Вестник Силейз

– Именно так.

– Тогда культ Создателя только-только появился… и, вероятно, почитать его наравне с другими богами было нормально?

Что-то в его тоне настораживает профессора. Он встречается глазами с Лавелланом – и поражается, сколько сомнения в его взгляде.

– Полагаю, что так, - пожимает плечами Кенрик. – Честно говоря, я еще никогда не сталкивался с подобным… ммм… вероисповеданием. Не знаю, какова официальная позиция Церкви по этому вопросу, и есть ли она вообще, но… Если вам интересно мое мнение, я не считаю предосудительным то, что Инквизитор Америдан почитал и Андрасте, и… э…

– Гиланнайн, - машинально говорит эльф.

– Да. Простите, никак не запомню.

Повисшая тишина нервирует ученого, и он осторожно спрашивает:

– Полагаю, вам это кажется неприличным?

– Нет. Я скорее… поражен.

Профессор снова пожимает плечами. «Неудивительно, - думает он, - ведь, насколько я знаю, долийцы весьма предосудительно относятся к Создателю и Церкви. Должно быть, Инквизитору Лавеллану иное отношение кажется противоестественным».

Инквизитор задумчиво касается рукава статуи Пророчицы. Снова вздыхает.

– Боги ведь довольно ревниво относятся к своим почитателям, - тихо говорит он. – Только одному Творцу ты можешь вверить себя, только один священный знак можешь принять… если только Творец посчитает тебя достойным и не будет глух к твоим молитвам.

Кенрик невольно вздрагивает. Не словами, но интонацией голоса Инквизитор Лавеллан сейчас очень похож на своего предшественника. Или же это умение говорить с неизмеримой тоской в голосе – характерная черта долийцев?

– Церковь, конечно, совершила много ошибок, - продолжает эльф, - и очень уж ревностно насаждала свои устои. Но у нее красивая легенда… в которую иногда хочется поверить.

– Иными словами… – Ученый старается формулировать фразы очень осторожно, чтобы ненароком не обидеть собеседника. – Вас привлекает андрастианство?

– Как говорит один мой друг, «мне нравится сама идея того, что мир можно спасти песней». – Лавеллан печально улыбается. – Пусть это и не совсем то, чем занимается Церковь.

Он замолкает, и профессор тоже застывает в растерянности. Он не понимает, почему Инквизитор именно его избрал на роль своего духовника – разве что за неимением других кандидатур – и совсем уж не понимает, что плохого в поклонении Андрасте. Впрочем, возможно, если бы какой-то андрастианин вдруг решил начать почитать эльфийский пантеон, Кенрик тоже отнесся бы к этому предосудительно…

– Вас беспокоит факт… предательства вами эльфийских богов? – осторожно интересуется он.

– Да. «Предательство» – очень точное слово. Впрочем, не такое уж непривычное для меня.

Ученый мельком оглядывает Лавеллана. В общем-то, эльф прав: распознать в нем долийца можно только по татуировке на лице. Он одевается по форме Инквизиции, ни словом не упоминает ничего эльфийского, если это не необходимо для дела: даже специфический выговор, характерный для долийских эльфов, у него отсутствует. И профессор впервые понимает, что так, наверное, было не всегда. Впрочем, Инквизитор Америдан тоже казался в первую очередь воином Инквизиции, защитником Орлея, верным соратником императора Драккона – кем угодно, только не долийским эльфом. «Сколько же всего, должно быть, ему пришлось принести в жертву… Если над этим хорошенько подумать, возможно, я смогу создать в своей книге портрет живого Америдана, а не того безликого идеального героя, от которого осталось лишь имя…»

Кенрик вынужденно сбивает себя с мысли, понимая, что Инквизитор Лавеллан все еще стоит рядом. И что ему надо что-то ответить.

– Сказать по правде, я не очень хорошо разбираюсь в таких вопросах, - говорит ученый. – Вы столь многого добились, Инквизитор… как минимум вы уже сравнялись со своим предшественником, а, может, и превзошли его. Вы многое сделали для всего Тедаса – и, думаю, уже в силу этого имеете право верить в то, что посчитаете нужным.

– Потому что сила и власть дают право на все?

Заметно покоробленный этими словами профессор тут же возражает:

– Отнюдь! Я лишь хотел сказать, что вам не стоит так себя осуждать за… интерес к андрастианству. Ваш предшественник, как видите, это предательством не считал.

Эльф переводит взгляд на статуэтки оленей в руках Андрасте и улыбается одними уголками губ.

– Мне далеко до моего предшественника.

– Не сказал бы, - бормочет Кенрик, пытаясь припомнить, чем два Инквизитора не были похожи друг на друга. Вспоминается очень мало. Сходство между Инквизитором Америданом и Инквизитором Лавелланом было почти пугающим: происхождение, служба на благо Церкви, деяния, даже вера… и потрясающая личная скромность. Америдан совершал невероятные подвиги, даже не задумываясь о собственном величии – и едва ли осознавая его: Лавеллан, как две капли воды похожий на него, считает себя недостойным сравнения с предшественником. Ученому приходит в голову крамольная мысль позаимствовать для описания Америдана некоторые черты Лавеллана. Пожалуй, стоит поинтересоваться подробностями его биографии у леди Хардинг. Даже если она посоветует обратиться за этим к самому Инквизитору, все равно это неплохой повод для разговора…

Вдруг эльф громко откашливается, привлекая его внимание, и говорит:

– Извините меня, профессор. Я всю голову вам забил.

– Все в порядке, - не задумываясь, отвечает Кенрик. – Смею надеяться, я смог вам помочь?

– Да… думаю, даже больше, чем вы можете себе представить.

– Тогда нам стоит вернуться в лагерь, вы со мной согласны?

– Всецело.

По возвращении в лагерь профессор успевает заметить, что Инквизитор, Верховная жрица и какой-то странный юноша уходят в неизвестном направлении. Но, по правде говоря, его это мало волнует.

Держа в голове несколько заготовленных вопросов об Инквизиторе Лавеллане, Брам Кенрик сосредоточенно собирает полевые цветы.

Будет неприлично идти к леди Хардинг с пустыми руками.

========== Final ==========

Уже глубокая ночь, а Инквизиция все еще бодрствует. Солдаты бдительно следят за всеми, готовые по команде дать отпор любому врагу; разведчики обыскивают каждый уголок Зимнего дворца на предмет гаатлока или еще какой-нибудь кунарийской гадости. Советники сидят перед элувианом, куда вошел Инквизитор со своим отрядом, и смотрят на его колеблющуюся поверхность. Жозефине кажется, что элувиан живой – и что он пожирает всех, кто к нему прикоснется. Ей страшно.

– Уже столько времени прошло, - бормочет Каллен. – Где же они?

– Подождем еще, - сквозь зубы отвечает Лелиана. Ее пальцы напряженно сжаты в замок. – Если не появятся к утру, отправим за ними подмогу.

– Да я сам туда сунусь, лишь бы не…

– Не говорите ничего, пожалуйста, - тихо прерывает его антиванка. – Не надо.

– Простите.

Они снова смотрят в элувиан. У Жозефины уже рябит в глазах, но она боится отвести взгляд и пропустить счастливое возвращение своего возлюбленного. Если он вернется, то можно будет вздохнуть свободно, перестать дрожать, перестать бояться…

Вдруг привычная рябь закрывается темным пятном. Пятно превращается в человеческую фигуру, которая вырывается из элувиана. Она кого-то несет на руках…

– С дороги! – не своим голосом орет Верховная жрица Виктория. – Скорее!

В глазах Кассандры – неприкрытый ужас, а ведь ее мало что может испугать. Жозефина переводит взгляд на лежащего у нее на руках. Чье-то легкое, безвольное тело, забрызганное кровью, с обилием магических ран – и в до боли знакомой зеленоватой куртке…

– Создатель милосердный! – ахает антиванка, хватаясь за сердце.