Веселые и грустные истории про Машу и Ваню

– Зачем ей это, вы не знаете?

Я пожал плечами. Я не стал говорить. Вообще-то это было не ее дело. Но я знал. Хотя это было и не мое дело. Прошлым летом, когда Маша отдыхала на море, один итальянский парень по имени Паоло произвел на мою дочь очень сильное впечатление. Ему было лет двадцать пять на вид (потом оказалось – двадцать), ей три с половиной (а на вид – не меньше четырех). Ничего личного. К концу отдыха, длившегося месяц, она просто сказала, что решила выйти за него замуж. Он умел плавать. А она не умела. Однажды он захотел научить ее. Она расплакалась и больше вообще не заходила в море. Хорошо, что это случилось за день до отъезда.

Вот поэтому она и хотела научиться плавать, к тому же под водой. Этот парень, Паоло, только под водой и плавал. Так что вся эта история была ясна для меня как день.

На плавании, а не мотоциклетных гонках моей дочери и следовало сосредоточиться. Я даже ничего не имел против этого парня. Мы снова туда поедем. Он там кем-то работает, уже не помню кем.

В общем, я очень сильно отвлекся (но не жалею об этом). Даже уже не хочется рассказывать про мотоциклы. Все равно уже понятно, что мы купили два мотоцикла, а не один. У Маши мотоцикл розовый, на нем написано «princess», а у Вани красный, на нем написано «police». И я не понимаю, как можно было умудриться затащить в кровать этого монстра, этот квадроцикл с чудовищного размера колесами, каждое из которых ростом с самого Ваню, и так счастливо проспать всю ночь в крохотной щели между этими колесами и стенкой, с рулем на голове.

Жаль, конечно, что я этого не понимаю. Я в принципе отдаю себе в этом отчет.

«Мы победили Человека-паука!»

Времени на общение с детьми мало. Поэтому приходится использовать его максимально эффективно. Я прихожу с работы и, пока они не заснули, поскорей надеваю красный свитер с капюшоном. У этого свитера есть одна особенность: «молния» застегивает его весь, снизу доверху, включая капюшон.

Я выхожу из гардеробной в ярко-красном свитере, с капюшоном вместо головы, и уже не спеша захожу в детскую. Чем бы ни занимались дети в этот момент, моментально начинается страшный, чудовищный, ни с чем не сравнимый визг. Так дети могут визжать только от настоящего ужаса, увидев Человека-паука. Мне сразу становится и самому страшно – за них, и я выхожу из комнаты.

Дело в том, что они нисколько не притворяются. Чаще всего, когда я их чем-нибудь пугаю, они делают вид, что и правда испуганы, но при этом еще и хохочут. Но тут им на самом деле смертельно страшно, и все тут. Они орут как резаные.

Зачем же я это делаю? Как зачем? Потому что им это нужнее, чем мне. Ведь это они кричат через секунду:

– Человек-паук! Он убежал! Мы победили его! Он больше никогда не придет!

Приходится возвращаться. Стены в доме вроде толстые, но мне все-таки жаль наших соседей.

Человек-паук является главным ужасом жизни наших детей. Это их самый долгожданный ужас. Если бы его не было, жизнь их была бы, боюсь, лишена смысла. А смысл в том, чтобы пережить Ужас и испытать от этого недетское Счастье.

Какой-нибудь психотерапевт сказал бы, что я не имею права на такие эксперименты и что это страшная психотравма для детей. Но психотерапевт сидит на полу в этой же комнате, прижавшись к стене, и визжит вместе с детьми. Это моя жена. Ее высшее психологическое образование подсказывает ей, что в жизни должно быть место ужасу.

Однажды мне все-таки стало их жалко. Сняв свитер, в приливе нежности я сказал им, что они переволновались, проголодались и мы сейчас, несмотря на позднее время, поедем ужинать в ресторан.

Не исключаю, что это я сам просто был голоден. К тому же на следующее утро я на несколько дней уезжал в командировку и, видимо, хотел побыть с ними лишних пару часов.

– А Человек-паук ушел? – недоверчиво переспросили дети.

– Ушел, – подтвердил я, выйдя из их комнаты и на всякий случай осмотревшись по сторонам.

Мы приехали в ресторан и расселись за столом. Я предложил показать всем, что мы на самом деле культурные, и вообще не вставать с места. Ваня кивнул и сразу начал вести себя культурно. Он спросил, где официант.

Когда мы сделали заказ и официант ушел, мы поговорили про человека-паука.

– Папа, – сказала Маша, – широко открыв свои и без того огромные глаза, – мы знаем, где он живет!

– Где?!

– В гардеробной!!!

Я спросил, почему они так решили. Оказалось, они увидели там красный свитер с капюшоном.

– Человек-паук сбрасывает там свою одежду! Мы больше никогда туда не зайдем! Никогда!

Эти слова навели меня на некоторые размышления.

– Папа! Почему нет официанта? – снова нетерпеливо спросил мальчик.

Я пожал плечами.

– Мама, давай пока споем, – предложил мальчик. Это был необычный способ скрасить досуг в ожидании официанта.

Они затянули свою любимую, про казака, гуляющего по Дону. Тут же появился испуганный официант. Так что способ рекомендую.

В ресторан мы сходили не зря. Я теперь думаю, что переложу свитер с капюшоном в кабинет. Пусть полежит там какое-то время. И я не стану запирать дверь. Во-первых, они все равно находят ключ, куда бы я его ни спрятал. А во-вторых, пусть войдут.

А то я никак не мог добиться от них, чтобы они никогда не заходили в кабинет и не трогали там ничего.

«И не покупай Ване жвачки»

Принято думать, что самое страшное – это когда болеют дети. И это правда.

Особенно когда Маше не могли никак поставить диагноз. У нее воспалились лимфоузлы, это было очень больно. Была высокая температура. Она не могла ходить и весь день была в полудремном состоянии. Врачи говорили, что у нее, наверное, мононуклеоз, но точный диагноз поставить не могли и утверждали, что им нужна по крайней мере неделя и новые анализы крови.

Маша по-настоящему страдала. Ей, наверное, было очень страшно. С ней ведь раньше никогда ничего такого не случалось. И, что поразительно, она изо всех сил старалась ни на что не жаловаться. Она терпела.

Я ее спрашивал, что у нее болит, но она только вздыхала. Мне казалось, за два дня она повзрослела на два года.

– Попробуй уснуть, Маша, – говорил я.

Она смотрела на меня снисходительно, слишком по-взрослому, и ничего не отвечала. Мне от этого самому становилось страшно.

– То, что болит, не дает мне закрыть глаза, – наконец сказала она.

Она сама не могла даже повернуть голову. Она только вскрикивала, если у нее это получалось непроизвольно.

В какой-то момент она подозвала меня к себе – плавным взмахом ресниц.

– Папа, – слабым шепотом сказала Маша. – И не покупай Ване жвачки. Он ее глотает.

Это прозвучало как завещание.

Нет, это, конечно, слишком. Была в этих словах искренняя забота старшей сестры о младшем брате. Она давала понять, что до сих пор эта ситуация была у нее под контролем, а теперь она ослабла настолько, что сама ничего гарантировать не может, и Ваню теперь убережет только такой радикальный и, по сути, варварский способ решать проблему.