, Васька, я ? командир крестьянского народа...

— Пей, гуляй, чтобы люди завидовали...

— Эх, городок, посчитаем мы тебе ребра, дай срок...

— Где мой оркестр, давай оркестр...

— Ээээ...

— Крой!

Грянул оркестр, пьяненькую избенку распирало от смеху. Пришли старики, хмурые и сердитые, вызвали Митьку в сей начали его урезонивать:

— Страм... Эдак народ мучптся, здака кругом страсть, а ] гуляете... Не дело, паренек, затеял, выбрали тебя не за тем... По держись, Митька, время сурьезно... Восстанпев наехало тыщ два цать, ноге ступить негде от народу, все ждут твово слова, а ты, с кин сын, в пьянство ударился...

— Простите, старики, Христа ради... Счас все сделаю... Я -командир крестьянского народа...

Забежал Митька в избу:

— Где начальник штаба? Где ад'ютант?.. Эй.брашка, выход седлай коней...Слушай мой секретный приказ — идем в настуш ние на город... Где моя шапка?

—? Ура-а-а...

— Даешь Клюквин!

— Крой, ребята!

Шумно задвигали столами, скамейками, разыскивая шапки, пояса, юдсумкп.

Чтой-то солнышко не светит, Над головушкой туман, Злая пуля в сердце метит, Близок, близок трибунал... Ой, доля Неволя,

Глухая тюрьма-Долина, Осина, Могила темна...

Улица была набита подводами, ломились саженные костры, ржа-ш лошади. Мужичьи командиры, громко командуя, разбирали сво-к людей.

Артем Веселый.

КОНЕЦ *)

Из Петропавловской крепости в Шлиссельбург, из Шлисс бурга и Динабург. из Динабурга в Ревельскую цитадель, вельской в Свеаборгскую.

Узник седеет, горбится, зрение его слабеет, здоровье начи! ет изменять.

II все-таки он молод: время для него остановилось, он чит старые журналы, он пишет статьи, в которых сражается с литераторами, давно позабытыми, п хвалит начинающего поэта, который уж кончил. Время для него остановилось. Он может умереть от болезни может ослепнуть, но умрет молодым. Все те же друзья перед ни молодые, сильные. Все тот же Дельвиг в его глазах, ленивый и лук вый. все тот же быстро смеющийся Пушкин и та же веселая, ле кая и чистая, как морской воздух, Дуня.

Он не знает, что Дельвиг постарел и обрюзг, запирается по н делям в своем кабинете, спдит там нечесаный и небритый и улыб етея бессмысленно; чти в тот миг, когда узник вспоминает беспе ного поэга, — поэт этот встает, кряхтя, с кресел, идет к шкапчи! достает оттуда вино п трясущимися руками наливает стаканчик, говоря при этом старое словцо:

«Забавно».

И только когда приходит краткая весть, что умер Дельви узник плачет и начинает понимать, что время за стенами крепости бежит и что молодости больше нет. Но в мыслях своих он хоронит молодого Дельвига, а не того обрюзгшего и бледного поэта, кот рый на самом деле умер.

II узник попрежнему хочет свободы, он вовсе не боится тог

) Из романа Тынянова «Кюхля».

го за стенами крепости время бежит безостановочно и что, как аько он переступит крепостной порог, все изменится.

Наступает, наконец, этот день, и узник получает свободу — юбоду жить в Сибири.

Начинаются последние странствования Кюхли: Баргузин, Ак-а, Курган, Тобольск.

Он приезжает в Баргузин. В глазах у него еще стены, глазок, [ацформа, по которой он гулял, какие-то обрывки человеческих [ц и голосов. Он с усилием всматривается в бревенчатые домиш-[ баргузинские. Идет, поскрипывая по снегу и качаясь под тя-зстыо коромысла, румяная баба — к речке, колотить белье. Сто-' лавочник пузатый на крыльце, смотрит вслед Вильгельму, заспись от солнца рукой. Какой-то чиновник, по форме почтмейстер, акется, едет в розвальнях, а встречный мужик низко ему кланя-ся.
– Удивительный город, маленький, расбросанный, приземистый, 1К будто не дома, а серые игрушпки.

Вильгельм рад. Нет стен, ото самое главное. Ноги слабы от урьмы и от дороги. Это пройдет. Запахнувшись в шубу, он ждет нетерпением, когда же ямщик с заиндевелой бородой подвезет о к избе брата. Миша живет в Баргузине, на поселении. Ссыдь-Ш селиться в городе не позволяется, они живут за городом. Ям-ик остановился у небольшой избы. Из трубы идет вверх столбом ш.— к морозу.

У избы стоит черный человек в нагольном тулупе и сгребает Й". Лицо у него изможденное и суровое. Черная борода с пролью. Он смотрит недоброжелательно на Вильгельма из-за метал-неских очков, потом вдруг роняет лопату и говорит растерянно:

— Вильгельм?

Черный человек — Миша.

— Эх, борода у тебя седая, — говорит Миша, и в злых гла-х стоят слезы. Миша ведет брата в избу.

— Садись, чай пить будем. Слава Богу, что приехал, сей-ю жена придет.

Миша ни о чем брата не расспрашпвает и только смотрит дод-. Вхолит в чзбу женщина в темном платье, повязанная платком. щр у нее простое, русское, некрасивое, глаза добрые.

У4 Ю. ТЫНЯНОВ

— Жена, — говори: Миша, — брат приехал. Мишина жена иеложко кланяется* Вильгельму, Вильгельм об

нимает ее, тоже неловко.

— А дочки где? — спрашивает Миша.

— У соседей, Михаил Карловжч, — говорит жева певуча голосом, хватает с полки самовар и уносит в сени.

— Добрая баба, — говорит Миша просто и прибавляет: ? в нашем положении жениться глупо. Дочки у меня хорошие.

У Вильгельма странное чувство. Брат чужой. Строгий, делов тыВ, неразговорчивый. Встреча выходит не такой, о которой меч тал Вильгельм.

— Ты у меня отдохнешь, — говорит Миша, нежно глядя брата. —? Поживем вместе. После осмотришься, избенку тебе ел жим, я уже и место присмотрел.