Весь в папу!

Мигом протрезвев, мои преследователи смотрели то на меня, то на стрелу глазами, полными непонимания. А непонимание для моих аборигенов было страшнее пистолета.

Поэтому, когда они, не сговариваясь, развернулись и быстро, еще стараясь сохранить свое пролетарское достоинство, семенящими шажками удалились, я рассмеялась.

Я подняла стрелу и внимательно ее рассмотрела.

Потом огляделась. Моя надежда обнаружить доброго Робин Гуда, пришедшего мне на помощь так вовремя, не оправдалась.

Я засунула стрелу в сумочку. Ее конец предательски торчал из нее.

Но я не могла оставить добрую освободительницу валяться на земле.

— Эй! — попыталась я позвать ее владельца. Ответом было молчание.

Я посмотрела в сторону, откуда она прилетела. Никого…

Что ж. Я пожала плечами. Раз мой освободитель предпочитает оставаться инкогнито — его дело.

У меня осталось напоминание о нем в виде этой стрелы. Похоже, она станет мне дорога. Нечасто случается стать героиней такого романтического приключения.

Поэтому я смирилась с испуганным вниманием троллейбусных пассажиров, разглядывающих странный предмет, торчащий из моей сумки.

Не могла же я объяснять каждому, что она просто вовремя прилетела неизвестно откуда, спасая детектива Иванову от уличных пьяных хулиганов!

* * *

Ночью мне снились кошмары. Началось все с того, что я шла по Тарасову, но только Тарасов был странным, потерявшим обычную солнечную приветливость. Был он смурной, как с похмелья, и окутанный лондонским смогом, да еще таким, что в двух шагах не увидать было соседа.

Я шла, намереваясь купить подсолнечного масла, за которым стояла огромная очередь очень упитанных людей, и все они были с большими канистрами.

Подойдя, я вежливо осведомилась у тетки необъятных размеров, стоящей последней со сложенными на животе руками, кто крайний.

Она развернулась, смерила меня с ног до головы недобрым взглядом и воскликнула:

— Да вы крайняя!

И почему-то я заплакала. Я очень не хотела быть крайней.

— Нет! — закричала я, размазывая по лицу слезы. — Я не крайняя!

Очередь с канистрами развернулась в мою сторону и начала разглядывать меня с осуждением.

— Вы только посмотрите на нее, — всплеснула руками толстуха. — Она не хочет быть крайней!

Народ в очереди зашушукался: «Наглая какая… Крайними все хотят быть, а она… Фря какая выискалась…»

От этакого незаслуженного обвинения я была готова умереть на месте. Я сразу представила себя неведомой фрей, и от этого мне стало совсем плохо. Я вдруг увидела, что бочка с маслом живая и мне улыбается, приветливо машет при этом ручкой. Присмотревшись, я поняла, что это вовсе не бочка, а Алексанов, наполненный подсолнечным маслом.

В лысине у него была дырочка, а из дырочки торчал краник. И из этого краника вытекало подсолнечное масло.

Я развернулась и побежала. Добежав до дома, я заперлась на все замки. Потушила везде свет и забралась с головой под одеяло. И правильно сделала — потому что через минуту в мою дверь начали звонить. Я поняла, что это мои преследователи из очереди, и решила, что дверь открывать не стоит. Однако звонки продолжались…

* * *

Я проснулась. За окном властвовала темнота. На часах было четыре утра.

Я вспомнила, что мне снился кошмар, и проснулась я от настойчивых звонков в дверь.

Я эти дурацкие звонки ночью ненавижу. Есть в них нечто подлое, и запах у них неприятный. Зловещий…

Прислушавшись, я с облегчением вздохнула. Впрочем, для полной уверенности я все-таки подошла к двери и посмотрела в «глазок». Там никого не было. Пустота лестничной площадки меня обрадовала.

Я спокойно легла снова. Закрыла глаза.

В это время зазвонил телефон.

Я подскочила. Так. Значит, звонки все же имели место. Ладно. Телефон все-таки лучше, чем ночные визитеры.

Я взяла трубку.

— Алло?

На другом конце молчали.

— Алло, — повторила я.

— Здравствуй, Эмми, — услышала я чей-то глухой прерывистый голос. — Эмми?

— Вы не туда попали, — вздохнула я и повесила трубку. Никаких Эмми тут нет. Одни Тани.

Тани, которые не хотят быть в этой жизни крайними…

Я опять легла и погрузилась в темноту без снов. И слава богу. От снов я немножко устала.

Глава 7

Утро началось для меня радостным трезвоном телефона. Телефон надрывался так, что я почувствовала острое желание задушить его подушкой.

С трудом подавив в себе зверское начало, я встала и сняла трубку.

— Алло? — пробормотала я полусонно, вдевая руки в рукава махрового халата.

— Танечка, доброе утро, — услышала я раскатистый властный голос Алексанова. — Наверное, я вас разбудил?

Я посмотрела на часы. Стрелки застряли между половиной девятого и девятью. Интересно, считается ли это время для Виктора Степановича поздним для сна?

Впрочем, я эти мысли прогнала и сообщила по возможности бодро, что я уже давно встала и нахожусь в ратных подвигах трудовых будней.

— Как ваши дела? — поинтересовался он.

— Нормально, — ответила я, — к вечеру сообщу вам точные координаты шантажистов…

— Нам непременно нужно встретиться раньше, — решительно произнес мой неугомонный клиент.

— Что-нибудь случилось? — спросила я. Тон Алексанова меня напугал. Кажется, с ним произошло нечто экстраординарное. Мне показалось, что он напуган куда более вчерашнего.

— Да, — ответил Виктор Степанович.

Я вздохнула. Мы договорились встретиться через полчаса, а это значило, что у меня хватит времени только на чистку зубов и натягивание джинсов и джемпера.

С тоской посмотрев в сторону чайника, я была вынуждена ограничиться мысленным завтраком и в некоторой грусти по этому поводу вылетела на улицу, где меня поджидала машина, любезно присланная за мной господином Алексановым.

* * *

Катя проснулась поздно. Она с удивлением обнаружила, что Сашка явно уже куда-то ходил. Он сидел в кресле со значительным видом, погрузившись в чтение газеты.

Катя вздохнула. Когда он напускал на себя важный вид, это значило — он совершил очередную глупость.