Вестник и Крымская война

— Тогда я убежала в соседнюю комнату и схватила Толин пистолет, — сквозь слезы рассказала Варя, — эта тварь пыталась превратиться в моего отца! Прямо у меня на глазах! Я стреляла и стреляла пока не кончились патроны. Но эта тварь схватила саквояж отца и убежала. А там был рецепт мази! Вадим, ты мне веришь?

Вадим и Анатолий переглянулись.

— Да Варь, я тебе верю, — ответил Вадим, — в ночь, когда на нас напали, в окне я увидел человека с горящими глазами. Он выпустил в дом какие-то лучи, которые пробили стену дома и взорвались, словно снаряды.

Вадим немного изменил подробности, чтобы не переусложнять версию.

— Эта сволочь и убила Софью и Петю! И Федора Петровича… — закончил Анатолий.

— Вадим, что же это за нелюди такие? И детей не жалеют, и докторов, и города газом травят, — вспыхнула ненавистью Варя.

— Почему же нелюди? Люди. Они тоже люди, — ответил Вадим и повернулся к Анатолию, — Только, не в службу, а в дружбу, почеши мне щеку пожалуйста.

— Конечно, — согласился Анатолий и подошел, чтобы помочь другу, но сняв несколько бинтов ахнул.

— Что? Что там? Так все плохо?

— Ну, если не считать красный оттенок, то все очень даже хорошо, — сказал Анатолий разматывая бинты, пока не освободил Вадиму все лицо.

— А повязки снимать уже можно? — запоздало спросил Вадим.

— Можно. Мы не хотели тебя лишний раз трогать, пока ты в чувства не придешь, — ответила Варя, — я сейчас изучаю мазь отца, по тем записям, что уцелели.

— А что в итоге? Поймали этого оборотня? — поинтересовался Вадим.

— Убежал гад. Он словно карета бежал от преследования и сбил несколько патрулей, переломав парней. Сейчас в больнице отлёживаются. Его потеряли где-то в районе порта. Шустрый гад, — Анатолий ударил кулаком по раскрытой ладони.

Вадим прикрыл глаза задумавшись. В принципе в Мариуполе сейчас орудовало аж два разных защитника. В то, что этот изменяющийся ушел из города, Вадим не верил, ну сидел же он с доктором, наверняка следил. А второй летал в округе и взрывал склады и другие здания. Осталось понять, почему для первого удара он выбрал именно дом Вадима и почему не закончил дело.

— Вадим, ты давай поправляйся, мы пойдем. Варя будет раненых принимать.

— Хорошо. И Варь, — они встретились взглядами, — Федор Петрович гордился бы тобой.

— Спасибо.

Они ушли, но Вадим не долго оставался в одиночестве. В палату заглянул Егерь с проводным телефоном в руках.

— Я внезапно всем нужен?

— Не внезапно, Вадим Борисович. Снизу пять посыльных ждали, когда вы придете в себя. Сейчас побежали разносить добрую весть. Да и почты скопилось. Но я могу и потом…

— Все нормально, — Вадим с лёгкостью сломал гипс на руке и стряхнул бинты. Егерь же прикрыл дверь, чтобы никто не видел лишнего.

— На связи Его величество.

— Я что-то должен знать? — спросил Вадим, прежде чем поднял трубу.

— Николай Павлович сильно болел. Все переживали, что может не выбраться, но повезло. Последнее время, в зимний все чаще наведываются министры, члены сената и митрополит.

Вадим кивнул.

***

После того, как ему стало легче Николай Павлович, в характерной для него манере, сразу начал работать. Он еще не мог нормально ходить, мышцы плохо слушались после столь долгого бездействия, но в спальне императора уже оборудовали рабочее место и он даже начал принимать гостей.

Сейчас перед ним сидел начальник третьего отделения Месечкин Алексей Игнатьевич и докладывал:

— Всего за пятьдесят второй год было триста пятьдесят три случая самосуда крестьян над помещиками. Злого умысла вражеской разведки мы не обнаружили. Допрос подозреваемых и свидетелей показал, что абсолютное большинство случаев возникло на основе злоупотребления помещиками своих прав. Война идет, а они лютуют, это если просто, Николай Павлович.

Император отхлебнул чаю. Он не любил есть во время встречи, но обстоятельства вынуждали. Николай сидел на кровати по пояс укрытый одеялом. Рядом с кроватью сидел Василий и чистил императору лимон в чай.

— Ясно. Чем дальше тем хуже и тянуть больше нельзя.

В дверь постучали.

— Да, — бодро отозвался Николай.

— Ваше величество! — В комнату заглянул посыльный, — из Мариуполя доложили, что Беркутов пришел в себя и принимает посетителей.

Николай переглянулся с Месечкиным. На время полного выздоровления телефон протянули даже в спальню.

— Набирайте Мариуполь. Пора вытаскивать Россию из болота, — смело заявил Николай, хотя сам очень сильно сомневался.

После гудков раздался тихий голос на той стороне.

— Да?

— Вадим Борисович?

— Ваше императорское величество? — неуверенно спросил Вадим с той стороны.

— Да. Вадим, прими мои глубочайшие соболезнования…

— Спасибо, ваше вкличество, — в голосе Вадима так и разило неуверенностью.

Николай нахмурился, соображая, как может разрядить атмосферу и придумал. Он давно разрешал приближенным называть себя по имени и отчеству. Хотя в переписках или официальных встречах до тошноты строго следил за протоколом и мог даже приказать выпороть чиновника, который ошибся в регалиях.

— Николай Павлович.

— Спасибо, Николай Павлович. Я в растерянности, что вы звоните мне лично.

— Дело слишком важное и неотложное, — пояснил Николай.

— Тогда может лучше не по телефону? Враг не дремлет.

— И не говори. Эти душегубы везде найдут. Ой, прости.

— Все хорошо Николай Павлович.

Наверное Николай так разнервничался из-за предмета разговора. Все-таки Вадим только недавно очнулся и как человек, Николай хотел дать ему отдохнуть, но как император должен был спешить.

— Вадим, такое дело. Помнишь предложение по финансированию? Я согласен, — сказал Николай, и у него словно гора упала с плеч.

— Вы серьезно?

— Да. Я прошу, чтобы ты помог всем, чем только можешь. Проект документа я пошлю тебе с очень надежным человеком, — Николай кивнул Месечкину, тот аж закашлялся.

— Хорошо, в качестве жеста доброй воли, я начну первым, но надеюсь, на вашу искренность, — ответил Вадим и повесил трубку.

Николай чувствовал, что чем дальше, тем больше империя ускользала у него из рук. Старые бюрократические порядки только пили кровь, рост промышленников он уже не мог, да и не хотел останавливать. Ударить по корпорации Вестник, значило бы убить Россию и любую надежду на равенство с другими великими странами. А становиться на колени и целовать сапоги тем же французам или англичанам Николай бы не выдержал. Прошедшие в Европе революции показали ему, что устойчивыми оказались те, кто перешёл в новую форму правления. Пусть все нутро, все министры и сенаторы внушали сомнения, которые словно липкий пот во время болезни покрывали кожу, но он сделал правильную вещь.