Ветер перемен, часть первая

Немец замер с протянутой бутылкой, недоуменно глядя на капитана.

– Was?
– пробормотал он и продолжил на ломанном русском.
– Товарищ командир, почему найн, это же только пиво?

– Найн! Нихт!
– использовал половину своего запаса немецких слов капитан и решив, что так будет понятнее, энергично рубанул рукой.
– Никакого алкоголя! Не положено!

Солдаты, радостно потянувшиеся было к ящикам с пивом, повернули назад.

Немец переводил недоуменный взгляд с капитана на других офицеров. В армии ГДР солдатам разрешалось употреблять пиво, оно спокойно стояло у них в казармах, в прикроватных тумбочках. Вот он и привёз целый грузовичок. И куда его теперь?

– Нам можно!
– разрешил его затруднения капитан.
– Офицерам и прапорщикам можно!

Командиры, довольные, что на их небольшой коллектив досталось всё пиво предназначенное для сотни человек, обступили ящики.

Немец сокрушенно покачал головой и заговорил о чём - то со своими товарищами. Хлопнула дверь и грузовик куда- то умчался.

– Жуйте в сухую!
– хохотнул прапорщик.
– Такой еды долго ещё не попробуете! Если вообще попробуете...

А сосиски действительно были божественно вкусные! Впрочем, после однообразной и скудной еды в солдатской столовой, любая еда покажется шедевром кулинарии. В первые дни мы даже корки чёрствого черного хлеба подъедали. Я с детства не страдал излишним аппетитом и всегда ел очень мало, чем постоянно огорчал свою мать, в прошлом работавшей поваром в санатории, а потому умевшей и любившей хорошо и вкусно готовить. И только в армии я впервые ощутил голод. Еды в столовой нам давали много, но она была настолько низкокалорийной из-за постоянного воровства, что даже поднимаясь из-за стола с раздувшимся животом я сразу же начинал испытывать голод. По вечерам меня мучила дилемма: съесть огрызки черного липкого хлеба и мучиться изжогой или ложиться спать голодным и страдать от сосущей тяжести в животе?

Вскоре грузовик вернулся, грохоча бутылками в кузове.

– Ещё пиво?
– удивился рыжий солдатик в шинели чуть не до пят.
– Они не лопнут там?

Но оказалось, что немцы привезли целую машину "Мандоры", восхитительного шипучего напитка на основе сока мандарина!

Впервые пробуя этот напиток, солдаты причмокивали языками и качали головами:

– Молодцы, "фашисты", заботливые! Не то, что наши!

– Привыкай!
– усмехнулся высокий белобрысый парень, доедая сосиску, - Солдат в армии это дешёвая рабсила и ничего больше.

– Да ладно!
– возмутился его сосед.
– Мы - защитники Отечества!

– Э, ты не на политзанятиях!
– засмеялся высокий, - И не замполит! Анекдот знаешь? Звонит как-то один прораб командиру полка, - начал он.

Солдаты сгрудились вокруг него, чтобы лучше слышать.

– Звонит значит он и просит:" Товарищ командир, выручайте! Кровь из носа завтра нужно выкопать котлован под закладку нового дома, а вся техника занята на другом объекте. Дайте на денёк ваш экскаватор из стройбата! А полкан ему отвечает: Экскаватор прислать не могу, сломался! Но пару солдат с лопатами пришлю. Производительность та же самая!

Все вокруг дружно грохнули!

– Это что тут за веселье?- раздался зычный голос капитана.
– Не устали что ли? Сейчас я найду вам работу!

Теперь захохотали все! Капитан не поняв, чем так развеселил карантин, переводил взгляд с одного на другого, но решив, что ничего криминального в нашем смехе нет, скомандовал:

– В колонну по четыре, становись!

Наша первая вылазка в цивилизацию закончилась.

В декабре, под надоевшим до чёртиков вечном дожде, наш карантин принял присягу. Весь полк, в парадной форме одежды, был построен на плацу. Чтобы все окончательно не промокли, процедуру решили ускорить. Для этого перед строем поставили сразу несколько столов на которых лежали тексты присяги, предусмотрительно запаянные в пластик. Для принесения присяги новобранцев стали вызывать пачками. Вот только сейчас, произнеся текст присяги перед строем и рядом со знаменем мы, наконец становились полноценными солдатами. Ну как полноценными.... Формально. А по сути мы мало что умели. Да, " отбивались" мы за 30 секунд, пока горит спичка! Слетали с коек и одевались за 45. Один раз были на полигоне, где выстрелили аж по три патрона каждый! Шагали в ногу не наступая впереди идущему на пятки. Вот и всё наше "воинское умение". Трепещи злобная НАТА!

На плацу стоял гвалт, как на птичьем базаре. Воины одновременно бубнили тест присяги безбожно коверкая слова, смысл которых далеко не все понимали, так как много ребят было из Средней Азии и Кавказа.

– Пусть меня поситигнет суровай карА совейски закона!
– бормотал мне в ухо, стоявший справа казах, а я пытался не слушать его, чтобы самому не сбиться и не рассмеяться.

– Клянусь до последней капли крови...

Ага, вот так прямо и до последней! Плавали, знаем...

Старшина оркестра сумел запечатлеть нас всех троих с автоматом на груди и текстом присяги в руке. Фотки он делал мастерски. Он вообще имел золотые руки и вдобавок был воспитателем от бога! Нам повезло и первый год службы в оркестре был практически идеальным. Почти как показывали в далёких от реальности советских фильмах об армии. Дирижёр был строг, принципиален и справедлив. Старшина - настоящий отец солдату. Все музыканты знали своё дело, на оркестр было любо-дорого смотреть хоть на плацу, при прохождении торжественным маршем, хоть в клубе на концерте. Да, от руководителей много зависит. Через год всё разительно изменилось: приехал по замене новый дирижёр из Москвы, старший лейтенант. Оркестру он привёз новое для нас слово "блин". Оно как раз появилось в речи москвичей и старлей лепил его куда не попадя, поэтому не удивительно, что кличка Блин напрочь приклеилась к нему. Тем более, что он её полностью оправдал. Оркестр он развалил за считанные месяцы. Старшина Слатвинский уехал в Союз почти одновременно с капитаном Чихрадзе и на его место приехал питерский плюгавенький старший прапорщик, которого и близко нельзя было подпускать не то что к руководству оркестром, но даже к автоматической прачечной. Из оркестра уезжали после окончания контрактов настоящие музыканты, на их место приходили какие-то совсем уж слабенькие лабухи, годные разве что для похоронных процессий, а срочники вообще брались только на технические работы: подмести, помыть, натопить. Но и это они делали просто отвратительно. Мы несколько раз обращали внимание нового старшины на грязь в студии, но он только разводил руками:

– Ну а что я сделаю? Я им говорю убираться хорошо, а они убираются плохо!

Тогда я увидел в малом масштабе роль личности в любом деле. Даже прекрасно налаженную систему можно быстро уничтожить неумелым руководством. Чуть позже, уже на гражданке, я увидел этот процесс в масштабах всей страны.

Можно ли этого избежать? В принципе, можно. Но, ох, как трудно...

Сразу после принятия присяги мы втроём переселились в казарму к остальным музыкантам-срочникам. У нас была отдельная большая комната в мото-стрелковой роте, которая располагалась в таком аппендиксе, что мы были отрезаны от общения с остальными солдатами. И только проходя по коридору видели все "прелести" дедовщины, которой в оркестре абсолютно не было. Вместе с нами в комнате спали киномеханик татарин Рафаэль, которого, конечно же все звали просто Рафик и два срочника из ПМП - полкового медицинского пункта - санитар и водитель санитарной машины.

С первого дня дирижёр нагрузил нас по полной. Старшина тоже не отставал. Нужно было в кратчайшие сроки выучить чёртову кучу маршей и освоить все премудрости повседневной солдатской службы: уборка студии, территории вокруг неё, дежурство сигнальщиками по гарнизону. Утром, после зарядки и завтрака, на плацу проходил развод подразделений полка на работы. Оркестр в полном составе стоял на правом фланге, играл встречный марш командиру полка и по окончании постановки задач, роты и батальоны под звуки марша расходились по местам. Мы же возвращались в студию и занимались музыкой: играли классические произведения, разучивали новые марши, готовили репертуар к каким-либо концертам или конкурсам. После обеда сверхсрочники были свободны и уходили кто домой, кто в город. В студии оставались только срочники, для нас служба продолжалась. Практически все мы были самоучки или успели на гражданке закончить музыкальную школу. В любом случае в мастерстве все срочники сильно уступали старшим товарищам, которые имели музыкальное образование - училища или даже консерватории. Среди них были и такие, которые успели поиграть в симфонических оркестрах при филармониях или в оперных театрах. Поэтому нам, чтобы не выглядеть совсем уж бледно на их фоне, приходилось заниматься до одури. А после ужина, когда у всех срочников наступало блаженное личное время, те кто играл в рок-группе начинали свои репетиции. Такое полное погружение в музыку, с перерывами на еду и сон давало отличные результаты, особенно если ты хотел их добиться.

Доказав дирижеру, что как флейтист я кое-чего стою, я упросил его подать заявку на новые инструменты: большую флейту и пикколо, вместо той полу-живой, что имелась в оркестре. Тем более, что на армейских складах они были.

В группе я сел за орган, собираясь просто играть аккорды, заполняя паузы, но к своему удивлению оказалось, что я могу довольно прилично играть. Уроками в музыкальной школе, где фортепиано у нас был второй обязательный инструмент, объяснить это было трудно, я просто не помню, чтобы так хорошо играл. Может это так проявился эффект переноса во времени? В любом случае, я решил не особо производить впечатление своей игрой, надеясь в скором времени занять место соло- гитариста и лидера группы. Органиста мы должны были заполучить уже весной. В прошлый раз Юра Богданович пришёл к нам только через год службы закончив учебку и отпахав несколько месяцев в роте химзащиты. Нашли мы его случайно, теперь же я хотел выдернуть его гораздо раньше. Сейчас он как раз заканчивает учебу и должен скоро попасть к нам в полк.

Каждый вечер, после насыщенного событиями дня, я, упав на подушку пытался строить планы о дальнейших моих действиях по изменению истории. Но держался я буквально секунд 30-40 , а затем проваливался в сон, наполненный музыкой, как и весь день. Но так могло продолжаться долго, а убегающее время требовало действий. Поэтому одним декабрьским вечером, после ужина, когда наступило вожделенное личное время, я отправился в полковую библиотеку и выбрав толстенный том Карла Маркса "Капитал", засел в самый дальний угол. Сделав вид, что увлечён интересным чтивом, я стал думать.

Глава 3

Что мы имеем? Сейчас начало 70-х годов. В мире начинаются интересные и важные события. Хм, по-моему, они и не прекращались... Но прошлое я изменить не могу, а вот повлиять на то, что будет впереди - вполне. По крайней мере, мне так кажется. Ведь иногда достаточно малейшего воздействия и события пойдут слегка по другому , с течением времени всё дальше отклоняясь от первоначального варианта. А значит и результаты будут другими. И некоторые вообще не произойдут. И что же нас ждёт в ближайшем будущем?