Ветер и мошки

Женщина отвернула голову. Ступеньки лестничного пролета пропадали под ногами. Последние шаги дались Камилу тяжеловато.

— Ф-фух, — он прислонился к стене.

— Я могу… — зашевелилась Кривова, то ли собираясь, то ли только показывая, что в состоянии идти и сама.

— Ну уж нет, — сказал Камил. — Доставка в квартиру. Ключи только…

— Здесь.

Женщина, чуть повернувшись в его руках, достала ключи из кармана куртки. И вдруг посмотрела ему в глаза.

— Вы, правда, хороший человек?

— Не знаю, — буркнул Камил.

— К девятой, — вытянула руку с ключами женщина.

— Ага.

Камил шагнул к простой, обитой дерматином двери и вздрогнул, когда изнутри донеслось протяжное мычание.

— Олежек!

Женщина обрела неожиданную силу. Камил не смог удержать ее, как ни старался. Одно мгновение — и она уже на полу ногами. Другое — и ее пальцы проворачивают ключ в замке. Щелк! Щелк!

— Олежек! Я здесь!

Женщину унесло в квартиру. Застыв на пороге, Камил несколько секунд переваривал случившиеся с Кривовой перемены, потом нахмурился и осторожно шагнул за дверь. О том, что Кривова с кем-то живет, в ЦКС информации не было. Странно, на самом деле.

Его встретила простенькая прихожая с вешалкой на входе, с тумбочкой, полкой, светлыми, в желтый узор обоями и зеркалом портретного размера. Половичок. Не самый чистый пол. Кухня налево, туалет и ванная направо.

Двери в комнату были распахнуты, и Камил видел, как Кривова, присев на стул у дивана, мнет руками бледную голую ногу лежащего человека. Самого человека разглядеть Камил не мог — мешала боковая спинка, но голос его слышал.

Больной, стонущий голос.

— М-мы-ы!

— Сейчас, сейчас будет полегче, — приговаривала женщина. Пальцы ее не знали остановки, вдавливаясь в кожу. — Я рядом. Куда же я тебя брошу? Я не могу. Как-нибудь проживем со всем нашим горем. Мне сейчас, кстати, пообещали чай с шоколадом.

— Мы?

Камил вдруг почувствовал себя отвратительно. Словно о нем были хорошего мнения, а он… он…

— Вы здесь? — отклонилась, нашла его глазами Кривова.

— Да.

Подумав, Камил снял ботинки и прошел в комнату в носках, попутно отметив за кухней короткий проход к еще одной комнате.

На диване лежал слегка заросший, молодой парень, жмурящий от боли глаза. Кривова тем временем принялась массировать ему вторую ногу. Мычание то затихало, то прорывалось с дыханием сквозь стиснутые зубы.

— Вот, Олежек, нашла, нашла гадину, — сказала Кривова.

Наклонившись и закинув ногу лежащего себе на плечо, она стала оглаживать ладонями вздувшийся желвак бедренной мышцы.

Камил стоял, не зная, что делать. Что-то в нем сломалось еще раз. Он сразу понял, что парень — парализованный, и в голове засвербела мысль, что у тех, кого он убил в прошлые разы, тоже, наверное, были родные и просто люди, которые их любили или зависели от них. Раньше он не считал это важным.

Сейчас, без эмофона, с носителем внутри, несколько раз попавший под пресс чужих, негативных эмоций, Камил испытал режущее чувство вины. И тяжесть будущего убийства.

Они — убийцы! Они сами убийцы! — подумал он. «Ромашки»! Сто девятнадцать человек! Но, возможно, уже больше. Очнись, парень!

Камил чуть ли не кричал на самого себя. И тут же возражал себе: А если Шелест прав? Если они не убийцы, а такие же жертвы? Если они ни сном, ни духом? Получается, что мы только умножаем негатив. Умножаем.

Он мотнул головой и встретился с глазами парня.

— Мы? — выдохнул парень.

— Привет, — сказал Камил.

— Мы.

— Я — Ка… Я — Василий.

— Он — Олежек, — представила парня женщина, — а я — Татьяна. Можно Таня. Вы, Василий, забудьте, пожалуйста…

— О чае? — округлил глаза Камил.

Вышло смешно. Вызвав у Кривовой улыбку, Камил почувствовал, что ему хочется, чтобы Кривова улыбалась чаще.

Странное желание. Теплое.

— Нет, другое.

— Про другое я уже и не помню! — заявил Камил. — Я помню только чай!

— Это очень хорошо.

Женщина отпустила ногу парня, укрыла его пледом и только тогда вспомнила о том, что надо раздеться.

— Мы! — сказал Олежек.

— Конечно, и ты тоже будешь пить вместе с нами, — сказала Кривова, освобождаясь от куртки.

— Мы!

— Разумеется, с шоколадом.

Камил вытянул плитку из-за пазухи. Шоколад не выдержал подъема Татьяны по лестнице и оказался поломан, но блестел гордо.

— Вот! — сказал Камил.

Глава 6 День и ночь

Шипение чайника наполняло кухню уютом. Простой, казалось бы, звук, простое понимание, что скоро вскипит вода и можно будет, прихлебывая, пить кипяток из чашек, почему-то будили в Камиле странное, радостное ожидание.

Вряд ли это было связано с носителем и с его воспоминаниями. Нет, Василий тоже был не против чая, но трепет и внутреннее ерзанье Камил все же посчитал собственными, личными. Давно, давно не пил чай.

Шоколад был вскрыт, расправлен на серебристой изнанке, изломы прошли по плитке, деля ее на четыре части. Самую маленькую так и хотелось положить под язык.

— Простите меня, пожалуйста, — сказала Таня.

Она выставила на стол три чашки и села на стул напротив. Лампочка в кухне давала достаточно света, чтобы Камил разглядел ее лицо. Ни круги под глазами, ни морщинки, пролегшие в уголках рта, не делали его менее красивым. Что с ней не так? — подумал он. Почему вдруг она стала проводником, линзой, одной из пяти, составивших прорыв в «Ромашки»? Заставили?

— Ничего, бывает, — сказал он.

— А у вас, Василий, ко мне какое-то дело? Вы говорили…

Камил шевельнул плечами. Вздохнул.

— Я увидел, что вам плохо, и подсел. Главное было, завязать разговор, перевести на себя внимание…

— Спасибо, — тихо сказала Таня.

— У вас что-то случилось? — спросил Камил.

Таня хотела мотнуть головой, но движение замедлилось на полпути и трансформировалось в едва заметный кивок.

— Да.

Слово Камил не услышал, но угадал по приоткрывшимся губам.

— Вы сделали что-то плохое? — спросил он.

Таня вздрогнула.

— Наверное, только маме, — сказала она тихо. — Я иногда ее очень сильно… сильно расстраивала. Она злилась.

— А потом?

— Потом она умерла.

— Давно?

— Почти четыре года назад.

Таня встала, шагнула к тумбочке и склонилась там над выдвинутым ящиком. Внутри ящика что-то звякнуло — вилка или ложка. Только спустя долгих двадцать секунд Камил сообразил, что что-то неладно. Таня не двигалась, замерла, уперев подбородок в грудь.