Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

— Теперь я знаю то же, что знает он, — ответила Оливия. — Или, вернее, знал.

Чоу уставился на нее озадаченно.

Оливия отвернулась и посмотрела на море, соображая, не лукавит ли Чоу. Мог ли он не слышать выстрелов? В таких местах и в такую погоду звук распространяется непредсказуемо. Насколько она понимала, Чоу ждал в такси, закрыв двери и подняв от дождя стекла, то есть в самом деле мог ничего не заметить.

Так или иначе, Оливия собиралась придержать информацию, пока не окажется в безопасном месте — лучше всего в Лондоне.

— Давайте поедем. — Она торопливо ухватилась за ручку двери, прежде чем Чоу успел ей открыть. — Не стоит здесь мешкать.

Чоу сел рядом и, пока такси разворачивалось в сторону аэропорта, удивленно смотрел на Оливию; та некоторое время сосредоточенно наблюдала за дорогой через лобовое стекло, затем обернулась и, глядя Чоу в лицо, спросила:

— Ничего не хотите мне рассказать?

— Разве только вы подскажете, о чем именно.

— Если вы работаете на Китай — застрелите меня прямо тут. Если нет — включите, пожалуйста, мозг, иначе от вас в лучшем случае ни хрена нет толку.

— Оливия! — воскликнул Чоу тоном обиженного профессора. — Насколько мне известно, план сработал безупречно. Если же у вас иные данные, буду признателен…

— Конечно, будете. Вот только кто бы объяснил мне суть этого вашего дрянного плана?!

Чоу закрыл рот и молчал до самого аэропорта, то есть, учитывая размеры острова, не очень долго. Потом они покупали билеты, проходили досмотр, сидели в зале ожидания. Чоу пытался завлечь Оливию в укромный уголок на разговор, однако она не видела смысла говорить ему хоть что-нибудь, пока не окажется вдали от Китая.

Они отправились в Тайбэй ближайшим бортом.

Там Джордж Чоу сопроводил Оливию в зал вылета — ей предстоял рейс в Сингапур, а оттуда — напрямую в Лондон.

Судя по всему, Чоу прислали последние новости. Оливия молилась, чтобы отправители догадались воспользоваться непробиваемым кодом.

— Мистер Игрек, — объявил Чоу, — так и не появился.

— Не появился где?

— На контейнеровозе до Лонг-Бич.

— Не идиот же он садиться на этот корабль, учитывая…

— И очень хорошо, поскольку на выходе из порта судно остановили и обыскали китайские военные.

— То есть провалилась вообще вся операция.

— Да. И вы, по-видимому, знали об этом с самого начала.

Черт. Теперь он хочет свалить все на Оливию.

— Там, на берегу, устроили перестрелку, как в гангстерском кино; думаете, я поверю, что вы ничего не слышали?

— Не слышал. Но если слышали вы, то должны были сообщить. Тогда мы могли бы…

— Убедиться, доведено ли дело до конца?

— Что?!

— Или доконать беднягу своим профессионализмом?

Молчание.

— Без вас он справится лучше, если, конечно, еще жив. А это, при здравом размышлении, маловероятно.

Джордж Чоу вспыхнул.

Впрочем, не Оливии его упрекать.

— Только теперь я понимаю, — произнес он, — насколько личной стала для вас эта история.

Оливия задумалась и наконец сказала примирительно:

— Мне просто досадно — хотелось бы справиться лучше.

— Обычное желание в нашей работе. Добро пожаловать в профессию.

— Объявили посадку.

— Бон вояж, — сказал Чоу. — Выпейте рюмочку за мое здоровье.

— Уж я выпью. И не одну.

* * *

Придя в себя, Зула обнаружила, что ее руки и ноги связаны за спиной, видимо, кусками простыни. На голове — наволочка от подушки: примотана плотно, но не слишком туго — сквозь ткань пробивается холодный розоватый свет. Зула повертелась на месте, вслепую потыкалась лицом по сторонам и решила, что он идет из иллюминаторов.

Свет замельтешил. Двигатели то выли, то низко рокотали. Глухо стукнуло в днище, лайнер подбросило, затем кинуло вниз, снова раздался удар, и началась самая жесткая посадка в жизни Зулы. Подпрыгивая и грохоча, самолет остановился, нисходящий рев моторов заглушили крики «Аллах акбар!», из салона донесся шум, словно там шла потасовка.

Кто-то вошел. Джонс. Зула уже узнавала его по запаху и манере двигаться. Он разрезал импровизированную веревку, связывавшую ее лодыжки с запястьями, ухватил Зулу за ноги, подтянул на край постели и посадил. Затем развязал шнур на горле и сорвал с ее головы наволочку. Зула проморгалась, повертела головой и дунула уголком рта, убирая с глаз локон. Вместо того чтобы помочь, Джонс с интересом наблюдал.

В иллюминатор упиралась заснеженная сосновая лапа.

Халид так и лежал на полу. Крови разлилось неимоверное количество. Джонс стоял посреди этой лужи и смотрел Зуле в глаза.

— Павел и Сергей погибли, — объявил он.

— Во время посадки или?..

— Павла, должен сообщить, прикончила ветка — она разбила окно и проткнула ему горло. Сергей протянул несколько дольше, пока один мой коллега не пришел в кабину и не зарезал его.

Джонс внимательно следил за реакцией Зулы.

— Ты знала, что так и будет. И понимала почему. Они оба в прошлом — военные летчики. Таких, как я, бомбили напалмом. Трогательно, что они особо просили за тебя, — русским надо отдать должное. Я ненавижу их и мечтаю целиком зачистить их страну, однако обращаться с дамами они действительно умеют.

Зула посмотрела ему в глаза — молча, с очевидным встречным вопросом.

— Теперь на повестке ты, — вздохнув, признал Джонс и слегка повернулся, показывая правую руку, в которой держал полуавтоматический пистолет. Зула вздрогнула, и Джонс тут же поднял ствол. Ее исключительно хорошо приучили к тому, как надо себя вести рядом с оружием, и вид дула пугал ее куда сильнее, чем любого, кто не часто сталкивался с пистолетами. — Было крайне приятно познакомиться, — сказал Джонс так, словно провожал ее на поезд. — В самом деле приятно. В идеальном… нет, хотя бы в лучшем мире я произнес бы что-то вроде: «Зула, прими ислам, вступи в ряды моджахедов, давай сражаться бок о бок», — а ты ответила бы: «Конечно, я узрела свет веры, и да будет так». Но не выйдет: всего несколько часов назад ты искренне и вполне убедительно пообещала вести себя покорно и сотрудничать, а потом взяла и убила моего лучшего человека диском.

Она отвела взгляд. Есть ли смысл испытывать вину?

— И каким — «Реальной любовью»! Фильмом, к которому я втайне питал слабость и который уже никогда не принесет мне того же кайфа. И потому, как это для меня ни прискорбно, ради пользы дела я обязан…

— У моего дяди — шестьсот миллионов долларов.

Джонс оторопел.

— Не может быть, — помешкав, сказал он.

— Может. Сомневаешься — проверь. Если вру — пусть меня постигнет казнь Халида.

— В смысле то, как его наказала ты, или то, как он наказал ту учительницу?