Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М. Часть вторая.

Взвалив его на спину, я подёргал за свой линь, пытаясь привлечь внимание ребят. Сначала думал, что все разошлись, но нет! Линь натянулся, и я понял, куда мне надо идти.

Хватило сил доползти до колючки, дальше нас уже дотащили, раздели и растёрли снегом.

Мы оба получили обморожения, но обошлось. Только лица и уши почернели и облезли. Руки спасли, даже пальцы, растерев их снегом и подержав в холодной воде. Боль, конечно, ужасная, но ничего, вытерпели.

За продуктами нас не пустили, оставили дома, пока ребята, на самодельных санках, возили содержимое контейнера. Их сопровождали вооружённые охранники, отгоняя волков. Эти волки назывались «красными», или, на местном языке, «Чо».

Так мы пережили зиму, спалив, правда, все нары, которые осенью сколотили в своей казарме и потеряв Ромку и Славку, которые умудрились заболеть пневмонией.

Антибиотиков у нашего фельдшера было мало, а к нам на помощь мог приехать только самоубийца, потому что метель замела все дороги, вертолёт не мог вылететь из-за непогоды, как объясняли нам надзиратели, пряча глаза. Только я подозревал, что никого они не вызывали, нельзя.

Пришла весна.

Что такое весна в полупустыне? Это ковёр цветов, свежий ветер, начисто выдувающий мозги.

Начинает бурлить кровь даже у таких малышей, как мы. И вот, появляются мысли:

«А что я здесь, собственно, делаю?!».

«Жить здесь пятнадцать лет?! Лучше сдохнуть!»

И мы побежали. Я думал, один такой, но нет, набрался ещё десяток смельчаков. Бежали в разные стороны, надеясь, что хоть кто-нибудь вырвется на свободу, может быть, даже расскажет правду властям, написав письма в прокуратуру.

Конечно, никто никуда писать не собирался, это мы обещали остающимся, объясняя смысл бегства.

Колька решил не бежать, по сравнению со мной он был дохляком, не захотел быть гирей на ногах…

Я же надеялся далеко обогнать преследователей, только не рассчитал расстояние и направление.

Карту мы составляли по памяти «старожилов», конечно же, настоящую нам добыть не удалось, иначе сразу же наши друзья-надзиратели поняли бы, что готовится побег.

И вот, глубокой ночью мы покинули родной дом и побежали. До этого я тренировал ребят в недостроенной столовой, они напросились, узнав, что я там делаю.

Конечно, преследователи меня не догнали. Догнали собаки.

Мне повезло, что одна из машин, посланная на поиски, шла по моим следам, и люди успели вырвать меня из клыков зверей, которые вкусили-таки моего мяса и крови.

Моё окровавленное, с трудом выдавливающее из себя матерные слова тело, бросили в кузов и поспешили спасать остальных беглецов.

Охотникам наш добрейший доктор дал чёткие указания: пострадавшего от укусов собак обязательно обоссать, чтобы не было заражения крови. Спасибо ему за это! Вонючие, зато живые, в отличие от троих мальчишек, насмерть загрызенных псами.

Эти мальчишки, вместо того, чтобы свернуться клубком, приняли неравный бой, и погибли.

Обглоданные трупики привезли в лагерь и похоронили на собственном кладбище, где уже было два холмика с кривыми крестами.

Нас зашили без наркоза, всем сковали цепью ноги, а мне, как «спортсмену», приковали пудовую гирю.

У нас была неплохо оборудованная кузня, для ремонта сельскохозяйственных орудий труда.

Нас использовали на полевых работах, не сидеть же нам на шее у нашего рабовладельца.

Я убеждался в этом всё больше и больше. Не государственный это лагерь, не может быть в нашей, самой передовой стране в мире, таких лагерей!

Кроме цепей нас заклеймили. У меня живым оставалось правое плечо. Вот там и поставили мой порядковый номер: счастливую цифру 13.

Если вы знаете, что такое ожог от раскалённого металла, понимаете, что глаза у нас не вылезли из глазниц только чудом, а визг напугал даже собак.

Приведя беглецов в норму, чтобы не падали под порывами ветра, вручили в руки мотыги, и отправили на поля. Порыхлишь землю, перекатишь гирю, почти равную моему весу, и дальше.

Но, как ни странно, все эти происшествия относятся к счастливому периоду нашей жизни в лагере.

Когда уже весна стала жаркой, прибыла смена нашим надзирателям и охранникам.

Они тепло попрощались с нами, даже беглецов не ругали. Думаю, зря они нас ловили, лучше бы сбежали вместе с нами. Потому что их всех увезли под вооружённой охраной в неизвестном направлении, и больше я никого из них не видел.

Прибывшие осужденные, за издевательства над сослуживцами, сначала удивились, увидев нас, потом обрадовались.

И относились к нам, как к маленьким братишкам.

Интересно, что это были ребята по фамилиям Райхель, Генрих Майер, Серёжа Ковтун, Хельмут Шмидт. И так далее. Ну и, восемь узбеков, куда же без них!

Райхель назвался Александром. Но так называть его могли только друзья, для нас они все были «гражданин начальник».

Надо мной смеялись, хотели расковать, сковать обе ноги, но я отказался, сказав, что горжусь такой медалью. На самом деле мне хватило потёртостей на одной ноге.

Всё началось с Серёжи Ковтуна, которому понравился один мальчик. Причём не утерпел, и стал оглаживать двенадцатилетнего Серёжку прямо в столовой, на глазах у всех.

Серёжка не вытерпел, сломал ложку и воткнул обломок в… хотел в глаз, но промахнулся, расцарапал рожу совратителю.

Заорав, Ковтун бросил Серёжку на пол, и стал избивать его ногами. Мы вскочили, но с вышек загремели выстрелы, прибежали остальные надзиратели, и нас вывели из столовой, посадили на корточки и заставили положить руки на затылок, так и просидели весь остаток дня.

Потом провели дознание, Ковтуну поставили несколько синяков, а маленького Серёжку сначала хотели отдать собакам, потом вывели за ограду в степь и там застрелили. Тело тоже не решились отдать собакам, приказали нам похоронить его, иначе случился бы бунт.

Я не думаю, что парень домогался до маленького Серёжки, может, просто хотел помять, приласкать. Скорее всего, Серёжка отбывал срок за убийство насильника, потому так отреагировал на ласки старшего товарища.

Но всё же на ягодицы нам поставили номера, приложив к коже раскалённое железо, чтобы мы не возмущались, когда приподнимают рубашки, сверяясь с номером. После этого мы долгое время кушали стоя и спали на животах, если удавалось уснуть.

С этого дня ложки у нас отняли. Теперь мы ели из чашек, как сможем, кто ртом, кто грязной рукой.