Весёлые пилюли смехотерапии – 2

Но все к этому привыкли, и этот милый недостаток зрения никого не смущал, зато изворотливость и смекалка, мужиковатая плутоватость, а также несколько смешная претензия на солидность и повышенный интеллект позволяли Филиппу Овидиевичу выполнять самые деликатные поручения не только рыбколхоза, но и района, а также воздвигнуть себе двухэтажную хатынку со всеми сельскими удобствами.

Но вот в начале девяностых вдруг клюнул жареный петух, которого упоминали разве что шутки ради, и размеренная, упорядоченная до мелочей жизнь кончилась. Под бурю аплодисментов разом сгинули всякие планы, разнарядки, графики и программы. Потом, правда, спохватились, стали требовать: « Дайте план, дайте «госзаказ», но было поздно: поезд медленно, но неотвратимо ушел. Как по мановению волшебной палочки стали исчезать по ненадобности снабженцы, плановики, организаторы соцсоревнования, держатели музеев трудовой славы, секретарши ( о ужас!). Кто бы мог подумать, председатель рыбколхоза! – прежний царь, бог и герой села– ходил, как простой завхоз, здоровался со всеми крепким рукопожатием, ошивался возле каждой шаланды, прибывающей с реки. Его похлопывали по плечу, а иногда и угощали крепким словцом, если путался под ногами. Что уж говорить о каком-то там рыбоводе, пусть даже ученом.

Порылся наш Филипп Овидиевич в своем ранце знаний, но ничего, окромя режимов кормления, всяких рыбных болячек и форм отчетности, так и не нашел. Ну хоть плачь. Покряхтел-покряхтел Дундук, походил по двору, почесал-почесал потылыцю, то бишь затылок, и подался, как все, в бизнес.

Но еще раньше на эту стезю ступили все графья Калиостро, все Чичиковы, Хлестаковы, Тартюфы, Остапы Бендеры, Корейко, все пройдохи, прохвосты, все шарлатаны, авантюристы, бывшие валютчики, цеховики, прохиндеи всех мастей и народов, за которыми гонялись по всей стране бравые оперы. Бизнес– вещь с виду легкая, но изнутри коварная и страшная. Не всякому она по плечу. Здесь, как в пословице: или грудь в крестах, или голова в кустах.

Вот и Филипп Овидиевич из солидного судака или, по крайней мере, окуня, превратился в неприкаянную верховодку на ниве бизнеса. Звонит мне как-то Дундук– а мы с ним школьные товарищи– и говорит, что хотел бы встретиться, и через час-другой прибудет. Я насторожился. Не такой человек Филипп Овидиевич, чтобы умиляться воспоминаниями в нынешние-то времена. Теперь все: знакомые, друзья, родственники, родственники родственников, одноклассники, сокурсники едут друг к другу с единственной чаще всего целью– одолжиться денег.

« Сейчас будет просить взаймы»,– тоскливо подумал я. Рискованней этой акции может быть разве что вложение денег в государственные ценные бумаги и страхование домов на случай стихийных бедствий. Дундук приехал не один, а с женой Люсей, которая должна была служить гарантом серьезных намерений супруга.

Выпили за встречу, закусили. Беседа шла вяло. Опять выпили. Закусили. Немного оживились. Пошла речь о политике. Обсудили государственный бюджет, внесли в него несколько существенных поправок относительно сельского хозяйства ( в частности, рыбоводства), а также сферы культуры, прессы и обороны. Люся несколько раз толкала в бок мужа: мол, давай ближе к делу, что ты тянешь кота за хвост. Наконец Филя не выдержал и строго отчитал жену:

–Что ты шпыняешь меня все время? Подожди. Давно не виделись, поговорить надо, повспоминать, а потом уж… Я знаю Володю, он всегда подсобит, чем может. Тем более, что дело верное… Так вот, что я хочу сказать в отношении вице– премьера?…

После таких маневров кто станет отрицать, что Филипп Овидиевич– тонкая натура и дипломат? Дальше мы слегка коснулись проблемы парламентского большинства, вчерне выработали стратегию киевского «Динамо» на следующий сезон и пунктирно обозначили контуры внешней политики Украины на ближайшую перспективу.

–Чем ты сейчас занимаешься?– спросил вдруг я посреди обсуждения очередного международного кризиса.

Мне хотелось побыстрее приблизить развязку. Филя жеманно улыбнулся, лицо его потеряло уверенность государственного деятеля. Но он быстро взял себя в руки и уже голосом рубахи-парня сказал посмеиваясь:

– А всем, чем придется… меняю шило на мыло… торгую.. В основном промышляю под Киевом, а в самом Киеве продаю. Кстати, там и напал на дельце…но об этом потом…Чего ты на меня уставилась? Я же сказал– потом…Владимир Викторович любит, чтобы все было наверняка....я его не могу подвести…когда все объясню, тогда и попрошу…

–Филечка, ну пожалуйста, ближе к теме,– умоляюще перебивает его жена, ерзая на стуле,– у меня дети еще не кормлены…

–Вот с какими кадрами приходится работать,– обращается Филя ко мне с жалобой, потом поворачивается к жене и сурово ее осаждает:– молчи ты…со своими куриными мозгами…я сказал: рано еще– значит, рано.

Но через несколько минут Филя наконец решает, что пора переходить Рубикон.

–Эх, была-не была,– сказал он то ли сам себе, то ли внутреннему контролеру, который изо всех сил старался сохранить коммерческую тайну. Филя азартно взмахнул рукой, как игрок, бросающий на кон последние деньги.

– Владимир Викторович нас хорошо принимает…старые приятели…никаких тайн не должно быть…потом мы и его возьмем в дело…пока повременим…

Я затаив дыхание, ожидал сногсшибательного сообщения. Филя повернулся ко мне, приблизил лицо, поднял вверх палец и произнес магическое слово:

– Сало!– делая упор на «о».

Он посчитал, что сказал все, и я сам обнаружу цепочку причинно-следственных связей этого волшебного слова с дорогими иномарками, яхтами, и отдыхом на Мальдивских островах. В комнате наступила тишина. Я лихорадочно соображал, что бы это все значило. Филя напряженно наблюдал за моей реакцией. Что он ожидал от меня, до сих пор осталось тайной: или я брошусь к нему брататься, или встану и начну потрясать руками, как итальянский тиффози при взятии ворот противника, или слезы радости и умиления начнут орошать мое лицо?

Ничего такого со мной не произошло. Я только недоуменно моргал глазами и ждал разъяснений.

–Непонятно о чем идет речь?– несколько разочарованно спросил Филя.

Я утвердительно кивнул головой.

– Ах, да,– спохватился приятель, хлопнув себя по лбу,– ты же не в курсе…прошу извинения…объясняю…

–Только короче,– простонала Люся,– начни не с Киева, а подъезжай к Херсону.

– Когда я был последний раз в Киеве,– объяснял Дундук,– так сало на рынках было по 13 гривен. У нас оно пока по 7. Я уже договорился со столовой– она фаршем торгует– что сдам ей по 12. Вот и думай теперь, сколько ты можешь нам одолжить с учетом того, что мы можем потом взять и тебя в дело. Если в долларах, то можно даже под проценты, но не больше пяти в месяц. С тысячи это получится…

– Ребята, – упавшим голосом прервал я эти фантастические расчеты,– откуда у провинциального журналиста такие деньжищи? И потом: я в субботу был на рынке, сало, мне помнится, продавали по 9 гривен.

–Хм,– усмехнулся Филя и снизошел до объяснения, как малолетнему ребенку.– По 9– это сало соленое. И толстое. А нам в фарш– какая разница: тонкое оно или толстое; белое или желтое, пахнет камышом или паяльной лампой? Лишь бы подешевле.

– Неужели мало желающих быстро ликвидировать эту разницу в ценах?– простодушно засомневался я.

– Правильно, сомневаться надо,– похвалил Филя.– Надо этот вопрос обсосать со всех сторон, а потом уж решать. Я, лично, ничего просто так не делаю, я все варианты просчитываю до четвертого, нет, до седьмого хода, и только после этого…

Когда выходили на улицу, Люся шепнула мне:

– Вы уж извините моего Филю. Его всегда немного заносит. Никак не может смириться, что он уже не фигура.

– Я пока не обижаюсь,– сказал Филя на прощанье, засовывая в боковой карман мои кровные сто долларов. –Вот когда я поеду во второй раз,– он сделал многозначительную паузу,– тогда посмотрим, сколько у кого найдется денег…но будет поздно, хотя для тебя я сделаю некоторое исключение.