Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

Если он снова заорет в ближайшие несколько минут, причиной тому будет не отдаленное событие где-то в космосе. А утечка радиации на «Имире».

— Уже вижу след выхлопа, — сообщил Маркус. — Вам на экране видно? Очень слабый. Солнце его как раз подсвечивает в сотне метров за соплом.

Маркус говорил о струйке пара, вытекавшей из «Имира», даже когда его двигатель не работал. Благодаря ей Конрад, Дюб и другие астрономы с «Иззи» смогли отследить его движение в оптические телескопы и убедиться, что переданные Шоном в последнем сеансе связи парамы верны. Струйка пара была совсем тоненькой и тем не менее отражала больше света, чем весь корабль.

Создавало ее медленное, но неуклонное кипение воды, вызванное остаточной радиоактивностью топливных стержней реактора. При извлеченных до конца стержнях поглотителя, когда реактор работал в полную силу — иными словами, почти никогда, — он выдавал свои четыре гигаватта тепловой мощности, расщепляя уран и плутоний на ядра помельче, многие из которых сами по себе принадлежали к нестабильным изотопам. По мере того, как эти осколки деления распадались далее на «детей» и «внуков», тепло продолжало выделяться даже при полностью заглушенном реакторе. Остановить этот процесс было невозможно, иными словами, определенной потери льда в виде тоненькой струйки пара было не избежать. Ничего страшного здесь не было. Льда на «Имире» хватало с избытком, а Шон наверняка учел потери в своих расчетах.

Что именно убило его и весь экипаж, Шон, и так-то не слишком склонный делиться впечатлениями, да еще и вынужденный общаться по самодельному радио, так и не сообщил. Будь это некая катастрофическая проблема с сердечником реактора, он бы, надо полагать, не стал о ней умалчивать. Раз уж на то пошло, если система не работала вообще, «Имир» бы попросту сюда не добрался. Так что Дзиро не ожидал, что все окажется совсем уж из рук вон плохо. Хотя заранее ничего известно не было.

Несколько минут все молчали, пока Маркус контролировал сближение, изредка касаясь управления, чтобы подтолкнуть «Новый Кэйрд» к небольшой смене курса.

Чтобы добраться сюда, им потребовалось дважды отработать маршевым двигателем. Первый, не столь продолжительный запуск вывел их на эллиптическую орбиту, дальняя точка которой была за орбитой прежней Луны. Несколько дней они плыли в невесомости, удаляясь от Земли, затем земное притяжение победило, корабль словно бы нехотя развернулся и начал падать обратно к пылающей планете. Время было рассчитано так, чтобы примерно сутки спустя их, словно двигаясь по соседней полосе, обогнал «Имир». Однако «Имир» шел намного быстрее — «горячо», как назвал это Шон, — поскольку по существу падал на Землю с очень большой высоты, неумолимо набирая скорость неделю за неделей. Если его не трогать, «Имир» бы приблизился к Земле с ветерком — на относительной скорости около двенадцати тысяч метров в секунду, развернулся всего в нескольких километрах от сияющей атмосферы, соприкосновение с которой было бы для него фатальным, и улетел бы обратно, чтобы снова вернуться лишь через пару месяцев. Рано или поздно высота его орбиты снизилась бы настолько, что он все-таки вошел бы в атмосферу и там сгорел.

В любом случае мимо «Нового Кэйрда» он пронесся бы так быстро, что и не рассмотреть, поскольку с точки зрения относительной скорости летел быстрее пули. «Новому Кэйрду» пришлось сравнять скорость, выполнив длинный, тщательно рассчитанный запуск двигателя. Четверо членов экипажа все еще пытались прийти в себя от последствий этого запуска. Маршевый двигатель оказался для корабля слишком велик — к сожалению, выбор комплектующих, из которых строились ЦМА, был несколько ограничен. Поэтому перегрузки поначалу были весьма существенными, а в конце, когда благодаря щедрому расходу топлива корабль становился все легче и легче, а реактивный импульс оставался столь же мощным, и просто садистскими. Если Дина отключалась на несколько секунд, возможно, оно и к лучшему — ведь они взяли курс почти что прямо на Землю и принялись разгоняться, словно камикадзе. Это было необходимо, чтобы догнать «Имир», однако можно подумать, ей теперь вот именно такой забавы недоставало.

Разумеется, Землю сейчас было не узнать. На этом расстоянии она была размером с мандарин, если держать его в вытянутой руке — и того же цвета. То, что раньше казалось холодным бело-голубым озерком на просторах космоса, теперь скорее напоминало одну из брызг расплавленной стали из-под сварочного аппарата. Экваториальный пояс от тропика до тропика, где шел особенно сильный Каменный Ливень, светился ярко-красным. Ближе к полюсам сияние тускнело и становилось коричневатым, и повсюду непрерывно сверкали голубоватые вспышки испаряющихся или взрывающихся болидов. Через несколько дней — в те минуты, когда они будут стремительно пролетать совсем рядом — планета вырастет и закроет собой полнеба. К тому моменту двигатель «Имира» уже должен работать, чтобы они могли выполнить экстренное торможение и сравнять его скорость с «Иззи».

Сумасшествие. Весь план был сумасшедшим от начала и до конца. Чудовищные перегрузки, которые они только что испытали, служили одновременно и напоминанием: топлива у «Нового Кэйрда» ровно столько, чтобы поравняться с «Имиром». Если основная фаза операции — стыковка с «Имиром» и запуск его двигателя — закончится неудачей, вернуться на «Иззи» они не смогут, разве что прибегнут к совсем уже безумному варианту: на следующем витке орбиты нырнуть в атмосферу Земли и таким образом затормозить.

Дина не сразу поняла весь смысл, заложенный в название корабля. Имя «Джеймс Кэйрд» носила шлюпка, на которой Шеклтон [497] вышел в море в отчаянной попытке вызвать помощь для своей неудачной экспедиции к Южному полюсу. Они направлялись к острову Южная Георгия, крошечной точке на карте, прекрасно отдавая себе отчет, что, если промахнутся, их унесет ветром в открытый океан и шансов на вторую попытку уже не будет.

497

Сэр Эрнест Генри Шеклтон (1874–1922) — британский исследователь Антарктики. В сентябре 1915 г. его корабль «Эндьюранс» раздавило льдами; команда высадилась сперва на льдину, затем на остров, и Шеклтон с несколькими товарищами отправился на шлюпке за подмогой.

После этого Дина задумалась, не преднамеренно ли Маркус подчеркивает сумасшедший характер их миссии. Разумеется, человечество как таковое сейчас находилось в безумно отчаянном положении. Первым об этом во всеуслышание заявил еще Дюб два года назад. Оставшееся время было целиком занято планированием и подготовкой. Все делалось в спешке, царила импровизация, постоянно вмешивались политические соображения — однако в своей основе это все-таки был инженерный проект, упорядоченный и методичный. Но монотонная бюрократическая деятельность также и убаюкивала. Сколько раз за последние два года Дина насильно отрывалась от экрана, заполненного строчками кода, и заставляла себя вспомнить, что именно происходит и насколько все плохо? Полторы тысячи, или сколько их там, выживших не могли постоянно держать в голове ужасающую общую картину, и потому жили одним днем, бездумно повторяя сегодня то же, что делали вчера. Из всех людей на Земле Шон Пробст был наименее склонен действовать подобным образом; он почти сразу понял, что необходимо делать, и принялся за работу, оказавшуюся почти непосильной и в конечном итоге смертельной. Последней радиопередачей он возложил всю полноту ответственности на Маркуса. Дина подозревала, что Маркус оставил свой пост во главе Ковчега и отправился в экспедицию в том числе и для того, чтобы показать пример остальным.

Если дела обстояли именно так, то и Дину он тоже взял с собой неспроста. Подчеркивая, что любимчиков у него нет и он готов пожертвовать каждым.

За все время сближения с «Имиром» Маркус прервал молчание лишь однажды:

— Это определенно осколок. Ты была права. Не шарик и не свечка.

— Согласна, — откликнулась Дина. Ей теперь тоже все было видно на экране планшета.

В отличие от обычных кораблей, несущих топливо в баках, «Имир» представлял собой сплошной кусок твердого топлива — льда, — в котором, подобно паразитической инфекции, поселилось оборудование, способное превратить это топливо в реактивный импульс. Поскольку Шон не знал, что именно представляет собой комета Григга-Скьеллерупа, он был готов выбирать из нескольких альтернатив. Если бы оказалось, что ядро кометы — шар из снежной пыли, пришлось бы захватить требуемое количество этой пыли и слепить из нее подобие снежка, тогда бы форма «Имира» оказалась сферической, а в середине находился реактор. Другим вариантом было придать ему цилиндрическую форму, установить реактор на одном конце и двигать его «вперед» — лед бы при этом постепенно таял, словно свеча. Сейчас перед ними, похоже, был третий вариант архитектуры, то есть осколок. Это означало, что, прибыв к комете Григга-Скьеллерупа, Шон обнаружил в ядре по крайней мере один кристалл, достаточно твердый и прочный, чтобы не рассыпаться при последующих маневрах. Шон отделил осколок от кометы и поместил реактор где-то у него в середине, а оставшаяся часть корабля — та, где жили люди — стала носом. Если оборудование работало так, как предполагалось, «запуски» двигателя — иными словами, извлечение поглощающих стержней, вызывающее разогрев реактора и выброс пара, — сводились к подаче сигналов на механизмы внутри осколка: моторы, поднимающие стержни, клапаны, контролирующие потоки воды и пара, и так далее.

Все это неявным образом подразумевало охренительное количество задач для роботов, именно поэтому Шон решился на чрезвычайный поступок и лично отправился на «Иззи», чтобы выгрести все, что было у Дины в закромах, а уже потом полетел к «Имиру». В реактор требовалось подавать лед. Лед был твердым, так что по трубам его не пустить. Роботы должны были раскапывать ледяной осколок и загружать добытое в систему подачи — комплект шнеков, которые доставляли лед в камеру реактора, где он плавился и превращался в пар. Материал могли достаточно быстро производить «ужики», закрепившись во льду «хвостом» и выбрасывая фонтаны мелкой стружки из-под вращающихся резцов в «голове». «Вьи» затем собирали бы стружку и доставляли по назначению. Поскольку между «запусками» оставались длинные промежутки, измельченный лед в это время можно было загружать в бункеры, откуда он потом подавался на шнеки.

Роботы требовались также и позади реактора, чтобы поддерживать требуемую форму сопла. Через весь осколок шел длинный паропровод, на корме он расширялся, а у самого реактора — сужался в узкую горловину. Горловину построили на Земле и запустили в космос вместе с реактором. Она была сделана из жаропрочного и стойкого к коррозии сплава под названием инконель. Любой другой материал быстро разрушился бы от горячего пара. В районе колоколообразного сопла условия были не столь экстремальными, так что оно могло быть и ледяным. Тем не менее по мере службы оно меняло форму. В глубине, где выхлоп был еще горяч, сопло постепенно расширялось, поскольку стенки таяли от потоков пара. Ближе к выходу выхлоп остывал ниже точки замерзания, оседал на стенках и сужал проход. Так что внутри должны были сновать роботы, воссоздающие первоначальную форму сопла. Для «вьев», с которыми в Сиэтле экспериментировал Ларс, задача была самая подходящая.