Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М. Часть вторая.

Пришлось встать, потом сесть рядом с ним, положить его голову на свою костлявую грудь и петь колыбельную, которую мне напевала когда-то, кажется, в прошлой жизни, Лена, маленькая целительница.

Худо-бедно, но мы отдохнули. После вечернего построения и переклички, мы собрались в Пионерской комнате, куда старшие пришли, послушать нас. Мелкие принесли кое-какой еды. Подумав, я осторожно рассказал, конечно, не сказав всей правды, что мы вырвались из настоящего рабства.

Чтобы не быть голословным, показал выжженные номера на плече и ягодицах. Парни прониклись.

– Мне надо будет позвонить, - сказал я, - тогда за нами приедут.

– Телефон в кабинете директора, - почесал затылок Валентин, старший из центровых, - но есть и у охраны. Но там ещё более нереально, мужики там серьёзные, никогда не спят.

– Тогда надо говорить с директором, - решил я. – Нормальный мужик?

– Нормальный, - вздохнул Миха, - как говорят в кино, строгий, но справедливый. Если нет другого выхода, попробуй убедить.

Зяма всё не мог успокоиться, сидел вплотную ко мне и дрожал. Мне пришлось обнять его одной рукой, прижав к себе.

– Что с ним? спросил Валентин.

– Он потерял сегодня самого близкого друга. Его убили.

– Кто убил? – спросили просто так ребята, понимали же, что враги.

– Я.

Подождав, когда ребята придут в себя, глядя, как я прижимаю к себе близкого друга убитого мной мальчишки, положившего мне на плечо свою бритую голову, пояснил:

– У его друга было ранение в живот, к тому же перебит позвоночник. Времени не было. Мы не могли его взять с собой, не могли бросить. Пришлось прекратить его мучения.

– Ты тоже сегодня потерял лучшего друга, - напомнил мне Зяма.

– Зато нашёл другого, - крепче обнял я его.

– Я тоже! – улыбнулся Зяма.

Ребятам оставалось только молча смотреть на нас.

– Всё познаётся в сравнении, ребята! – сказал я, - Надеюсь, эта ночь будет спокойной, давайте спать. Мы не отдыхали, скоро уже год будет.

Ребята засуетились, проводили в спальню, где уже все улеглись, показали наши кровати, которые стояли в разных местах спальни.

– Я буду с тобой спать! – решительно заявил Зяма.

– Ты мне всю ночь спать не дашь! – возмутился я, - Опять воевать будешь!

Зяма, заплакав, пошёл к себе. Тогда Миха решительно согнал с постели моего соседа и отправил его на место Зямы. Мы легли рядом. Когда раздевались, ребята с содроганием смотрели на наши скелеты, обтянутые коричневой рваной кожей. Увидев их лица, я улыбнулся, и сказал:

– Ведите себя хорошо, не попадёте в ад!

Мне показалось, ребята приняли мои слова к сведению вполне серьёзно.

– Хоть бы ребята не попались! – пожелал я перед сном. Зяма взял мою руку, и успокоился.

– Почему «Зяма»? – шёпотом спросил я его.

– А! – ответил друг, тоже шёпотом, - Вообще-то я Зосима, Зося. Пусть уж лучше будет Зяма!

Директора интерната звали Артур Ниязович Ниязов.

Был это крупный представительный мужчина за сорок, одет в белую рубашку с коротким рукавом и светлые брюки. Я его видел мельком, на утреннем построении, когда директор выходил из служебной машины, направляясь в административный корпус.

Интернат был немаленьким, сюда отправляли на перевоспитание из многих районов Союза, наверное, из-за удалённости от цивилизации. Тот посёлок, в котором мы остановились, был единственным за многие десятки километров. Здесь находилась какая-то насосная станция, обслуживающая хлопковые поля.

Сбежать отсюда можно было, если на воле кто-нибудь поможет. Как мы, обменявшись с узниками одеждой. И если у беглецов есть капелька ума не засветиться с каким-нибудь неправильным поступком.

Деньги есть, панамка есть, даже солнцезащитные очки мы предусмотрели. Садись на автобус, и поезжай подальше из этого прожаренного места. Я на это сильно надеялся, потому что Зямке нужен был небольшой отдых.

Распорядок в этом интернате почти не отличался от нашей родной колонии строгого режима, разве что вечером здесь было больше свободного времени.

Ребята нашего возраста, помимо учёбы, занимались народными промыслами. Было гончарное дело, своя гончарная мастерская, где мальчишки пытались делать посуду. Даже получалось! Тогда эти произведения искусства раскрашивали девочки из посёлка, настоящие мастерицы.

Я даже не поверил своим глазам, когда увидел, с какой радостью ребята брали в руки глиняные изделия, побывавшие в руках девочек.

Здесь я и спрятал Зяму, который с удовольствием начал разминать глину.

А я набирался смелости, чтобы пойти к директору прежде, чем нас разоблачат.

Вы спросите, почему не разоблачили сразу? Неужели воспитатели не знают своих воспитанников в лицо? Знают, конечно, просто нас прикрывали ребята, посвящённые в нашу историю, а стукачи повывелись пока. Почему? Да потому что в интернате вводилось частичное самоуправление, выявленных стукачей «не замечали» до поры, до времени. Сейчас они «отдыхали» в карцере, по надуманному обвинению.

В сотый раз взвесив все «за» и «против», я решил не откладывать знакомство с директором.

Собравшись с духом, вошёл в административный корпус.

Вместо секретаря в приёмной сидел мужчина в камуфляже.

– Ты к директору? – спросил он, подняв на меня взгляд. Я кивнул. Мужчина нажал кнопку на интеркоме, сказал:

– Артур Ниязович, к вам новенький…

– Пусть зайдёт, - ответил директор. Я только шмыгнул носом: кого мы хотели обмануть?!

Директор сидел за Т-образным столом. Не предлагая мне сесть, он вопросительно смотрел на меня.

Я постарался встать по стойке «смирно», по старой привычке рука метнулась ввысь:

– Воспитанник… Санька М. прибыл!

– Как, как? Санька М? – мне всё-таки удалось удивить директора.

– Представляться как-то надо, имя настоящее, а фамилию мою знать слишком опасно.

– Чем же может быть для меня опасна твоя фамилия? – презрительно скривился директор.

– Не для вас, для детей, воспитанников интерната.

– Хм… Рассказывай.

– Может, лучше показать? – директор пожал плечами. Тут ожил интерком:

– Артур Ниязович, у вас на столе свежая сводка. Это срочно.