Ветер моих фантазий

И прохожие на меня косились. Крайне неодобрительно. Мол, у той девушки в телефоне горе, а я…

Нет, я бы, может, и посочувствовала, услышь я подобные завывания от другого голоса и из другого телефона, но это был телефон Виталия и с того конца говорила Лера. А это значит, что она смотрит энную по счету дораму, где опять помирает кто-то из ее героев-любимчиков. Вот, так переживает, что снова ревет и не может оторваться от экрана ноутбука, чтобы лишний раз увидеться с друзьями! И, причем, это уже не первая дорама в ее жизни! Не первый пострадавший няшка-герой! Возможно, их уже несколько сотен, ею просмотренных азиатских сериалов, но опять все та же история! Уу, как я зла на всех этих няшек-актеров и сценаристов! Из-за них я лишилась моей лучшей и, между прочим, единственной моей подруги!

Хотя… на вкус и цвет… Кто-то смотрит какую-нибудь экранизацию европейского писателя, где герои убивают друг друга всеми возможными и невозможными способами, а кто-то как Лера подсел на дорамы, в которых какая-то цензура все же есть. И можно даже найти историю, где никого не убивают, а только романтика, комедия и любовь.

Кстати, о любви… На экране кинозала мужчина-киллер и охотившаяся было за ним девушка-полицейский заперлись в комнате и стали яростно целоваться и сдирать друг с друга одежду. Откуда-то с задних рядов, кажется, донеслись чмоки. Свет на экране стал приглушенным.

Я потянулась было к Виталию, но экран некстати погас, погружая зал в темноту. Таки, цензура зарезала картинку, но вот звуки…

Хотела шепнуть парню в ухо, но из-за такой подлянки то ли от цензуры, то ли от режиссера я промазала. И с ужасом поняла, что попала губами другу в ухо. Как будто поцеловала. Тот озадаченно застыл.

Откровения Тени — 4

Где-то на просторах японского интернета. Давно заброшенный дневник, застрявший в архиве — в разделе записей, замороженных за долгим молчанием хозяина.

Инъэй-но Кэйдзи («Откровения Тени»)

19-я запись — 26 апреля 2007

Отец чувствует себя бодрее. Или же врет хорошо. Я не знаю, мне радоваться, что его состояние улучшилось или бояться?..

По крайней мере, недавно мне удалось с ним поговорить. Заехал к нему после школы. Застал обсуждение того, какой банкетный зал снять для церемонии приема новичков в фирму. Мамы в палате тогда не оказалось. Нарушить их важный разговор не решился. Через некоторое время отец почувствовал, что откуда-то дует — и посмотрел в сторону двери, заметил мое лицо, подглядывающее в щель. Не прогнал. Просто сказал войти внутрь и закрыть дверь. Я зашел, закрыл, встал на отдалении и молчал.

Выбрав зал, отец и трое его помощников перешли к обсуждению нынешнего мероприятия для проверки характеров. Отец предложил поступить, как и прежде: одеть молодых служащих в одежду нищих монахов и велеть им ходить за подаяниями. Как обычно, без исключений: даже лучшим выпускникам самых престижных вузов придется в этом участвовать.

Пожилой помощник возразил, что идея не нова, более того, не раз использовалась в нашей фирме и в других, так что новички могут быть к ней уже готовы. Может, заставить новичков мыть туалеты компании? Это должно помочь новичкам в подавлении их эго, более того, поможет им активнее трудиться впредь, чтобы им хотелось задержаться на приличной работе.

Молодой помощник припомнил идею другой фирмы, когда новичкам предлагалось пожить неделю в шалашах на кладбище, где покоились основатели фирмы, чтобы они мыли и чистили их надгробия. Откажутся — и им предоставят возможность расторгнуть контракт.

На что отец напомнил, как важно молодым людям, особенно, не работавшим еще самим, познать цену каждой иены. Поэтому ему нравится идея со сбором подаяния.

Я все это молча слушал, стараясь держаться невозмутимо, чтобы скрыть бушевавшие во мне эмоции. При всем моем уважении к нашим предкам, создавшим нашу фирму, я бы испугался жить в шалаше на кладбище. Да и мыть туалеты, брр… Да, собственно, и идея сбора подаяния мне претила: итак надо мной ровесники много смеются, но я хотя бы нормальную одежду ношу. А тут — старые монашеские рясы. Может, еще и рваные и грязные. Да, надо мной издеваются в школе, но я хотя бы не нищий. Я хотя бы деньги у людей не клянчу. Новых сотрудников было жаль. Очень жаль. Ведь каждый год им что-то придумывают, чтобы проверить, будут ли они преданы нашей компании, чтобы они готовы были преодолевать любые трудности ради достижения коллективом поставленной перед ним цели, чтоб ценили каждую иену в доходе фирмы.

А еще мне было жаль самого себя. Потому что я заподозрил, что и для меня поблажек не будет перед тем, как я получу свою первую должность в нашей компании. Мыть туалеты?.. Просить милостыню?.. Жить на кладбище и мыть надгробия?.. Или к моему окончанию университета придумают что-нибудь еще?..

Тем более, я подумал, что отец отправил меня учиться в самую обычную школу, даже директора и учителей просил обращаться ко мне как к простому подростку, без каких-либо поблажек. Чтоб вообще не заикались, из какой я семьи, благо, фамилия наша распространенная. Может быть, ему все же доносили, что меня травят, но ни в младшей школе, ни в средней он внимания к этому не проявлял. И мне не раз говорил, чтоб я не смел задирать носа, поскольку сам лично ни иены не заработал, и все, что есть в доходе нашей фирмы — это заработанное нашими предками, им и тысячами наших сотрудников. Да, собственно, выпендриться было нечем: однофамильцев много, да и денег на карманные расходы мне выдавали немного, примерно столько же, сколько моим ровесникам из обычных семей. Да и… я шесть лет проучился в одной и той же младшей школе, все шесть классов. Как бы трудно мне ни приходилось, каким бы избитым и поникшим я ни попадался ему потом на глаза, отец не вмешивался. И слова ни сказал. Да, мама всегда причитала надо мной, мазала жуткой дрянью и кормила пачками каких-то витаминов. Но отец был равнодушен. Может, он хотел, чтобы я научился сам вливаться в коллектив? Но, увы, я не научился…

В общем, я стоял и слушал, как будут лютовать сотрудники фирмы над новичками. А потом, когда через два-три часа помощники поклонились, попрощались — и растеклись по домам, отец спросил, как я поживаю?..

Признаюсь, шел туда в надежде не только на его выздоровление, но еще и с надеждой, что после нескольких дней болезни и больницы он вспомнит о нас, о маме и обо мне, о важности семьи. Мечтал, чтобы он поговорил со мной. Подумывал, а вдруг родитель спросит, чего бы мне хотелось, а я скажу, что желаю перевестись в другую школу! И вдруг?.. Мне бы очень хотелось избавиться от моих одноклассников, начать все с начала!

Но я вдоволь наслушался, как строги будут в фирме с новыми сотрудниками, что поблажек не будет никому. И подумал, что и мне поблажек не будет. Разве что меня мертвого принесут. Но тогда мне будет уже все равно.

Поэтому сказал, что у меня все нормально. Отец сказал, что устал за сегодня и, пожалуй, попробует уснуть. Я пожелал ему доброй ночи — и ушел.

Домой пошел пешком. Не хотелось туда возвращаться быстро. Да и больница была в другом районе, не моей младшей и средней школы, так что мог никого и не встретить из нынешних одноклассников и бывших. Шел и мне было гадостно. У меня не было никакой надежды. Я не умел вливаться в коллектив, да и не хотел.

На тротуаре попалась брошенная кем-то банка из-под лимонада. Странно, везде так чисто, а тут… не удержавшись, пнул ее со всей силы. Он загремела, покатилась… К скамейке, на которой сидел парень с большим альбомом и синим карандашом. Тот вздрогнул, когда банка коснулась его ноги. Опустил взгляд, на нее. Потом огляделся и заметил меня. Кроме меня и парочки пьяных мужчин, идущих из одного бара в другой, никого не было. Наверное, лицо у меня было слишком виноватое или напуганное. Он отложил альбом и карандаш, встал и пнул по банке так, что она подкатилась к моей ноге, правда, ударила не сильно. Затем он спокойно сел, опять взял карандаш. Посмотрел на свой рисунок.

— Извини, — сказал я.

Он молчал, игнорируя меня. Я ждал несколько минут какой-нибудь реакции, потом повернулся и пошел дальше, радуясь, что приставать и бить меня он не будет.

— Плохие дела? — вдруг спросил он с акцентом.

Обернулся. Он внимательно смотрел на меня.

— Очень плохие, — признался я.

— Понятно, — сказал незнакомец — и продолжил рисовать.

Растерянно уточил:

— И… и ты ничего больше мне не скажешь?

— А что говорить? Проблемы бывают у всех, — мрачный взгляд, — И вообще, я нытиков терпеть не могу.