Ветер и мошки

Попутно Таня поправила лежку на диване, протерла клеенку, которая запачкалась на удивление мало, приготовила чистые пеленки, нарезанные из прохудившихся, бабушкиных еще простыней. Хватило ведь ума не выкидывать, а отложить на годы вперед в нижние ящики шкафа. Молодец, Танька!

Ф-фух! Она распрямилась, чувствуя плечом стену. Обнаружила вдруг, что все еще парится в кофте и свитерке, в походных штанах, под которыми натянуты ретузы. Не мудрено, что качает. Вы же, милая моя гражданка, как будто в бане находитесь.

В ванной бежала вода.

— Как вы там? — крикнула Таня, выдирая себя из кофты и попутно расправляясь со штанами.

— Все хорошо, — отозвалась тетя Зина.

— Мы-ы, — подал голосом, что он в порядке, Олежек.

— Ну и хорошо, — пробормотала Таня.

Она выдохнула, заправила волосы под резинку, обмахнула лицо, на мгновение ловя в комнатном зеркале свое бледное отражение. Бывало, конечно, и лучше. Грязную воду — в унитаз, мешок с пеленками связать в горловине, чтоб не сильно воняло. Вынести сразу или подождать? Нет, уж увольте, сейчас она никуда пеленки не понесет. Завтра. Перед тем, как идти на рынок.

Щавеля в пакете оказалось не так и много. Высыпав его, Таня какое-то время с грустью смотрела на лохматый зеленый холмик на столе. Что-то на суп, что-то на салат, часть тете Зине. Что остается? Ничего не остается. Она разделила щавель, крохотный листик позволила себе поймать губами. Вкусно. Кисло.

Кастрюльку на полтора литра — на плиту. Таня включила газ, краем уха слушая, что там в ванной, и быстро очистила три сморщенные картофелины. Надо ли больше? Хватит, хватит нам с Олежкой. В последнее время он что-то плохо ест. То ли ей пытается больше оставить, джентльмен доморощенный, то ли пытается экономить общий скудный бюджет со своей стороны.

— Танечка, не поможешь? — позвала тетя Зина.

— Сейчас!

Таня быстро обмахнула руки полотенцем, посолила будущий суп и выскочила из кухни с туманом в голове и болью в боку. Ох, добром не кончится! Что там может быть? Гастрит? Панкреатит? Панкреатит — это, кажется, поджелудочная.

В ванной уже набралась вода. Вдвоем с тетей Зиной они погрузили Олежку в ванну. Вода дошла ему до шеи. Таня продела под подбородком Олежке специальный ремешок, чтобы он, чего доброго, не утонул без присмотра. Ремешок концами уходил к вешалке, на которой висели полотенца. Сделано, конечно, по-бабски, не по-мужски, но тут уж, извините, не до жиру. Мужики что-то в прихожей не толпятся. На всякий случай Таня проверила натяжку ремешка.

— Как ты? — наклонилась она к Олежке.

В прозрачной воде его тело казалось усохшим, желтым. Вызванные погружением волны плямкали о чугунные стенки.

— М-мы.

Глаза у Олежки были ясные. Таня пальчиком смахнула из уголка правого крапинку засохшей слизи. Олежек подвигал губами, потом взглядом указал — иди готовь, я, мол, без тебя справлюсь.

— Давай-ка еще петельку, — сказала Таня, цепляя лежащему в ванне веревку на запястье левой руки.

— Мы, — сказал Олежек.

Он напряг руку, приподнимая тело над водой.

— Мы.

То есть, «работает».

— Тогда лежи.

Таня потрогала воду. Горячая. Минут десять не остынет.

— Ну что, Танечка, я тогда пойду? — спросила тетя Зина. — Раз уж ты здесь, то без присмотра не оставишь Олежку своего. У меня там у Федора Ильича — давление, да и я себя не очень хорошо чувствую. Этакую тяжесть с тобой потягала, что аж руки отнимаются.

— Конечно-конечно! — сказала Таня, тут же срываясь в кухню. — Только постойте, я вам щавеля…

Старушка закивала вслед.

— А возьму, Танечка, возьму. По нынешним временам любые витамины впрок. А то вон, говорят, травят людей почем зря. То масел каких-то добавляют, то химию. Куры на прилавках то желтые, то синие. А у нормальной курицы какой цвет? Вы в вашей жизни нормальной курицы, Танечка, наверное, уже и не застали.

— Застала, теть Зин.

Успев помешать воду и поставить на вторую конфорку сковороду для обжарки лука, Таня сунула отложенное в прозрачный пакетик, потом, скрепя сердце, добавила еще пучок. Вот, хоть выглядит внушительно.

— Вот, тетя Зина.

— Ой, спасибо! — тетя Зина покрутила пакетик перед глазами. — Свежий, да?

— Свежий. Сегодняшний.

— Тоже тогда супчик сделаю Федору Ильичу. К щавелю еще очень хорошо яичко вареное добавить. Ну, все, — мелко закивала тетя Зина, отступая к входным дверям. — Пошла я, Танечка. Дай вам Бог всего!

— До свиданья, тетя Зина.

Таня закрыла дверь за соседкой. Светлая Олежкина голова в ванной торчала поверх воды. Век не смотреть бы на розовое пятнышко от ранения.

— Вода не остыла? — спросила Таня.

— Мы-э.

Ответ означал: «Отстань».

— Через десять минут выну.

Олежек не ответил. Вода в кастрюле заходилась. Таня убавила газ, ссыпала картошку, раскрошила остатки луковицы на сковороду и вместо масла наковыряла из банки с тушенкой сколько было жира. Лопаткой туда, лопаткой сюда. Таня принюхалась — есть мясной аромат, слабенький, но есть!

— Супец будет — закачаешься! — крикнула она в сторону ванной.

— Мы! — донеслось оттуда.

— Мы не мы, а есть будем мы!

Таня заглянула в кастрюлю, где одиноко желтели кубики картофеля. Пустоват супчик получается. К нему бы, конечно, еще морковки. Перловки. Чесночку зубчик. Курицы грудку. Или говяжьей кости с куском мяса.

Слезы вдруг брызнули ни с того ни с сего. Таня, неслышно, в рукав, всхлипывая, помешивала лук, и ежилась, обнимая себя, будто в кухне внезапно ударил мороз. Ох, Танька, ох, Танька-Танька. Кто-то фуа-гра лопает, а ты, видишь…

Впрочем, бывало и хуже. Было, было, два дня на одной воде сидели.

Ничего-ничего, принялась успокаивать она себя. Я выдержу. Мне деваться некуда. На что способны люди в неблагоприятных обстоятельствах, они и сами не знают. Значит, и я не знаю пока границ своих возможностей. А завтра вообще при деньгах буду. Если даже сто пятьдесят рублей выручим… Тьфу-тьфу. Таня, плюнув через плечо, постучала костяшками пальцев по кромке подоконника.

Лук прожарился. Она скинула его в кастрюлю, и в вода приобрела бледно-золотистый цвет. Худенький пучок щавеля отправился в морозильник. Это будущий салат. Оставшийся щавель Таня, шмыгая носом, порезала крупными частями. Супешник будет — в лучших домах Лондона обзавидуются.