Вести приходят издалека
Шрифт:
Иосиф Генрихович Корзун. С ним все просто. Он был начальником колонии особого режима, между прочим, под Переславлем, область Ярославская. Покончил с собой выстрелом в голову через два года после гибели дочери. Убийц дочери нашли и посадили задолго до его самоубийства. Я выяснил, кто был его замом и позвонил. Мужик говорит, что бывший начальник к суициду склонен не был и смерть дочери пережил достойно. А застрелился Корзун по пьяни, после собственного юбилея, на который собирал чертову тучу гостей.
Волков Сергей Федорович. Главный врач частной неврологической клиники. Я даже не знал, что и они бывают частными. Этот умудрился на психах сделать бизнес.
Еще главврач посетовал, что некий Стольников, личный друг Волкова, прямо-таки выкрал оба тела из морга неврологической клиники. Он настоял, чтобы похоронами занималась фирма «Стикс-2000», которая арендует площади в Институте нейрохирургии мозга. И вскрытие почему-то делали именно в институте. Вот я и заинтересовался: а не через эту ли похоронную фирму пропустили и остальных пациентов? Если да, то понятно почему: скрывали факт внедрения в мозг имплантантов.
— Вполне логично, — задумчиво произнесла Марина.
— У меня все, — радостно отрапортовал Остап и уставился на Машу.
Рокотова в блокнот не полезла, о своих похождениях доложила по памяти, а потом помолчала и добавила:
— Я вот что думаю: Марина, конечно, права. Цацаниди интересовали именно те пациенты, которые потеряли кого-то из близких. Но создается впечатление, что гибнут эти близкие, как по заказу! Причем их убивают.
— Некоторые умерли своей смертью, — возразила Марина.
— Те, кто умерли своей смертью, стоят первыми в хронологическом ряду. Сначала умирали, потом были убиты… Может, академик обнаружил, что работа с теми пациентами, которые недавно потеряли родного человека, идет успешнее. Подбирать таких пациентов довольно сложно, поэтому он пошел с другого конца, стал убивать родных у тех, кто уже прооперирован. А?
— Ну-у… — протянул Остап, — это уж очень сложно. И мрачно.
— Да тут все не просто, — возразила ему Марина. — Возможно, так оно и было. Но как же он организовывал убийства?
— Не знаю, — пожала плечами Рокотова. — Естественно, не сам убивал. Кто-то ему помогал, это точно. Может, еще какие-нибудь пациенты?
— Надо опрашивать выживших, пока они еще живы, — Остап снова полез в свои записи. — Маш, у тебя кто там остался?
— Густов и Елабугов. Густов — это сын
Кати, после его операции был убит его младший брат. А Елабугову я написала по электронной почте. Он живет в Зеленограде и общаться отказывается даже по телефону. Сегодня я получила от него ответ.— И что он пишет?
— Дословно: «Не дождетесь! А.И. Елабугов».
— Забавно, — усмехнулась Марина. — А я с моими живыми пока не работала и уже не буду.
— Почему?
— А она теперь дело возбудит и оперативников загрузит, — ответил за Марину Остап.
— Точно. Ты, Остап, организуй встречу с Навицким, тебе там у себя проще. Маша, а вам я скажу, что и как написать. И задним числом. Надо бумажки оформлять, тут Ося прав, голову с меня за эту самодеятельность действительно снимут.
— А можно мне поприсутствовать при разговоре с Навицким? — попросила Маша. — Он ведь, похоже, программистом был при Цацаниди. Хотелось бы тоже задать ему пару вопросов.
— Вижу, вы с Анной Феоктистовной успели обо всем поговорить, — проворчал Остап. — Ладно, организую тебе с ним свидание.
Марина что-то быстро записывала в блокнот.
— Маша, еще я вас попрошу сходить к Стольникову в институт и сказать, что документы, которые он ищет, хранятся у родных Цацаниди. Скажете?
— Зачем?
— Хочу узнать, что он ответит.
— Ладно, завтра утром схожу, но потом я уеду в Ярославль.
— Вот не кстати! И не можете остаться?
— Не могу. Бывший муж позвонил и просил срочно приехать, у него что-то случилось. Но долго я не задержусь.
Марина подумала, потом достала из папки бумагу и положила перед Машей.
— Тогда пишите сейчас. Мне без вашего заявления теперь не обойтись.
54
Маша рассчитывала уехать в Ярославль дневным проходящим поездом, но утром ей позвонил Шульман.
— Если хочешь поговорить с Навицким, подъезжай в Бутырскую тюрьму на Новослободскую улицу к часу дня.
Маша с ним поговорить хотела, поэтому, быстро выпив чашку чая, поторопилась в Институт нейрохирургии мозга. Отъезд домой пришлось отложить. Хорошо, если удастся в шесть вечера уехать.
Стольников почему-то не очень удивился Машиному приходу, но очень обрадовался.
— Ну?
— Что? — спросила она.
— Привезли документы?
— Нет, но знаю, где они.
— И где же? — красивое лицо Стольникова стало напряженным.
— Документы находятся у родных Цацаниди. У наследников.
Лицо профессора из напряженного стало откровенно злым.
— Вы за дурака меня держите?
— А что, — невинно спросила Маша, — вы и к ним воров посылали, как к Ане Григорьевой?
Стольников смотрел на нее с высокомерным презрением.
— Каких воров? Зачем мне посылать к ним воров? Я зять академика Цацаниди! Ясно вам? Женат на его дочери. Я и есть его родственник и наследник!
Маша растерялась, мысленно ругая Марину.
— Тогда у меня нет других версий, — выпалила она наконец. — Так что на меня больше не рассчитывайте и никаких парламентеров ко мне больше не посылайте.
— Мария Владимировна, — расплылся в хищной улыбке Стольников, — даю вам последний, самый последний шанс. Если вы не перестанете придуриваться и не принесете мне документацию, вы горько пожалеете об этом. Я вас предупредил. А сейчас, если вам нечего больше мне сказать, ступайте вон!
— Почему же нечего, — улыбнулась Маша и выдала длинную, витиеватую и такую нецензурную фразу, что у Стольникова отвисла породистая челюсть.