Веселые каникулы мажора
Шрифт:
— И Андрюху захвати, подсобит тоже, — скрывается в сарайке, громко хлопая дверью.
— Извините, — прихожу в движение, хватая Барса за локоть, — нам срочно. С приездом, — спохватываюсь и киваю, стараясь бочком обойти неопрятную фигуру.
Барс позволяет себя увести, но у самого сарай вдруг прижимает к дощатой стенке и наклоняется к моему уху.
— Вась, это важно. Скажи, какая фамилия у твоей мамы сейчас? Она же меняла фамилию?
— Да, — удивлённо смотрю на него. — А о чём ты говорил на дороге? О чём я знала и молчала?
— Потом, — прижимает сильнее, — какая
— Смирнова. Он Смирнов, и мама взяла его фамилию, а что?
Барс ведет себя очень странно. Я некоторое время вопросительно смотрю на Андрея, и даже дёргаю его, но он уходит в себя.
Перестаю активничать, открывая двери и запуская нас в тёмную прохладу дедушкиного гаража, который бабуля именуют сараем за бардак.
Понятно же, что причину дедуля выдумал, чтобы увести нас. Но я так благодарна ему за небольшую отсрочку, что беспрекословно хватают пахнущую бензином воронку, и крепко её удерживаю, пока Андрей льет бензин.
Потом протираю тёмные лужи, раскладываю винтики и инструменты, терпеливо протирая их тряпками. Тяну время, и совершенно не хочу отсюда уходить.
Барс полностью отключается от нас и реагирует короткими «да» или «нет», когда мы к нему обращаемся.
Переглянувшись, разговариваем с дедушкой на самые отвлеченные темы: рыбалка, погода, урожай. Обсуждаем даже новости, которыми я особо не интересуюсь. Точнее, не интересовалась. Утром жадно читала свежий выпуск районной газеты, забытой кем-то в туалете.
Смешно, конечно, но прессу мои домашние обожают изучать исключительно в отдельном домике для раздумий. Бабушка несколько лет назад шутки ради даже обклеила старыми выпусками «Вперед» все стенки. Так дед и их умудрился перечитать заново.
— Андрей! Андрей, уронишь же! — зову своего Барсика, и он, очнувшись, отходит от ящиков с опилками. — Да что с тобой такое? М?
* Исп. — Рок-острова «Не любить невозможно»
Глава 32
Лето 1998 год. Андрей.
Смелый, как ветер, свободный я делал все, что душе угодно.
Жил для себя год за годом, крутой проявляя нрав.
Сколько девчонок хороших влюбилось в меня неосторожно,
Всех сосчитать невозможно — попробуй меня исправь!
И одна лишь ты много, много лет говорила: «Нет».
Ты одна, ты такая, я тебя знаю.
Больше в мире таких, таких не бывает…
Не отвечаю, погрузившись в свои мысли. Василиса ещё что-то спрашивает, но, к счастью, нас уже окликает её дед.
На автомате выполняют простейшие действия: придержать, наклонить, налить. Ясно же, что дедушка просто хотел избавить внучку от неприятного типа, за которого выскочила замуж его невестка. Невестка же? Я чё-то путаюсь в родственных связах,
и особо ими не интересовался, если быть честным.С родственных связей плавно перехожу на Кейса, у которого тоже связи. Да такие, что не каждый позавидует.
С одной стороны отец у него, конечно, крут, но с другой. Быть держателем общака, своеобразным бухгалтером местной группировки, конечно, круто, но…
Но с другой стороны это же постоянно ходить с ощущением дула у виска: любое неверное движение, и от семьи останутся только воспоминания. В этом деле не щадят никого.
И, как показало недавнее происшествие, границ для отморозков тоже не существует.
Серёга, конечно, не признался, от кого узнал про орудующую банду, но оговорился, что просчитал их. Правда, он думал, они поедут по другой дороге, и появятся в его деревне.
— Наклоняй, — командует Василиса, и я послушно наклоняю канистру, продолжая размышления.
Что не поделили главари, остаётся тайной, но посвященному человечку нетрудно догадаться. За право «крышевать» бизнесменов, наперсточников и угонщиков и раньше забивали стрелки, на которых решали, кто сильнее. А эти же ребята решили взять под себя другую сферу — заказные убийства.
Кейс прямо не сказал, однако намёк я понял. И вот тут слишком уж странным кажется появление Савельева.
То, что он скрывается под чужой фамилией, фигня. Уверен, у него паспортов на каждый город хватит. Интересно, а его жена в курсе, что у Савельева есть другая семья? Вполне себе может быть и не одна.
Что касается самого Петра, то даже по меркам преступного мира его головорезы отличаются особой жестокостью и считаются беспредельщиками. Слышал от Маринкиного бати, что несговорчивых коммерсов по приказу лидера нередко вывозили в лес и закапывали живьем.
И лидер этот в нескольких метрах от меня ухмыляется, пожирая глазами мою любимую девочку.
Увезти бы её… Но найдет…
При всех своих возможностях, я здраво оцениваю шансы на вынужденный побег. Смысла в нём нет. Если захочет, достанет из-под земли, а там…
Ладно, я — убьют или прикопают, или утопят. Но вот Вася… Своим Цветочком я рисковать не могу. Как и не могу её бросить: я обещал быть рядом, а слово надо держать.
Значит, надо думать, как избавляться от проблемы в корне.
Если одному из братьев сейчас не до нас, то с Петром такая же схема не сработает. Эта птица более высокого полёта…
От Морозовых поздно вечером ухожу с тяжёлым сердцем, как выразилась бы бабушка. Сам я не могу объяснить неприятно сосущего чувства где-то за рёбрами, поэтому пользуюсь чужими фразочками.
На самом деле даже попытка пошутить с самим собой выходит жалкой.
Я никак не желаю расцеплять наши переплетенные пальцы. Не могу отстраниться, чтобы уйти даже на ночь. Но и остаться не могу: ни старики, ни мама Васи не поймет моего желания. Сомневаюсь, что Василиса хоть кому-то рассказала о нашей ночи. Она так тряслась и переживала, что кто-нибудь заметит…
Да нет, не рассказала и не расскажет. Это наше с ней, личное.
Вот я и стою, обдумывая, как утащить Цветочек с собой.