Вертеп
Шрифт:
— Вспомните, в какую именно?
— Да что-то связанное с оружием. Короче, он не то грозил, не то даже стрелял, и хотя никого не убил, на него завели дело, и парню маячил приличный срок. Вы же помните, как прежние власти относились к таким вещам? Им вечно мерещились вооруженные заговорщики. Я был в комиссии и пришел к выводу, что ему следует всего лишь укрепить психику, немного подлечиться. И мою точку зрения приняли во внимание, парня направили в спецбольницу, что было намного лучше, чем лагерь на Севере.
— Короче, вы его убедили, что психушка — это спасение?
Артуру
— Ваш вопрос не корректен. Речь шла о выборе из двух зол, и, поверьте, ему досталось меньшее.
— Возможно, он недооценил преимущества выбора, — заметил Мазин с иронией.
— Согласен. Его национальный менталитет предпочитает эмоциональные, а не рациональные решения. Но сегодня это уже зрелый человек, мы поговорили, и он не смог не признать мою правоту. Мы расстались, как разумные люди.
Мазин посмотрел на абстрактный этюд на стене за спиной врача.
— Автор не из ваших пациентов? — кивнул он на рисунок.
— Представьте себе. Среди людей с психическими заболеваниями талантливые не редкость. Конечно, они видят мир по-своему, но их творчество вовсе не бред сумасшедших. Да и вообще разница между ними и так называемыми нормальными индивидами столь тонка, что взять на себя ответственность определить ее может только врач.
— Это опасная ответственность.
— Мне прекрасно известны обывательские разговоры о злодеях в белых халатах, — возразил Артур высокомерно, видимо приняв слова Мазина на свой счет.
Игорь Николаевич решил смягчить опасную тему.
— Существует, конечно, и обывательский подход, но вот факт, изложенный только что вами. В ваших руках оказалась человеческая судьба. Слава Богу, вы почувствовали меру собственной ответственности и, направив его на лечение, возможно, как он, судя по вашим словам, теперь и сам признает, спасли от худшей доли. Но признайте, не каждый же из ваших коллег достаточно гуманен, чтобы так поступить.
Артур напряженно и недоброжелательно следил за Мазиным, и тот видел, что целитель не обманывается насчет его слов о гуманности.
«Однако, если он почти открыто мне доверяет, за каким дьяволом ему понадобилось обращаться за помощью, отдавать мне пулю?»
Как бы читая его мысли, Артур Измайлович спросил:
— Не понимаю, зачем вам понадобилось с сарказмом отзываться о моей гуманности?
Игорь Николаевич пожал плечами.
— По вашему поручению я пытаюсь вычислить человека, который покушался на вашу жизнь. Но, кажется, вы лучший адвокат для тех, кого можно было бы заподозрить.
— Я не подозреваю Руслана, — заявил Артур без колебаний.
Мазин развел руками.
— Трудно искать в такой ситуации. У вас в самом деле нет никаких предположений?
— Представьте себе. Я врач, а не сыщик. Я провел жизнь, стремясь разобраться в человеческой душе, облегчить ее недуги, а не разоблачить их проявления. Я считаю убийство проявлением душевной неполноценности прежде всего. Мне трудно видеть в больном преступника.
—
Завидую вам!— Не понял.
— Вы, кажется, живете в здоровом гармоничном мире. В наше время это редкость.
— Опять колкость? Перестаньте. Я живу в том же мире, что и вы. У нас даже есть много общих знакомых. Но я не злодей в белом халате и не вижу врожденных преступников даже в тех, чьи поступки кажутся мне следствием психических расстройств.
— Например?
Артур махнул рукой.
— Поймали? Пожалуйста! Что такое алкоголизм? Разве не болезненное состояние? Разве не повод, чтобы человеком занялся психиатр? А болезненная ревность? Вы, как юрист, должны помнить, что одно время ревность признавалась смягчающим вину обстоятельством, именно как болезненное проявление.
— В другое время и отягчающим.
— Ну, это вульгарно — социальный подход, считалось, что ревнивец нечто вроде собственника. Так или иначе болезненная ревность тоже ненормальность в определенных пределах.
— Куда вы клоните?
— Разве у нас нет общего знакомого, страдающего обоими недугами, который тоже угрожал мне однажды?
«Тоже! Значит, кавказец все-таки угрожал. Оговорка прямо по Фрейду», — заметил Мазин, но за слово не схватился.
— Вы имеете в виду Дергачева?
— Ага! Сразу догадались? А вы и представить не можете, сколько выстрадала от него Марина Михайловна, очень серьезная и достойная женщина.
— Мне она не показалась страдалицей.
— Современные женщины не стремятся демонстрировать свои беды. Они научились мужеству.
— Согласен. Значит, Дергачев вызывает у вас опасения?
Артур предостерегающе поднял указательный палец.
— Я этого не говорил. Я только согласился с вами, что окружающий нас мир далек от гармонии. Но это не значит, что каждый опасен практически, хотя почти каждый способен на аффект, редко кто может сдержать собственное воображение, а всеобщее озлобление создает подходящую атмосферу. Особенно, если в руки попадает оружие.
— У Дергачева есть пистолет?
Артур сморщился.
— Вы настойчиво прямолинейны. И этого я не говорил. Но разве трудно сейчас приобрести оружие?
— Вы что-то знаете?
— Простите, я думал, что получение таких знаний — ваша проблема.
— Разумеется, — согласился Мазин, — добавьте, что мне платят за это…
— Извините, я не хотел…
Стук в дверь прервал этот не очень доброжелательный диалог. Заглянула Настя.
— Игорь Николаевич! Вы здесь? Вас там один молодой человек давно уже дожидается.
— Кто такой?
Она хмыкнула.
— Говорит, фермер.
— А… Это хорошо. Спасибо, Настя. Мы еще продолжим наш интересный разговор, Артур Измайлович. А сейчас простите.
Целитель проводил его внимательным взглядом.
Пушкарь дожидался у дверей «Ариадны».
— Что, Андрей, чувствую, на этот раз не с пустыми руками?
Пушкарь развел руки в стороны.
— К сожалению, руки пустые, но в голове кое-что крутится.
— Информация к размышлению? Заходи!
Андрей вошел и сразу подсел к столу.