Вестник далекой катастрофы

–  Почему вы вообще связались с моим отцом?
– вдруг вскинул голову Карриган-младший.
– Вы же человек науки.

После смерти Дженни Рэндольф Стоун явно сдал. С большим трудом, без воодушевления написал несколько работ, что позволило ему утвердиться в университете.

Однако, не терпящий дельцов от науки Стоун однажды высказал в резкой форме все, что думал о своем декане. От него потребовали публичного извинения. Стоун послал декана ко всем чертям. Карьера преподавателя кончилась. Вскоре кончились и сбережения. Наступили черные дни.

Однажды в маленьком ресторанчике у бензоколонки Стоун встретил своего одноклассника Энгсли.

Профессор сидел в углу и пил тепленькое пойло, которое почему-то называлось «кофе по-шоферски». Энгсли зашел погреться, пока заправляли его машину. Стоун сразу узнал коротышку. Еще в школе Энгсли отличался деловыми талантами: менял то карандаш на тетрадь, то тетрадь на циркуль.

Теперь у другого проема стоял лучезарный, судя по всему преуспевающий Энгслн, за окном два парня в комбинезонах наводили лоск на дорогую машину Энгсли. Сам он брезгливо рассматривал незатейливую обстановку ресторанчика и его посетителей.

–  Рэнди, неужели это ты? Или я ошибся?

–  Хочешь что-нибудь поменять?
– спросил не очень-то приветливо Стоун.

Он не испытывал уколов самолюбия при этом неизбежном сопоставлении: успех и неудача, богатство и бедность. Просто скучно говорить с такими, как Энгсли. Однако Энгсли уже подсел к столику и заговорил о том, что всегда говорят при встрече со знакомыми детства: как быстро течет время, как они «с тех пор» переменились. Потом Энгсли тактично сообщил о себе. Он имел хорошее место, у него были отличные перспективы, красавица жена, дети…

–  Ну, а как ты, старина?

Абсолютно неожиданно для самого себя Рэндольф Стоун разоткровенничался, как обычно откровенничают с дорожными попутчиками, веря, что никогда с ними не встретятся и краснеть за признания не придется.

–  Понимаю, старина, сочувствую, - закивал Энгсли.
– Вообще, грустно…

Погоди, погоди, - вдруг заволновался он, - так ты тот самый Стоун, который, как уверяют, решил проблему единой теории поля?

Рэндольф Стоун впервые с момента встречи с интересом взглянул на собеседника.

–  Собственно, откуда такая эрудиция?

–  Я инженер, старина.

–  Вот как? Мне почему-то казалось, что ты не в состоянии отличить бифштекс от редуктора.

Энгсли обиделся, но не подал вида.

–  Слушай, Рэнди, плюнь на этих университетских чистюль. Я могу тебе помочь. Попытаюсь уговорить босса. Нам нужны мозги.

–  Кто твой босс?

–  Мак Карриган.

–  Понятия не имею. Физик?

Энгсли пришел в восторг. Он долго хохотал, хлопая себя по коленкам.

–  Ну, Рэнди, это слишком. Это нефть. Высокопрочные сплавы. Титан.

Ракетное топливо. Космические корабли. Электронная аппаратура… Право, легче назвать то, чем он не занимается… Физик!

–  Значит, этот самый Мак Карриган на досуге будет разрабатывать со мной единую теорию поля?

–  Не дури, Рэнди. Настоящая наука у нас. Университетам достаются объедки. Лучшие мозги у нас. Лучшие лаборатории у нас. Оборудование - мечта! Так поговорить, Рэнди?

–  Валяй, - вяло согласился Стоун, совершенно не веря в реальность предложения.

Энгсли приехал за Стоуном недели через три после встречи.

–  В таком виде я не могу представить тебя боссу, - осмотрел он профессора.
– Ничего посвежее не осталось?

–  Нет, - признался Стоун.

–  Ладно. Что-нибудь придумаем дорогой. Поехали.

Они завернули в магазин готового платья, Энгсли протянул Стоуну несколько бумажек.

–  По-дружески, старина. Отдашь, как только босс возьмет тебя.

На улице Энгсли придирчиво оглядел облик возрожденного профессора:

–  Ничего. Сойдет. Не робей.

Стоун и не робел. Даже если Мак Карриган и не захочет воспользоваться его талантом, то он все равно будет в некотором выигрыше: любопытно поговорить с самым богатым человеком страны.

Однако сам Энгсли становился все более смирным по мере того, как лифт возносил их на сороковой этаж. Лучезарное сияние вокруг Энгсли угасло.

В приемной Карригана Энгсли явно уменьшился в размерах. Когда же секретарь отворил дверь в кабинет босса, голос школьного друга стал робок и заискивающ.

–  Это профессор Стоун, о котором я говорил вам, сэр.

–  Отлично, - густым басом отозвался Мак Карриган.
– Подождите в приемной, Энгсли. Вы мне еще понадобитесь.

Стоун с любопытством разглядывал кабинет богатейшего человека в мире.

Странно, ничего особенного в нем не было. Обычные панели из пластика, длинный стол заседаний, рядовой рабочий стол, пульт связи.

–  Добрый день, мистер Стоун.

–  Добрый день, мистер Карриган. Это верно, что вы самый богатый человек в нашей стране?

Мак Карриган не ожидал подобной наивной прямоты.

–  Сомневаюсь, - отозвался он.
– Однако пытаюсь им стать.

–  Непомерное богатство доставляет вам радость?

Карригана забавлял неожиданный ход беседы.

–  Пожалуй, я могу быть с вами откровенным.

Каррриган усмехнулся.

–  Деньги, мистер Стоун, - это власть. Это возможность повелевать и вершить.

–  Вы счастливы?

–  Странно в устах ученого звучит столь расплывчатый термин… Что та кое, собственно, счастье? Если понимать под этим обладание, то - нет.

Неизбежно наступает пресыщение. Безграничные возможности для осуществления самых дерзких замыслов - вот что такое счастье, мистер Стоун… Впрочем, давайте перейдем к нашему делу.

Время, отведенное на психологические экскурсы, было исчерпано. За столом против Стоуна сидел седой человек с жестким и умным взглядом.

–  Вы занимаетесь единой теорией поля? Так? Меня интересует практическое использование.

–  Мне кажется, что на первом этапе практического использования не предвидится.

–  Почему же вы работаете над этим?

Стоун потрогал жесткий подбородок.

–  Лет двести назад некто Буль разработал раздел математики, названный алгеброй логики. Это было изящно, остроумно, точно и никому не нужно.

Однако в начале сороковых годов нашего века было обнаружено, что расчет электронно-вычислительных машин невозможен без применения этой алгебры.