Вид из окна

— В притчах Соломона сказано: Кто изгоняет добрую жену, тот изгоняет счастье… — вспомнил ещё одну цитату Павел.

— Мне сейчас кажется, что до этого времени, я не знала, что это такое… любовь.

— А Зарайский?

— Это было что-то другое. Какое-то удобное совместное существование, которое на тот момент меня устраивало. Устраивало, потому что Георгий умел так всё обставить. А твоя Маша?

Павел, ни секунды не задумываясь, ответил:

— Я любил Машу. Я уже говорил тебе об этом. Любил безумно. И, видимо, переборщил. Честное слово, даже в этом нужна мера. А Маша? Маша посчитала безмерную любовь слабостью. Этаким не свойственным настоящему мужчине чувством. И постепенно начала его отторгать, доведя этот процесс до полного запрета.

— Глупая… — не выдержала Вера.

— Загадка женской логики как раз в том, — улыбнулся Павел, — что двух абсолютно одинаковых женских логик не бывает. Но про себя я могу сказать ещё круче. Большинство людей, подводя итог какого-либо этапа своей жизни, говорят: я сделал то-то и то-то, добился того-то, короче, я не зря коптил это небо. А я сегодня твёрдо могу сказать: я неправильно прожил свою жизнь от начала до сегодняшнего дня. Наверное, лучшим уделом для меня был бы монастырь, но когда я родился, рассказывали не о Христе, а о Ленине.

— Выходит, я тоже одна из твоих ошибок? — насторожилась Вера.

— Нет, ты одна из моих находок. Когда я шёл на встречу с тобой, я играл случаем, в итоге — случай сыграл мной. Если я говорю, что прожил жизнь неправильно, а это, поверь мне, нелегко говорить, а ещё сложнее осознавать, то имею в виду только себя. Но это вовсе не значит, что в моей жизни не было ничего радостного и светлого. Это значит, что я чаще принимал неправильные решения, выбирая пути и поступки, в том числе отношение к тем дарам, которые давал мне Господь.

Какое-то время они молчали. Теперь уже Павел взял руки Веры в свои руки, чтобы приложить их к губам.

— Счастье — это сейчас, — тихо повторил Павел в её ладони, — сейчас я счастлив. Помнишь, мы как-то говорили о бессмысленности любого накопления?

— Помню, конечно.

— Знаешь, кто первым натолкнул меня на мысль об этом?

— ?

— Федя из четвёртого класса…

— ???

— Один из моих студентов принёс мне распечатку с интересного сайта «Дети пишут Богу». Когда я читал, то изумлялся детской мудрости, смеялся над несуразностями и нелепостями, над наивностью, но, в целом, был потрясён. И понял, что не всякий взрослый ответит на их вопросы. Так вот, Федя из четвёртого класса написал Богу следующее: Ну вот, смотри, мы учимся, учимся, а зачем нам так страдать, если мы всё равно умрем, и знания наши пропадут.

— Действительно — удивительно. Устами ребёнка глаголет истина? Знания пропадут… А любовь? Любовь останется?

— Я не могу даже предполагать, но каким-то метафизическим чутьём чувствую, что любовь должна сохраняться выше времени и пространства. Но только одна, если мы говорим о любви мужчины и женщины. Та, самая главная в жизни человека. А какая из них главная, определит только смерть. Может статься, что всё окажется самообманом или банальным прелюбодеянием с точки зрения высшей справедливости. Ведь восстанем же мы в День Страшного Суда в новом теле. Все: и живые и мёртвые…

— Словцов, я ещё живая, — устало сказала Вера, — и я хочу совсем немного. Особенно сейчас.

— ?

— Может, тебе это покажется смешным, но сейчас я хочу, чтобы меня унесли в мою спальню, уложили на кровать, укрыли пледом… А я свернусь калачиком и постараюсь забыть обо всём, обо всём. Зарайский, кстати, не знаю почему, никогда не носил меня на руках.

— Я попробую…

6

Утром следующего дня, прибыв в офис, Вера первым делом вызвала к себе Астахова. Разговор предстоял сложный, и она попросила Клавдию Васильевну принести кофе и оградить кабинет от любых звонков и посетителей. Андрей Михайлович показался ей уставшим, как будто в чём-то разочарованным. Они сели в кресла у маленького столика, Вера предложила коньяк, но Астахов отказался.

— Михалыч, — начала тогда Вера, — возможно, то, что я сейчас скажу, покажется тебе бредом…

Вера остановилась, Астахов терпеливо ждал. В какой-то мере Вера в этот момент собиралась вручить Андрею Михайловичу свою судьбу. Она ещё раз взвесила всё внутри себя, и поняла, что за восемь лет начальник охраны показал себя, как безупречный работник, даже больше, как настоящий друг. Она обязательно советовалась с ним не только в вопросах безопасности, но и в отношении заключения сомнительных договоров. Теперь же ставка была много выше.

— Михалыч, что бы ты сказал, если б Георгий оказался жив?

Лицо Астахова оставалось усталым, ничего не выражающим. Он вздохнул и потянулся к чашке кофе.

— Я привык в этой жизни ничему не удивляться. Какие новости, Вера Сергеевна?

— Никаких. В том-то и дело, что никаких. Словцов утверждает, что видел Зарайского и ни где-нибудь, а здесь, в городе. Подозревает, что видел его и на кладбище, когда хоронили Михаила Ивановича. Во всяком случае, очень похожего человека. Очень… Он целую теорию придумал по этому поводу. В таком случае и появление Справедливого получает совсем другое объяснение. Писательское чутьё или больное воображение? Что скажешь?

— Будем проверять. Если он видел кого-то очень похожего здесь, значит, его можно найти и высветить…

— Меня волнует другое, Михалыч, — остановила служебное рвение Вера, — если вдруг, это окажется… Если он жив, хотя мы с тобой оба видели, что осталось от джипа… Я из окна видела, как он садился в машину…

— А меня в то утро зачем-то попросил догнать его уже на трассе… — теперь уже с подозрением вспоминал начальник охраны. — Вообще, я бы сначала подумал что-нибудь на Словцова, подумал бы, что он преследует какую-то собственную цель, но у меня тоже есть профессиональная интуиция. И она мне даже не подсказывает, она мне кричит: этот парень типичный ботаник! Его главное отличие от нас в том, что он не от мира сего.

— Андрей Михалыч, тебя с Георгием связывает много большее, чем со мной, — наконец заговорила о главном Вера, — и если… Что мне ждать? Я уже не та, что была восемь лет назад. В общем, сейчас я даже не хочу его возвращения. Всё уже выплакано, всё бурьяном поросло…

— И появился Словцов, — закончил мысль Астахов, даже если Вера не хотела об этом говорить.

— И появился Павел.

— Меня с Георгием Михайловичем связывали честные трудовые отношения. С его отцом — да, там большее. Но мои трудовые отношения прекратились, когда я застал на дороге обгорелый остов джипа. А если он жив, даже раньше: когда он перестал доверять мне.

— Каким образом он мог остаться жив?

— Самым простым. Посадить в машину кого-то вместо себя. Кого-то очень похожего. Старый, как этот мир, приём. Мы же не проводили никаких экспертиз. Да и какие экспертизы в братской могиле.

— Но утром я сама закрыла за ним дверь! Хотела поехать с ним, но в последний момент передумала.

— Бог отвёл.

— Да нет, он сказал, что сейчас я ему буду только мешать.

Они замолчали, каждый по-своему вспоминая то роковое утро. Вера же так и не услышала ответ на свой главный вопрос. Но Астахов её опередил.