Ветер перемен. Книга третья

– Нет, в приглашении ничего о составе группы не говорится.
– покачал головой генерал.

– Тогда нет никаких проблем.
– удовлетворённо кивнул Громов.
– Я обдумаю варианты, посоветуюсь с моим человеком в группе и, думаю, сможем включить в её состав представителя нашего ведомства.

– Принимается!
– генерал поднялся и вслед за ним, встал и Громов.
– Даю вам все полномочия и держите меня в курсе.

* * * * *

– Шурик, тебе письмо!
– в разгар нашей послеобеденной репетиции вернулся Лёха Алёхин от полкового почтальона. Он, как каптерщик, выполнял и функции почтальона оркестра.

– От девушки!
– осклабился своей знаменитой улыбкой от уха до уха Алёхин.

– Вот везёт молодому: одна в Союзе ждёт, а он тут себе другую завёл! Да ещё какую! Как это у тебя получается, Саня?

– От какой ещё девушки из Союза?
– удивился я, забирая из его рук довольно помятый прямоугольник.

Я глянул на конверт. Вот те раз! Письмо было от Валентины Потехиной. Я, честно говоря уже и забыл о её существовании. Она, впрочем, тоже! Должна была забыть. Во всяком случае таков был сценарий нашей быстротечной "любви" в прошлой жизни. Это была очень симпатичная и очень смелая восьмиклассница, которая не побоялась подослать ко мне свою подругу с запиской, в которой она, не долго думая вывела всего два слова:" Давай дружить." Помню я посмотрел на девчонку, которая сунула мне её в руку и спросил:

– А просто сказать не можешь?

На что та ответила:

– Так это не я предлагаю дружбу, а моя подруга!
– и показала на Валентину, которая стояла тут же, буквально в трёх шагах.

Валентине я не стал задавать тот же вопрос, а просто сказал:

– Ну давай! Где встретимся?

– Сегодня вечером, в восемь, возле клуба.
– ответила та, смело глядя мне в глаза. И почему тогда сама не подошла? Или нужно было соблюсти какой -то ритуал?

– В восемь я буду ещё на репетиции, - ответил я.
– Давай в девять.

– Хорошо, я тебя подожду...
– не разрывая взгляда ответила Валентина.

Вот эта малолетка-восьмиклассница и обучила меня, десятиклассника- выпускника, буквально за пару вечеров целоваться. А в первый вечер, я, ткнувшись губами в её губы испытал разочарование - вот это и есть поцелуй?! И зачем оно, вообще?! Но девочка толк знала. А когда я удивился её умению, она, ничуть не смущаясь, поведала, что научил её этому прошлогодний выпускник школы, которого буквально полтора месяца назад забрали в армию. Валентина обещала его ждать, но увидев симпатичного десятиклассника играющего в ансамбле на танцах в станичном ДК - передумала. Теперь она будет ждать из армии меня. Она и правда ждала меня и даже написала мне письмо. Одно. Буквально в пару строчек, приложив, зачем-то своё фото, глядя на которое, все мои сослуживцы пускали слюни. На этом её "любовь" закончилась. Я написал несколько писем, но ни на одно так и не получил ответа. Помню, я даже страдал какое-то время. Но это было в прошлый раз. В этой же действительности, я получив от неё уже знакомое единственное письмо, просто не стал ни читать его, ни отвечать, чем очень удивил сослуживцев. И теперь ещё одно? Что за странности? Неужели так действительность изменилась, что даже ветреный характер Валентины поменялся? Ну-ка, ну-ка, чего она там пишет? Мне даже стало интересно...

– Это не та ли, которой ты ещё в прошлом году отвечать не стал?
– постарался заглянуть мне через плечо Алёхин.
– Настойчивая....

Я отвернулся и разорвал конверт. Из него едва не выпал маленький листок бумаги, на котором была написана всего одна строчка: "Сегодня в 20:40, где обычно"

Пяти секунд мне хватило, чтобы понять кто автор этих строк.

"Даже время подхода до парка подсчитал", мысленно усмехнулся я. "Интересно, что за срочность?"

В парк я успел как раз вовремя. Ещё на подходе к собачьей площадке меня облапила и облизали Линда, которой теперь Громов разрешал такие вольности, поняв, что не в силах запретить это. Линда радостно скакала рядом со мной, пока я подходил к скамейке, на которой сидел её хозяин. Когда мы подошли достаточно близко, она оставила меня и подбежав к скамейке выдала длинную речь на своём собачьем языке, задирая голову, словно укоряя хозяина:" Ты чего сидишь?! Не видишь кто пришёл?"

– Да понял, понял!
– потрепал её по загривку Громов, поднимаясь.
– Все прямо с ума посходили от этого Любимова!

– А кто-то ещё?
– глядя невинными глазами спросил я и добавил: - Здравия желаю, товарищ полковник!

– И тебе не хворать!
– улыбнулся Громов протягивая руку. Мы обменялись рукопожатием.

– Пройдемся?
– предложил он и размахнувшись запулил, что было сил теннисный мячик в дальний угол площадки. Линда рванула за ним, выбросив мощным толчком целую груду крупного песка, которым были посыпаны все дорожки в этой части парка.

Я шёл молча, ожидая начала разговора.

– Ваша группа в полном составе едет на фестиваль в ФРГ.
– начал Громов без вступления, глядя на меня. Проверяет реакцию?

– Хорошо!
– кивнул я спокойно и уточнил: - Начальство уже утвердило?

Громов только молча крутнул головой.

– Для этого я тебя и вызвал.
– пройдя пару шагов сказал он.
– Вижу, что это для тебя не новость и не удивлён. Единственное, не знаю откуда ты это знаешь?

Подождал, ожидая моего ответа.

– Да какая разница, Степан Афанасьевич?
– пожал я плечами.
– Как любил говорить один мерзкий персонаж: "Главное, что информация достоверная". Так что там с поездкой? Есть какие то проблемы?

– Проблемы у нашей службы и начальства одни: чтобы ничего не случилось.

– А в это "ничего" что входит?
– поинтересовался я.

– Первое, конечно, чтобы никто из вас там не остался!
– полковник искоса посмотрел на меня.

– А второе?
– не обращая на это внимания, уточнил я.

– Второе, менее важное, но также не должно случиться, - продолжил Громов.
– Если говорить простым казённым языком - чтобы вы ничего не выкинули позорящее честь советских воинов и граждан.

– Ой-ёй-ёй!
– засмеялся я.
– Такая "честь", что аж страшно! Хорошо, проведу инструктаж среди парней, чтобы мимо унитазов кучи не валили, сопли рукавом на сцене не вытирали и - что там ещё обычно советские люди делают, вырвавшись заграницу? А, морально разлагаются, во! Постараюсь, чтобы не совсем разложились, хотя сами понимаете, в их буржуазной среде это очень проблематично сделать.

– Саша, ты когда -нибудь бываешь серьёзным?
– спросил Громов.

– Бываю, Степан Афанасьевич, - согласно кивнул я.
– Когда вещи действительно серьёзные, а когда вот такое - меня смех разбирает! Почему "антинародные капиталистические режимы" не боятся, что их граждане во время поездок в "светлое будущее всего человечества" СССР и другие социалистические страны не убегут туда или не накупят костюмов фабрики " Большевичка" для перепродажи у себя на родине? Или кожаные джинсы той же фабрики? Чем "скомпрометируют" высокое звание капиталистического гражданина! Видите, даже вам смешно, а вы хотите, чтобы я это слушал с серьезным лицом.

Громов долго смотрел на меня. Вспомнил о джинсах фабрики "Большевичка" и опять ломает голову откуда я знаю?

– Ладно, я вижу что обсуждать тут нечего.
– нарушил он молчание.
– Но остаётся вопрос по персоналиям.

– То есть?
– насторожился я.
– Кого-то из нас выпускать не хотят?

– Да нет, как раз наоборот!

– Всё равно не понял.

– Саша, ты же понимаешь, что одни вы не поедите.

– Конечно понимаю!
– согласился я.
– До такого разгула свободы нам далеко. Слава богу, не на диком Западе живём.