Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Елизавета Анатольевна обратилась в клинику института из-за мигрени?

— Она туда не обращалась, — покачала головой Ира. — Вернее, это не ее идея была. Это папа ее туда устроил. Он сделал директору института одолжение, купил у него картину, так, ничего особенного… А тот в благодарность предложил свои услуги. И так настаивал, так хотел быть папе полезным, что папа, чтоб отвязаться, маму на обследование послал. И хорошо, что послал. Оказалось, что ее головные боли вовсе не от мигрени. У нее опухоль росла. И даже неизвестно, откуда взялась. Маму срочно прооперировали, очень удачно. Она потом постоянно у этого академика наблюдалась. А папа с ним

стал дружить, до самой своей смерти в гости его приглашал, мы несколько раз к нему на дачу ездили.

— Ваш папа давно скончался?

— Чуть больше двух лет назад. Его убили. Знаете, он был очень увлеченным человеком, если у него была возможность приобрести уникальную вещь, мог на край света за ней поехать. А тут кто-то из знакомых позвонил и сказал, что какая-то бабулька хочет продать шкатулку работы Фаберже. Он и поехал на ночь глядя. Его нашли на Кольцевой, мертвого. Машину угнали, деньги, мобильник забрали, кольцо-печатку старинную, платиновую…

— Убийц не нашли?

— Нет. Даже так и не выяснили, кто же из знакомых ему тогда позвонил. Звонок был из автомата, так нам в милиции сказали.

— Ваша мама очень тяжело переживала его смерть? — спросила Маша.

Ира немного помолчала, вероятно, думая, стоит ли тревожить память родителей.

— Мама, конечно, переживала, — аккуратно ответила она. — Но не настолько, чтобы покончить с собой. Мама ведь была очень молодой. Это ей по паспорту тридцать девять было, но и внешне, и в душе ей было гораздо меньше. Она не могла жить без любви, без обожания, а папа всегда был несколько холоден.

Ясно, подумала Маша, любовники у нее были и до, и после смерти мужа.

— Она, как и папа, была натура увлекающаяся, — продолжала Ирина, — только последнее время ее увлечения очень дорого ей обходились. И лечение, кстати, тоже. Это ведь папа дружил с академиком, а маме за продолжение лечения приходилось много платить. Папины деньги все закончились. Она распродала больше половины коллекции. Я сейчас даже няню постоянную малышу не могу нанять, приходится учиться на заочном, чтобы пореже его оставлять.

Не такая уж рассудительная девушка Ира, раз сидит в таком юном возрасте без мужа и с ребенком, подумала Маша.

Вероятно, что-то прочла девушка в выражении Машиного лица, она грустно улыбнулась:

— Это не мой сын, это мой братик. Ему девять месяцев. Знаете, мама утверждала, что он у нее от отца.

— А что, нет?

— Конечно, нет. К его рождению папы уже больше года на свете не было. Но мама так горячо всех в этом убеждала! Может, у нее с головой все-таки не все в порядке было? Но Сережу она очень любила. Брата зовут Сережа, — пояснила Ира.

— Как же она решилась оставить такого малыша? Сколько ему было?

— Два месяца всего. Врачи сказали, что это была послеродовая депрессия. Странно, правда, она так ждала его рождения, всю беременность летала, как на крыльях, когда родился, с рук не спускала. И вдруг — депрессия. Разве так бывает?

Маше казалось, что не бывает. Тут у нее в кармане зажужжал мобильник. Извинившись, она ответила Остапу.

— Ты когда встречаешься с родственниками пациентов? — спросил он.

— Уже, — ответила Маша.

— Спрашивай, кто хоронил, в смысле, какая фирма.

— Зачем?

— Потом объясню. И про последний день перед смертью, подробно. Все.

Остап отключился, оставив Машу в недоумении.

— Ира, я понимаю, что вам трудно это вспоминать, и все же… Как все случилось? Что было накануне?

— Накануне маминой

смерти? Ничего особенного не было. Утром она ездила на встречу с журналистом, я не знаю, из какого издания. Но это бывало нередко, про папину коллекцию все еще иногда пишут. У нее весь день было очень хорошее настроение, как говорится, ничто не предвещало. Днем и вечером она занималась обычными домашними делами. Потом мы спать легли. Сережа с ней в одной комнате спал, она его грудью кормила, ночью тоже. А я крепко сплю. Проснулась от его плача. Пришла к ним в комнату, а мамы нет. Она в ванне, а вода… Вода вся красная… Она вены вскрыла.

Ира прерывисто вздохнула и прижала к губам бумажную салфетку.

— Простите, Ира. Это ужасно.

— Да, — печально кивнула Ира. — Я так растерялась. Вызвала скорую и милицию. Маму забрали. А Сережка орет… Мама должна была на следующий день ехать в клинику, она там не появилась, они позвонили… И представляете, Игорь Николаевич Стольников, заместитель академика, сам приехал, помог с похоронами и на Сережку опекунство помог оформить. Хорошо, что мне уже больше восемнадцати.

— А похороны он через какую-то фирму организовал?

— Да, у них в клинике похоронная фирма работает, там и ритуальный зал есть. И похоронили маму не в Королеве, а в Москве. Хотя я не пойму, зачем?

— Спасибо вам, Ира. Простите еще раз за назойливость.

— Нет, это вам спасибо за то, что вы меня выслушали. Так, знаете, тяжело иногда… Только я вам мало помогла, да?

Прощаясь, Маша искренне пожелала только хорошего этой несчастной, но мудрой и мужественной девушке.

47

На вечер того же дня у Маши была запланирована еще одна встреча: с женой Владимира Селенкова, скончавшегося два года назад, еще при жизни академика Цацаниди. Чуть не час вчера пришлось уговаривать женщину по телефону, прежде, чем она согласилась поговорить о муже. Машу она пригласила к себе домой и долго объясняла, как найти улицу Генерала Топильского. Добираясь, Маша убедилась, что жила вдова и впрямь у черта на куличках. Панельный дом с заплеванным подъездом, без света на площадках, зато с работающим лифтом, в который Маша побоялась войти. Даже в Ярославле таких домов почти не осталось, понаставили везде домофонов да и отремонтировали. А тут…

На пороге Машу встретила моложавая, бедно, но аккуратно одетая женщина и через крохотную прихожую провела в малюсенькую, единственную в квартирке комнату. Провела, развела руками, показывая на скудную мебель и выгоревшие обои, и сказала:

— Вот, взять с меня больше нечего.

— В каком смысле? — не поняла Маша.

— В любом. Все продала. Душу бы заложила, не берет никто. Да вы садитесь. Опять что-нибудь подписывать?

— Подождите, — остановила ее Маша. — Я же вам вчера по телефону говорила: я журналист, собираю материал о судьбе пациентов академика Цацаниди. Ваш муж ведь оперировался у него в клинике?

— Так вы не судебный пристав? Слава Богу, — облегченно вздохнула женщина и протянула Маше руку. — Ольга Михайловна Селенкова.

Вчера она уже представлялась Маше по телефону. Забыла, что ли?

— А зачем вам собирать материалы об академике?

— Скоро юбилей Цацаниди, — соврала Маша. — Я пишу статью для «Науки и жизни». Расскажите мне, пожалуйста, о вашем муже.

Рассказывала Ольга Михайловна охотно, но путано, часто возвращаясь и противореча только что сказанному. В общих чертах из ее рассказа Рокотова поняла вот что.

Поделиться с друзьями: