Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
— Но ведь не было даже такой попытки.
— Я в это не верю, — продолжил агент Фридли, — но мистер Гурсул намеревается подчеркнуть этот факт, в своем обращении.
— Это явный антиамериканизм.
— На самом деле антиамериканизм никогда не бывает явным, — возразил агент Фридли. — Когда их глотки пересыхают от обвинений в наш адрес, они делают паузу и пью нашу Колу. Но суть в том, что Гурсул намерен выступить с речью, а Министерство иностранных дел против данного выступления. Раньше мы, конечно, могли просто отравить Гурсула во время обеда, но…
— Отравить!
— Не со смертельным исходом, — добавил Фридли. —
— Мэ-ло-уни, — медленно и отчетливо произнес Закари сквозь зубы.
— Именно, — согласился Фридли и посмотрел комиссару прямо в глаза. — Некое лицо посредством телефонного звонка заявило об обладании Византийским Огнем и желании провести переговоры, именно с главным инспектором. В начале разговора главный инспектор вспылил и повесил трубку.
— Понимаю, — сказал Кен Албимейрл, у которого возникли головные боли. — А, э-э, тот человек перезвонил?
— Нет.
— Его намерения не вызывают сомнений?
— Судя по записи, нет, не вызывают.
— Понимаю, — комиссар вертел в руках держатель для бумаги. — Конечно, я еще не выслушал обе стороны, но то, о чем вы мне рассказали, это определенно…
Его прервало появление молодой девушки, одетой в черные балетки, чрезвычайно мешковатые мужские брюки, помятую белую рубашку, узкий темно-бордовый галстук, на шесть размеров больше, чем требовалось, пиджак белого цвета и пара смешных очков со стразами в синей оправе. Она положила пухлую папку на стол комиссара и произнесла:
— Извините, комиссар, что так долго, но его имя написано…
— Все в порядке, мисс Фрайдей. Лучше поздно, чем никогда. Большое спасибо.
— Спасибо вам, сэр.
Мисс Фрайдэй успокоилась и вернулась в свой кабинет. Кен Албимейрл быстро пролистал документы, содержащие информацию о главном инспекторе Фрэнсисе Мэлоуни, отбирая самые главные и составляя общее впечатление о человеке. И как же много за все эти годы товарищ ходил тонкому льду! То тут почти до края дойдёт, то там чуть не споткнётся. Кен Албимейрл знал, что эти мамонты, если все же выживали, то знали все трюки в мире и дополняли их еще и парочкой собственных. Он представил себя, человека, пробывшего в новой должности семь месяцев и пытающегося «подсидеть» главного инспектора Мэлоуни по указанию двух неместных фэбээровцев.
— Хорошо, хорошо, хорошо, — произнес он и изобразил для «иногородних» невинное лицо. — Джентльмены, смею заверить вас, что подойду к этому вопросу с все серьезностью. Теперь же, хочу услышать все подробности, после мы решим, что следует предпринять.
32
Когда Дортмундер и следом за ним Келп вернулись в квартиру, Мэй все еще была там.
— Я думал, ты работаешь сегодня.
— Я позвонила дежурному врачу.
— Врачу?
— И сказала, что если почувствую себя лучше, то приду. Хотела узнать, как все прошло — и как оно прошло?
— Не слишком рано для бурбона? — спросил Дортмундер.
— Еще даже не полдень.
— Добавлю немного воды.
— Мэй, дела не очень. Может, я принесу нам пива, пока Джон тебе все расскажет?
— Виски, —
поправил Дортмундер.— Бурбон тебе не к чему, — заверил его Энди. — Он только ухудшит твое состояние.
Джон посмотрел на него:
— Бурбон ухудшит мое состояние? Виски мне не поможет?
Но Келп, совершенно не обращая на него внимания, направился на кухню.
— Садись, Джон и рассказывай, — попросила Мэй.
Дортмундер присел и упер свои узловатые локти в такие же узловатые колени.
— Случилось то, что, — начал он, — они не согласились на переговоры.
— Но тебе они и не нужны. Ты хочешь лишь вернуть кольцо.
— У меня не было возможности сказать об этом. Они отключились.
— Полиция?
— Они предпочитают поймать меня, а не разговаривать, — мрачно произнес Дортмундер.
Келп принес три пива. Мэй отпила из своей банки свободным от свисающей сигареты уголком рта и спросила:
— Джон, как ты себя вел? Не высокомерно или что-нибудь в этом роде, да?
Дортмундер просто посмотрела на нее. За него ответил Энди:
— Мэй, я был с ним. Джон вел себя очень вежливо. Мне даже кажется, что слишком. Он заявил, что хочет просто вернуть вещь.
— Они не стали даже слушать, — вмешался Дортмундер. — Сказали, что поймают меня, и месяц будут спускать меня с лестницы.
— Ничего себе, — удивилась Мэй.
— Это страшная угроза, Мэй, от копов, — продолжил Джон. — Ты когда-нибудь присматривалась к новому зданию в центре города? В полицейском участке самое большое это один металлический пролет, нужно лишь свернуться калачиком. Полис Плаза это — небоскреб. И весь из кирпича.
— Это не было реальной угрозой, — заверила Мэй. — Обычная метафора.
— Я слышал его голос, — возразил Дортмундер.
Подкурив от окурка во рту новую сигарету, Мэй внимательно посмотрела на мужчин и произнесла:
— И что вы собираетесь делать?
— Найти другой способ вернуть кольцо, — ответил Дортмундер. — Может быть, стоит позвонить в редакцию газеты или телеканал. Мне кажется, страховая компания не будет заинтересована.
— Хм, — сказал Келп.
Дортмундер посмотрел на своего друга, Келп выглядел крайне встревоженным.
— Мне не нравится эта идея, — произнес он.
— Я тут подумал, — Келп жадно отпил глоток и продолжил. — Поведение копов открыло мне глаза на многое.
Дортмундер отпил пива.
— Хорошо, расскажи мне, что ты понял.
— Одного желания вернуть кольцо не достаточно.
— Что ты имеешь в виду? Я возвращаю его, все остывают и конец.
Келп покачало головой:
— Слишком сильное недовольство, — ответил он. — Слишком много шумихи и обязательств. Им теперь нужен ты.
Послышалась отрыжка Дортмундера.
— Не говори так, Энди.
— Мне жаль, Джон, но это правда.
— О, дорогой, — воскликнула Мэй. — Мне кажется, Энди прав.
— Конечно, — сказал Келп, но без радости в голосе от того, что оказался прав. — Тот камень поставил на уши всю полицию, возможно, это удовлетворит Турцию и американский народ, но не копов, ну и придётся не по душе Тини Балчеру и многим другим парням, мы оба это знаем. А еще я слышал, что в «Баре и Гриле» теперь возник религиозный «треугольник», религиозные фанатики идут по твоему следу и явно не для того, чтобы обратить в новую веру. Одного лишь возврата камня для них будет недостаточно.