Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.
Шрифт:
Выпив чай, с удовольствием принялся листать журналы за прошлый год. Прошлый год был годом пятидесятилетием Советской власти, поэтому в журналах помещалось самое лучшее и интересное.
С удовольствием читал я рассказы и повести в журнале «Вокруг света», «Знание – сила», «Техника – молодёжи». Ещё живы и молоды были авторы, которые в моей прошлой жизни уже были или преклонных лет, или вообще… не были. Интересно, многие последовали моему примеру, и попросились ещё раз прожить жизнь сначала?
Если бы я знал, что меня ждёт, согласился бы на новую жизнь, да ещё с памятью о прежней?
Я
Вот такие моменты особенно ценишь, когда спокойно едешь в Спальном Вагоне, листаешь интересные журналы, никуда не надо бежать… Не думать о будущем! Буду думать после Хабаровска.
Если меня найдут и убьют, снова попрошусь, жить и помнить. Интересно, куда меня закинут?
В Африку, девочкой? Или в Азию? На Ближний Восток, к мусульманам! Чтобы больше не просился, в земной ад, персональный ад для девочек. Если не помнить и не знать, что есть страны, где девочек любят, ещё можно там жить. А если знать, а если помнить, что в тебя влюблялись?!
Я поёжился. Чё-то неохота…
Девочкой вообще неохота… Девочкой ещё туда-сюда, а вот… нет, неохота!
Вообще память о прошлом у меня какая-то несерьёзная. Помню, что жил, помню, как, с кем, а вот что происходило в мире, плохо помню, даты, события. Надоело мне всё это тогда, когда там жил, как и миллионам моих сограждан. Да и не уверен я, что история здесь повторяется один в один с тем миром.
Вот кем я себя сейчас чувствую? Ребёнком. Честно, ребёнком, который помнит прошлую жизнь.
Как это объяснить? Разум и инстинкты всё-таки разные вещи. Тело родилось здесь, в него заложена информация, как надо развиваться, чего бояться, кого любить, генетическая память, тудыть её!
Разум часто мешает инстинктам выжить. Инстинкты велят обучаться, а разум думает, что и без обучения всё знаю! Сколько я получал за это плюх! И правильно, когда начали обучать, оказалось, что мало что знаю в этой жизни, даже читать и писать пришлось учиться заново. Особенно писать, маленькие пальчики не подчинялись разуму.
Да и забыл я, что было в эти годы, тем более, что многое было не так, как я помнил. Или память оказалась ложной. Так что я перестал барахтаться, стал развиваться, как и положено ребёнку: с рождения, постепенно. Так и дожил до девяти лет.
Взрослым девять лет кажутся годом, а для ребёнка это целая жизнь, и то, что было шесть лет назад, для ребёнка всё равно, что шестьдесят для взрослого. Такая же древность.
Разница между трёхлетним и девятилетним человеком страшно велика.
Устроюсь, напишу фантастический рассказ, или повесть, о своей прошлой жизни, пошлю в журнал, под каким-нибудь псевдонимом. К сожалению, не напечатают, а интернета ещё нет.
Ну и что?! Напишу сейчас письма!
Я достал тетрадку, конверты, и, с бьющимся от радости сердцем, начал выводить на листе бумаги, высунув от усердия кончик языка:
«Милая моя, любимая девочка!..».
Остановка. Я вышел посмотреть, что за станция такая?
Слюдянка!
Посмотрел на перрон, и обалдел: по платформе метался Родька! Я бросился на выход.– Саша, ты куда?! Стоянка две минуты! – закричала мне вслед проводница, я не слушал её, со всех ног мчался к своему другу.
Я и не думал, что за три часа так соскучусь!
Родька схватил меня в объятия, прижал к себе:
– Сашенька! Я попросил папу обогнать поезд, чтобы попросить у тебя прощения!
– За что?! – поразился я.
– За всё! Особенно за то, что разнылся на прощание.
– Ну, это всякий...
– Не всякий! Ты не такой человек! Что мне делать, Сашенька? Я так тоскую по тебе!
– Сходи в детскую церковь, Родик, поставь мне свечку за здравие, помолись иконе Божьей Матери, чтобы даровала тебе покой и счастье. Помнишь, мы с тобой ходили?
– Помню, Сашенька! Обязательно так сделаю!
– Саша, скоро отправление! – услышали мы.
К нам подошли родители Родьки.
– Спасибо тебе, Сашенька!
– За что?!
– За нас спасибо, и, особенно, за Родиона. Знаешь, какой он был эгоист? Теперь мальчика не узнать! – сказала тётя Марина, отрывая его от меня.
– Саша, поезд отходит!
Родька вырвался и снова обнял меня, порывисто поцеловал:
– Я всегда буду тебя помнить, Сашенька!
Как тебе не стыдно! – корил я себя, заскакивая в вагон уже на ходу. Родька шёл следом, потом побежал. Я уже боялся, что он упадёт с платформы, но там стояло ограждение.
Долго он ещё махал вслед рукой, пока Тамара Михайловна не затащила меня внутрь.
Тогда я отправился в своё купе. Ещё много писем надо написать.
Написав все письма, я проверил, не забыл ли кого, потом решил отдать проводнице, чтобы бросила в почтовый ящик на станции. А вот и она!
– Саша, пойдёшь в вагон-ресторан обедать, или сюда заказать?
Я немного подумал. Пойти в ресторан? Посмотреть, кто едет со мной? Может, есть кто из детей, познакомиться бы.
Вечером схожу! – решил я, и сделал заказ в купе. Когда проводница ушла, почесал репу и подумал, что за услуги надо давать на чай. Сколько? Наверное, рубля хватит!
Раскрыв журнал, увлёкся рассказом, даже не заметил, как прошло полчаса. Принесли мне обед, в судках, как когда-то мне носила проводница в первый мой побег.
Быстро всё съев, я решил всё же сходить вечером в вагон – ресторан, потому что маленький я ещё, неудобно сидеть за столом в купе, пришлось стоять на коленях. А там есть детские столики? Надо спросить.
А то попроситься кушать в купе проводника, там, почему-то удобнее.
Собрав судки, я опять улёгся на диване, с журналом, пока не захотелось в туалет.
Проводница мне объяснила, что в этом вагоне есть два туалета: один общий, для всех, и один женский. Мне положен женский туалет, чтобы в него попасть, надо взять ключ у неё, под роспись, потом сдать.
Любопытство разобрало меня, и я пошёл к проводнице. Взял ключ, расписался, поставив номер купе, и открыл дверь в женский туалет.
Был приятно удивлён. Чистота, порядок, всё блестит, унитаз хромированный, сидушка чисто вымыта.
зеркало прямо венецианского стекла. Посмотревшись в него, я сел на унитаз.