Ветер и мошки

— Вот ты придурок.

Он сориентировался по памяти носителя. Налево — к окраине и выезду из города. Направо — в центр. Ему, значит, в центр. Автобус номер три, автобус номер семь. Это понятно. «Семерка» получше, потому что делает остановку на Свиридова. А там найти пятнадцатый дом. Третий этаж, квартира одиннадцатая.

Камил добрел до остановки. Бетонное сооружение, предназначенное для ожидания транспорта, поразило его нелепостью и неприспособленностью. С плакатов внутри звал на выборы и в светлое будущее человек с перекинутым через плечо пиджаком. Большая часть плакатов была оборвана и изрисована. В углах остановки копились окурки и фантики. Никому до них не было дела. Подъехала «тройка». Из передних дверей выскочила щуплая девочка в красной курточке, далее проход заслонил крепкий дядька лет пятидесяти в пальто.

— Куда? — спросил он.

— В автобус, — сказал Камил.

— Полтора рубля.

Дядька повернулся боком, показывая на рукаве повязку с надписью «кондуктор». Камил подал десятку.

— Ну, хоть так, — произнес дядька.

Он отодвинулся, освобождая проход, и полез рукой в кожаную сумку на ремне. Зазвенела мелочь. Больше в автобус никто не вошел, водитель, глянув в боковое зеркало, закрыл скрипучие створки. Камил сел на ближайшее свободное сиденье. Автобус был полупустой. Человек десять вольготно распространились по салону.

— Тут ведь как, — поделился с Камилом кондуктор, отсыпая сдачу в ладонь. Он, видимо, посчитал нового пассажира достойным беседы. — С ума посходили. Ездить хотят, платить не хотят. Жизнь, понятно, не сладкая. Можно и в положение войти. «Сельхозмеханизацию» вон, тоже закрыли. И маслозавод в прошлом месяце. Ел сливки с нашего маслозавода? Теперь все, теперь только облизывайся.

— Я с завода оснастки, — сказал Камил.

— Токарь?

— Слесарь.

— Я и говорю, — кивнул дядька и протянул ему крохотный клочок билета, — если никто платить не будет, то скоро и парк автобусный встанет. И так автобусов в ремонте больше, чем на маршруте. Что получим? Хрен с маслом!

Он махнул рукой и сел на сиденье ближе к месту водителя. Камил, посчитав разговор законченным, отвернулся к окну. За пыльным стеклом текли назад замызганные дома и аллейки, серые фасады обрывались тротуарами, перекрестки делили улицы. Прохожие все как один казались сгорбленными, сутулыми, прижимающимися к земле.

И снова с Камилом случилась история: в глазах потемнело, душа скрутилась в больной комок, ладонь правой сжала запястье левой, словно желая задержать, остановить на незримом браслете забирающуюся в тревожный красный цвет стрелку.

Автобус подскочил на выбоине, Камил лязгнул зубами и завертел головой. Ощущение ускользнуло. Кто-то из пассажиров прошел к дверям. Автобус остановился у знака, у ограды, за которой вырастало желто-белое здание то ли школы, то ли поликлиники, и с визгом распахнул створки. Странная мысль прыгнула у Камила в голове, но поймать ее он не смог, потому что вошедшая в салон женщина тут же сцепилась с кондуктором.

— Какие вам деньги? Какие вам деньги? — визгливо спрашивала она. — У народа работы нет, а вы — деньги! Мне уже третий месяц ничего не платят, откуда я вам возьму? Или предлагаете оплатить натурой? Я могу!

Так-так-так, стал думать Камил, пытаясь отвлечься от чужого голоса. Какие они все… Как здесь все…

Автобус тронулся. Женщина, с успехом отбившаяся от кондуктора, уселась на сиденье за Камилом. Ее фырканье, ее шумная возня, ее бормотание под нос напрочь сбивали с мысли. Откуда-то изнутри, от носителя, всплыло желание ударить дуру. Развернуться и засветить в лоб, чтоб заткнулась. Камил напрягся, чувствуя, как прорывается из своего отнорка недовольный Василий. Ну, не платят. Так всем не платят, прошелестел в голове его голос. Не одна ты на острове.

Камил на мгновение прикрыл глаза. Нет, так нельзя. Нельзя звереть. И оправдывать озверение тоже нельзя. Или это мир тут такой?

В прошлые разы у Камила не было возможности просто понаблюдать за жизнью вокруг, он выполнял задачу и активировал обратный перенос, не стремясь задержаться. А сейчас подумал: почему? Почему он так спешил обратно? Ведь сам же ратовал за то, чтобы изучить сопутствующие прорыву обстоятельства самым внимательным образом. Только то было там, в ЦКС, в родном мире, а здесь…

Словно измельченное стекло кололо пятки, рассыпалось огнем под кожей, жгло. Где тут думать о чем-то еще, когда горишь? Странно, странно. Камил выпрямился на сиденье, когда его вновь полоснуло, ожгло поперек, наполняя жутью, горечью и какой-то мрачной безысходностью. Облизнуло, сломало, схлынуло.

Камил выдохнул.

Он вышел на следующей остановке. Слишком уж резко стало накатывать в автобусе. По-живому. Можно же и пешком. Времени много. Если Кривова на работе или еще где-то, то домой ее определенно стоит ждать к вечеру. Вот Камил и подождет, сядет на скамеечку перед подъездом и подождет. Лицо он помнит, квартиру знает. Придумать бы как попасть внутрь, не вызывая подозрений. Ремонт теплосетей? Проверка счетчиков? Или представиться милиционером? Так формы нет.

Камил прошагал квартал, дождался, пока проедет фургон, и пересек улицу. Возможно, как раз лучше всего встретить Кривову на улице, подумалось ему. Изображу старого знакомого. Люди часто теряются, когда к ним приходят люди, которых они не помнят, но которые утверждают, что учились с ними в одной школе, в одном классе и сидели чуть ли не за одной партой.

Надо только как-то сразу ее зацепить…

— Эй, мужик! — услышал Камил и обернулся.

В полумраке арки стыли несколько высоких фигур. Куртки с заклепками, зачесанные в гребни волосы.

— Чего? — спросил Камил.

— Будет закурить?

Голос у спрашивающего ломался. Мальчишка лет пятнадцати. Камил фыркнул.

— Нету.

— А если посмотреть? — поинтересовался уже другой голос.

— Ты, сука, у себя в штанах посмотри! — оскалился Камил.

Он шагнул к арке, заставив подростков податься назад, но вовремя остановился. Это не я, сообразил Камил. Это Василий. Выскочил же, черт!

Пальцы зло сжались в кулак.

— Проблемы? — спросил Камил-Василий, вглядываясь в отступающие фигуры.

— Не, дядя.

— Очень хорошо.

Камил кивнул и пошел дальше. Тьма царапала изнутри. О чем он? О чем же он только что? Ах, да, Кривову надо сразу взять в оборот, купить коробку конфет, бутылку вина… С пятого… с шестого класса не виделись. На это и упирать.

Носитель успокоился, но запястье горело, и горло горело, и губы. Неужели только с ним такое? Не могут ли быть это последствия «Ромашек»? Или сбой при переносе сознания? Камил зашел в магазин на углу и какое-то время бродил мимо холодильных витрин, за которыми белели кости суповых наборов и темнела гора говяжьей печени.