Весело – но грустно

Работал Королёв машинистом котлоагрегата. Работа квалифицированная, сидячая, главное в ней – наблюдать за показаниями приборов и регулировать тумблерами на приборном щите параметры работы котлов. Особенных каких-нибудь геройских качеств здесь не требовалось. Основное усидчивость и внимание.

Обычно, приходя на смену, Королёв усаживался за стол перед своим пультом управления, поглядывал насуплено из-под бровей на стрелки приборов. Когда надо – вставал и переводил стрелки на нужное деление. За восемь часов смены он не уставал от одиночества, очень редко подходил к столам соседних машинистов, а если кто-нибудь из сменного персонала направлялся к нему, Королёв краем глаза наблюдал за подходившим, пытаясь определить: идут ли к нему по делу или так, похохмить и покоротать те самы рабочее время. Почувствовав, идут от безделья, а значит, с каким-нибудь коварством, Вася тут же вставал, шёл к пульту, принимался сосредоточенно всматриваться в приборы, хвататься озабоченно за тумблеры и кнопки, будто работа котла вошла в аварийный режим.

В коллективе к Королёву относились по-разному. Те, кто проработал с «французом» год-два – насмешливо и неуважительно. Кто знал его давно – покровительственно, со скрытой заботой, как к обиженному судьбой родственнику. Собираясь на отвальную по случаю отпуска или просто так, в складчину на природе после смены, Васю приглашали редко. Интереса в нём было мало: выпьет – и молчит. А потом уснёт прямо там, где сидел, и веди его домой, чтобы не замёрз или в милицию не забрали.

Те, кто знал Королёва давно, говорили, что раньше он таким не был. То есть лысым Вася был всегда, вернее, не всегда, а почти сразу после солдатской службы. А вот угрюмым его сделали исключительно семейные обстоятельства и Тонька – его бывшая жена.

По ночным спокойным сменам, тщательно разбираясь в хитросплетениях своих и чужих жизней, дежурный персонал цеха категорически решил, что довести человека до такого состояния, когда он, можно сказать, даже лицо своё потерял, семейные неприятности могут в том случае, если сам из себя этот человек никудышный, слабохарактерный. Бывают, конечно, в жизни такие моменты, от которых и за десять лет не оправишься, с ума сдвинешься или сердце разорвётся. Но чтобы из-за обычного развода спиваться?.. Была бы хоть баба путная… Плюнул бы – и уехал.

Когда Королёв официально подарил Тоньке свою фамилию, ему было немногим за тридцать, а ей – восемнадцать лет. Через три месяца после этого события Тонька отблагодарила супруга сыном. С годами семейной жизни разница в их возрасте не уменьшилась, а, наоборот, увеличивалась до противоположности. Как говорится, связал бог верёвочку с бечёвочкой.

Досталась Васе жена весёлая, бойкая, непоседливая, приятно посмотреть. Да и посмотреть было на что. Тонька об этом знала и старалась, чтобы на неё смотрели. Запирать себя в четырёх стенах она не собиралась. Вася подневольно таскался за ней по вечеринкам, по гостям, по всевозможным пикникам на природе, нагрузившись сменными ползунками, бутылочками с кипячёной водой, толкая перед собой детскую коляску. Тонька всей душой отдавалась веселью: голосила песни, хохотала до слёз, безбоязненно заигрывала с чужими мужиками, дурачилась, как котёнок на травке, щипая своего Королёва. Тот терпел, терпел – но потом ему это надоело. Он с сыном оставался дома, готовил, мыл, стирал – и ждал, когда весёлая круговерть надоест наконец-то и самой Тоньке. Тоньке, однако ж, нисколько не надоедало.

Работала она стрелком ведомственной военизированной охраны. Дежурила то в день, то в ночь. Заскочив с дежурства домой, она тут же уносилась куда-то опять, быстренько перекусив, накрасив губы и ресницы, промокнув излишне накрашенные места сушившейся на кухне рубашонкой сына. Королёв пробовал вставать на Тонькином пути, пробовал повернуть её лицом к семейной жизни и домашним заботам, иногда, для пущей убедительности, разбивал о пол тарелку. Тоньку это не останавливало. Орать и бить посуду она умела и сама.

Искренне плача, кусая губы, Тонька кричала, что лысый чёрт сгубил ей молодость, если бы не он, то быть бы ей стюардессой или манекенщицей. Королёв как мужчина замолкал первым. Немногим погодя затихала и его жёнушка. Всхлипывая, Тонька шла в ванную, умывалась, по-новому наводила красоту и с поникшим видом, будто направляясь в монастырь, выходила из квартиры. Хлопала входная дверь, и с лестницы доносилось быстрое цоконье Тонькиных каблучков.

Как-то Тонька дежурила ночью на своём посту в проходной электростанции, и к ней ночью для перемирия заявился слегка выпивший один её знакомый. Близкий. Этот близкий знакомый незадолго до этого, будучи с Тонькой на именинах у подружки, как показалось Тоньке, излишне много уделял внимания имениннице. Личные интересы совпали со служебными, и на пост своего знакомого Тонька не пустила. Но изменник, видимо, хорошо ведавший женские сердца, не поверил её словесным угрозам и полез через форточку в помещение проходной. Действуя в точности с караульным уставом, Тонька применила табельное оружие: саданула настырного хахаля рукояткой револьвера по лбу, а когда тот, опешив, сорвался с подоконника на землю, выстрелила через форточный проём в воздух.

Близкий знакомый, здорово перетрусив, побежал зигзагами прочь. Тонька выставила револьвер в форточку, прицелилась и решительно, по дуэльному, бабахнула. Не выбирая сухого места, точно убитый наповал, тот шлёпнулся в лужу и замер в неподвижности. Тонька выронила оружие, завывая от плача, доложила начальнику караула «об убийстве нарушителя».

Не успел ещё вылинять синяк на лбу хахаля-нарушителя, как Тонька с двумя чемоданами вещей перебралась к нему в общежитие, оставив Королёву записку: «Жизнь свою сломать не дам. Всё своё забрала. Претензий не имею».

Две недели после этого о Тоньке не было и слуха, ни духа, будто сквозь землю провалилась или резко изменила образ жизни. На третью неделю комендантша общежития притащила Королёву чемоданы и сообщила, что его беглая жена выехала в неизвестном направлении: то ли с новым мужем, то ли в погоне за ним.

Комендантша, глядя на лысую голову Васи, склонённую над кастрюлькой с варившимся борщом, дала парочку советов, как вести себя с гулящими бабами, погладила, очно сиротку, пятилетнего Королёва, потом попросила написать расписку о возврате чемоданов и ушла, вздыхая.

Ещё через неделю заявилась собственной персоной Тонька. На усталом от дороги лице не было ни капельки раскаяния, ни грамма унижения. В квартиру её Вася не пустил. Придерживая ногой в тапочке приоткрытую дверь, он разговаривал с Тонькой через порог. И скитания всё-таки повлияли на Тонькин характер: поубавилось весёлости, прибавилось настырности. Она упорно лезла в покинутое семейное гнёздышко, пихалась, грозила милицией.

Вася держался твёрдо. Сохраняя достоинство, молча отпихивал Тоньку, на её оскорбления не отвечал и а все требования угрюмо бурчал:

– Всё своё забрала?.. Претензий нет?.. Вот и катись отсюдова…

Тонька, тяжело дыша, продолжала прорываться в квартиру. Королёв, отпихнув наконец-то Тоньку подальше от порога, захлопнул дверь, защёлкнул замок. Тонька вдавила пальцем кнопку звонка, ругалась за дверью, грозила, что заберёт сына по суду.

– Пап, кто там? – спросил с кровати сонным голосом сын.

– Мать твоя возвратилась, – ответил Королёв, выдёргивая идущий к звонку электрошнур. – Спи, спи…

– А-а, – разочарованно протянул сынишка, пряча под подушку игрушечный пистолет. – А я думал, что нас разбойники напали.

По решению суда ребёнка оставили матери. Вася Королёв, не обладая способностями к обобщениям, пытался убедить суд многочисленными примерами, что сыну будет лучше с ним, чем с матерью. Однако суд особых аморальностей в поведении Тоньки не усмотрел. Характеристика с работы у неё была замечательная, ребёнок малолетний, следовательно, нуждается в материнской заботе – и присудил сына Тоньке вместе с четвертинкой заработка Королёва.

Королёвых развели, имущество и квартиру разделили. Но жить они продолжали под одной крышей, поскольку все варианты размена жилплощади Тоньку не устраивали. Она считала, что из всего пространства двухкомнатной квартиры её супруг имеет право на метраж не более кухни. Дураков же менять кухню на комнату не находилось, и Вася продолжал жить вместе с Тонькой, ожидая неизвестно чего. По-прежнему сынок оставался под его полной заботой. И игрушки, и одежду, и кино по воскресеньям в поселковом доме культуры – всё это было из Королёвской зарплаты, ущемлённой исполнительным листом.