Вести приходят издалека

— И правильно, — одобрила Марина. — Из него никакого мужа не получится. Когда мы учились, девчонки бегали за ним табунами. А мне уже тогда было ясно, что все это без толку.

— Из-за мамы?

— Нет, про маму он пусть кому другому рассказывает. Это замечательное прикрытие, только в сорок лет уже смешно на маму ссылаться. По-моему, любой человек строит свою жизнь так, как он хочет, явно или подсознательно. И под эту свою позицию подгоняет аргументы и обстоятельства. Вы вот тоже на первое место ставите то обстоятельство, что у вас двое детей, а на самом деле вы не хотите замуж, потому что у вас полная гармония в душе. Так ведь?

Маша радостно кивнула. Марина Боброва с ее рассуждениями ей очень нравилась.

45

Через несколько часов список из Аниного компьютера уже лежал на столе перед Машей и Остапом. Шульман поехал с Машей якобы для того, чтобы сразу взять для проверки свою треть адресов. На самом деле ему хотелось побыть с нею наедине, а она гадала, как бы побыстрее выпроводить гостя и не торопиться с продолжением отношений.

Уже все было сделано: адреса выбрали, разделили их на три группы, причем Маша учла, что Остап и Марина будут заниматься подопытными академика в свободное от работы время, а сама она в отпуске и отобрала для себя самые дальние, окраинные и подмосковные адреса. Кроме того, девятнадцать на три не делилось, и последний адрес она тоже взяла себе.

— Первым делом нас интересуют те, кто уже умер, если такие найдутся, — объяснил Остап.

— Почему? — удивилась Маша. — Ведь с ними уже не встретишься.

— Разумеется, но мы будем встречаться с их близкими и выяснять, как они умерли. Даже если это была естественная смерть, то какая именно.

— Странно, — протянула Маша, еще раз просматривая списки, — может, мы все-таки ошиблись?

— Почему?

— Так ведь здесь нет ни Ани, ни Клинского.

— А этот, как его?..

— Бураковский есть. И Илья Густов тоже.

— Ну, свою карту она не хранила или уничтожила. А Клинский, например, не участвовал в экспериментах и был не интересен. Или ему вообще никакие микропроцессоры не вживляли, а его попытка самоубийства — совпадение.

— Таких совпадений в жизни не бывает.

— В жизни, — назидательно сказал Остап, — бывают еще и не такие совпадения.

— Да уж, — засмеялась Маша, — выдернуть из толпы первого попавшегося мужика и попасть на оперативника! Вот где совпадение!

Они повспоминали свою первую встречу, попили чаю. Окно кухни выходило на запад, и сквозь тюлевую занавеску лился в дом мягкий красновато-закатный свет.

Шульман взял Машу за плечи и привлек к себе. В ее глазах на уходящем солнце плескалась темная болотная зелень. Ей нужно было только приоткрыть губы…

Интересно, стоит ей приоткрыть губы или нет? Конечно, Остап ей нужен, но теперь, когда он свел ее с Мариной, она обойдется и без него. А платить собой за это одолжение?.. Маша Рокотова и не за такие одолжения никогда собой не платила. Конечно, он ей нравится. Но вот не хочется ей с ним целоваться, вот, хоть убей! Может, время еще не пришло, а может, виновато ощущение, что через плечо обнимающего ее Шульмана бдительно заглядывает незнакомая ей Гада Моисеевна. Глупо ли, нет ли, но Маша улыбнулась Остапу, так и не разжав губ, и осторожно высвободилась из его объятий.

Остап ехал домой. Домой, а там мама. И она будет заглядывать в глаза, что-нибудь там разглядит, станет вздыхать и сокрушаться, что сын ей что-то там недоговаривает. Каких боев ему стоило отстоять свое право не отчитываться перед ней за весь свой рабочий день — уму непостижимо! Он терпеливо объяснял ей, что его профессиональная деятельность не подлежит ни разглашению, ни обсуждению. Она настаивала, говорила, что к матери это относиться не может.

Работу он отстоял. Личную жизнь пришлось отдать на откуп. Но про Машу Рокотову он рассказывать не будет. Он схитрит и переместит ее из графы «личная жизнь» в графу «работа», почти не погрешив против истины.

И все-таки чем-то эта журналистка отличается от всех его прежних девиц. А ведь он считал себя любителем тех, что помоложе. Было бы очень обидно, если бы все сегодня и случилось, все очарование неизвестности и недосказанности сразу бы развеялось, осталась бы обычная неловкость. А сейчас как было все впереди, так впереди и есть. Впереди много интересного с этой необычной женщиной, напоминающей ему обручальное кольцо: простое, чистое, дорогое золото, женщина без лишних прикрас с теплым блеском в болотных глазах.

46

На следующий день Маша всерьез взялась за доставшийся ей список, ей не привыкать было встречаться с людьми и брать у них интервью.

Номер первый, Елизавета Анатольевна Востренко, последние годы перед своей смертью жила в подмосковном Королеве. По указанному в карте телефону Маше ответила ее дочь Ирина, девушка не по годам рассудительная. Она долго и подробно расспрашивала Машу Рокотову о цели визита, но потом все же предложила встретиться в Москве, где-нибудь в кафе. Маша с радостью согласилась.

— Понимаете, в доме я храню остатки коллекции отца. Это последнее, на что я могу рассчитывать, если не удастся удачно выйти замуж. Там хорошая охрана, но посторонних я туда не приглашаю, извините.

— Но вы вот так первому встречному об этом говорите?

— О коллекции? Так ведь папа был очень известный коллекционер, это ни для кого не секрет. Вы ведь журналистка?

— Да, я собираю материал для статьи об академике Цацаниди и хотела встретиться с вашей мамой, она ведь была его пациенткой. Но, оказывается, ее уже нет… Примите мои соболезнования.

Ира вздохнула:

— Вы хотите, чтобы я что-то рассказала о маме?

— В общем, да. Я понимаю, едва ли вы знаете много…

— Я много знаю, — заверила Машу девушка. — Мама была очень молода, а папа очень немолод. Оба они меня воспитывали по-своему. И получилось так, что, когда я подросла, я была для мамы скорее подружкой, чем дочерью. Мама все мне рассказывала. Так что спрашивайте.

— Ира, скажите, в связи с чем ваша мама делала операцию? Она чем-то болела?

— Мама не болела, мама лечилась.

— А в чем разница? — удивилась Рокотова.

— О, разница огромная! Никаких серьезных заболеваний у мамы не было, кроме, может быть, мигрени. Мама говорила, что это аристократическая болезнь. Она из рода Ястржембских и всегда считала себя особенной: утонченной и ранимой. Вы не подумайте, я очень ее любила, но мне всегда казалось, что мама гораздо проще, чем хочет выглядеть. А она эту простоту тщательно скрывала.

Маше это было знакомо, но не понятно. Ее собственная мама тоже была из большого и старинного рода. Их род Пигашовых был настолько стар и велик, что издревле занимал четыре десятка крестьянских дворов в деревне на берегу Волги. Машина мама тоже страдала мигренью, но аристократизма в этой болезни не усматривала.