Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Мойра, очевидно, не доверявшая собственному голосу, лишь кивнула в ответ.
— Хорошо, — сказала Дина. — Таким образом, вопрос Маркуса, я думаю, надо понимать следующим образом — сколько образцов из ГАЧ удалось переместить в другие холодильники до того, как все произошло. Иными словами, какая часть архива уцелела?
Прокашлявшись, Мойра наконец произнесла тоненьким голоском:
— Примерно три процента.
— Ладно. У меня остался только один вопрос, — сказал Маркус. — Дюбу ты уже сказала?
— Думаю, он подозревает, — ответила Мойра, — но официально я ему пока ничего
— Теперь убедилась?
— Да.
Маркус кивнул и принялся печатать на телефоне.
— Я приглашаю его на встречу со мной и с Мойрой. Прямо сейчас.
Все, кто понимал, что они не Маркус и не Мойра, поднялись, чтобы идти. Маркус вытянул руку, чтобы их остановить:
— Подождите. Сначала я хотел бы сказать несколько слов об утраченном нами Генетическом Архиве Человечества.
Маркус сделал паузу, дожидаясь, пока все взгляды не обратились на него.
— Все это была херня собачья, — сообщил он.
На какую-то секунду каждый задумался над его словами.
— Ты так Дюбу и скажешь? — уточнила Айви.
— Разумеется, нет, — ответил Маркус, — и тем не менее ГАЧ служил в первую очередь политическим целям Старой Земли.
— Теперь она так называется? Старая Земля? — спросил Сал с неподдельным интересом.
— Я ее теперь называю так, — ответил Маркус, — в те все более редкие моменты, когда вообще про нее думаю.
— Спасибо, Маркус, — сказала ему Мойра.
Разумеется, он все знал. Глядя на сложную структуру «Иззи», легко позабыть, что размер у нее совсем крошечный — несколько сотен человек набиты в совокупный объем трех-четырех реактивных лайнеров. Слухи здесь распространяются мгновенно. Всего через несколько часов каждому стало известно, что Генетический Архив Человечества почти целиком погиб.
Дюб находился в Бункере с Маркусом и Мойрой. Они глядели на него поперек стола, терпеливо ожидая какой-нибудь реакции.
— Послушайте, — сказал он им наконец. — Дока Дюбуа больше не существует. Он был всего лишь маской, понимаете? Ролью для публики. А сам я человек довольно скрытный. И мне не свойственно фонтанировать эмоциями. Особенно на глазах у людей, которые от меня этого ожидают. Когда-нибудь, спустя год-другой и не на людях, я расплачусь из-за всего этого — неожиданно для самого себя. Но не сейчас. И дело не в том, что я ничего не чувствую, просто эти чувства принадлежат мне одному.
— Мне очень жаль, что так вышло, — сказала Мойра.
— Спасибо за эти слова, — ответил Дюб, — но давайте я все-таки скажу вслух, что мы все сейчас думаем. Вчера умерло семь миллиардов человек. По сравнению с этим потеря каких-то генетических образцов вообще ничего не значит. Зачатый мной и Амелией эмбрион, который я привез с собой на станцию… начнем с того, что это было одолжением, сделанным мне Джей-Би-Эф, чтобы я сюда полетел. Кроме меня такой возможности никто не получил. Это было нечестно. Я это знал. Все равно согласился. И вот чем кончилось.
— Да, — кивнул Маркус, — вот чем все и кончилось. Возвращаясь к нашим…
— Вот только боюсь, — перебил его Дюб, — я не совсем согласен, что ГАЧ не имел никакого
значения.Маркус обуздал нетерпение и лишь вопросительно задрал брови. Дюб перевел взгляд на Мойру:
— Какой ты там упоминала термин? Гетерозиготность?
— Да, — ответила Мойра. — Официальным назначением ГАЧ было обеспечить для будущего человечества достаточно разнообразную генетическую базу.
— По-моему, задача более чем важная, — подтвердил Дюб. — Или я чего-то не знаю?
— У нас есть десятки тысяч оцифрованных человеческих геномов. Со всех концов земного шара.
— Вот тебе, Дюб, и гетерозиготность. Ты ведь к этому ведешь? — подсказал ей Дюб. — И поэтому, — теперь он бросил взгляд на Маркуса, — ГАЧ был не нужен.
— Да, с одним «но», — ответила Мойра.
— И в чем же заключается «но»?
— Ты, без сомнения, понимаешь, что прок от цифровых последовательностей есть только в том случае, когда у нас имеется оборудование, чтобы преобразовать их в настоящие хромосомы внутри жизнеспособных человеческих клеток. Для искусственного осеменения образцом спермы нужны длинная пипетка и немного смазки. А чтобы использовать последовательность ДНК с флешки, требуется…
— Полный комплект оборудования твоей лаборатории.
На лице у Мойры выразилось нетерпение:
— Разница между тем, что ты сейчас назвал «моей лабораторией», и настоящей лабораторией примерно такая же, как между нулями и единицами на флешке и живым человеком. Это оборудование в ящиках, которые вообще нет смысла распаковывать в невесомости. И даже если мы его установим и подключим, оно совершенно бесполезно, если нет персонала, причем каждому требуется как минимум степень по молекулярной биологии.
— Что, в самом деле? Совершенно бесполезно? — уточнил Маркус.
Мойра вздохнула:
— Если объем работ невелик, по одному образцу за раз, все не так грустно. Но чтобы воссоздать генетическое многообразие целого человечества…
— Подожди, Мойра, — сказал Маркус, — это все равно невозможно сделать, пока мы не выполним целый ряд других условий. Целое человечество не может жить в каплях, питаясь водорослями. Сначала нужно основать жизнеспособную и надежную колонию. Затем мы развернем для тебя лабораторию. После этого построим улучшенную экосистему — это будет означать больше пищи и большую стабильность. И лишь тогда можно будет начинать заботиться о гетерозиготности. До тех пор нам вполне хватит народу, чтобы они безо всякого кровосмешения производили на свет здоровых детей, просто трахаясь друг с другом.
— Это верно, — согласилась Мойра.
— И на этом было основано мое утверждение, что ГАЧ — херня, — заключил Маркус.
— То есть ты хочешь сказать, — уточнил Дюб, — что будь у нас все необходимое для практического использования ГАЧ — колония, экосистема, специалисты…
— …то он и на хрен бы нам не сдался! Именно так, — подтвердил Маркус. — Может, уже хватит тратить на него время?
— А на что же нам следует тратить время, Маркус? — Мойра, словно совенок, смотрела на него из-за стекол очков, но во взгляде ее появился некий интерес.