Вид из окна

— Да нет, я верю, что я могу себя вымолить. Господь Бог ещё и не таких миловал. Но мне здесь скучно… — Он с каким-то особым нажимом произнёс слово «скучно», как необратимую безнадёжность, ещё большую, чем, собственно, сама смерть.

— Но, чтобы там не попасть в ничто, здесь тоже надо прилагать усилия, — заметил Павел. — Мой знакомый программист так сказал о грешных душах: их просто стирают, как заражённые вирусом файлы.

— Я знаю. Моя бабушка, которая работала ни где-нибудь, а в дарвиновском музее, несмотря на бурное строительство социализма, всю жизнь ходила в церковь. Во время войны — каждый день! И дед вернулся с фронта живым, только с двумя лёгкими ранениями. Потом она умерла, а я всегда за неё ставил свечки и заказывал молебны. Когда я заболел, она первый раз в жизни приснилась мне, чтобы сказать: не отчаивайся, внук. И больше ничего.

— А ты?

— А я слабый, я размазня. Да я и не отчаивался. Я смирился. Есть ещё такой вариант.

— Чем-то мы с тобой очень похожи, Паш. Не только тем, что тёзки.

— С той разницей, что у вас-то как раз сейчас прорисовывается смысл нового витка, а у меня его нет. Любовь — это такая мощная сила! А у вас вообще редкий случай — второй шанс. Обычно бывают заблуждения о любви либо в первый раз, либо во второй, а у некоторых и большее число раз. Про вас сказано: не везёт мне в картах, повезёт в любви. Но сегодня за вами по пятам идёт смерть.

— Вот как!? — удивился Павел. — Я недавно из больницы, мне пулю из плеча вытащили.

— Я знаю. Но она же не ваша. Ваша ещё в обойме.

— Паш, меня от таких детективных историй смех разбирает!

— А это не детективная история. Жаль, я не могу сказать вам, кто и как идёт за вами по пятам. Не могу, потому что не знаю.

— Ну хоть это, Слава Богу, ты не знаешь.

— Зато знаю другое — сейчас вас кто-то ищет. Наверняка — она. Может, мы ещё успеем выпить?

— Успеем…

Пока Павел разливал, в его кармане запиликал мобильник. Паша кивнул: мол, говорю же я — ищет. Словцов кивнул в ответ и полез в карман.

— Слушаю.

Звонила действительно Вера, о чём он просигнализировал Паше глазами. Вера спрашивала, где он пьёт и способен ли соображать и передвигаться.

— Вер, всё нормально, меня один очень хороший человек убедил вернуться на путь истины. Я легко могу встать из-за стола. И обещаю тебе больше никогда не досаждать пьяным разгулом.

— Павел, — с надрывом сказала Вера, — Михаил Иванович умер.

— Как?

— Его нашли в подъезде. Между этажами. Соседка. Похоже, сердце…

— Он же такой… По нему не скажешь.

— Да, никогда ни на что не жаловался. Ты действительно в порядке? Когда ты сможешь здесь быть? Нужно заняться многим, а я — с мамой.

— Вера, я недалеко. Сейчас буду.

Павел бросил на стол несколько тысячных купюр.

— Извини, Паша, придётся нашу беседу отложить на неопределённый срок.

— Если успеем, — Паша понимающе моргнул обоими глазами, затем поднял рюмку: — Мне бы хотелось узнать продолжение вашей истории. Опять же, если успею. Удачи!

— И тебе. — Павел направился к выходу, но, сделав несколько шагов, остановился и повернулся к Паше, который смотрел ему вслед: — Если мне повезёт чуть больше, чем я предполагаю, я поделюсь с тобой.

5

Похоронами генерала занимаются генералы. Вера всё больше нянчилась с беззвучно плачущей Варварой Семёновной, Павел, получалось, путался под ногами многочисленных военных, сновавших по квартире, как у себя дома. Были они предупредительны и немногословны, а явившийся специально к Варваре Семёновне военврач подтвердил диагноз врача «скорой»: инфаркт. Удивляло его другое, сердце Михаила Ивановича могло работать ещё много лет.

— Значит, — сказал он, — смерть вызвана сильным стрессом.

— Каким стрессом? — шёпотом сквозь слёзы удивлялась Варвара Семёновна. — Он за хлебом в ближайшую булочную пошёл. Каждое утро туда ходил. Его собакой Баскервилей не испугаешь… Стрессом… Глупость…

Двое в штатском вынесли из квартиры закрытый сейф генерала. Никто не возражал. Об этом они вежливо предупредили и сообщили, всё, кроме документов государственной важности и оружия, они вернут. Вынесли ещё какие-то папки и несколько книг. Официально хмурый майор принёс соболезнования от президента, Генерального Штаба и ещё каких-то военных и правительственных структур. Другой озабоченный майор уточнял, сколько будет родственников со стороны Варвары Семёновны. На ответ «все здесь», как-то глупо пересчитал: «раз, два, три…» Третьим был Павел, который порывался что-то делать, но дела ему не находилось. Единственное, что ему доверили, завесить зеркала. Получалось, что Вера утешает Варвару Семёновну, а Павел утешает Веру. В какой-то момент Словцов позволил себе неуместную фразу, когда выдалась минута уединения с Верой.

— Я, похоже, приношу несчастья. Там где я появляюсь, начинают стрелять, случаются инфаркты…

— Дурак ты, Паша, — тихо и незлобно ответила Вера.

Отпевали Михаила Ивановича в церкви Симеона Столпника на Новом Арбате. Удивительно, как этот небольшой, но красивый храм устоял во время всяческих реконструкций. И стоял он на огороженном холмике газона посреди гордых многоэтажек, несущегося мимо потока машин и блеска реклам. Видимо, ему передалась часть подвига святого, в честь которого он был построен.

Павел поразился количеству подушечек с наградами, среди которых были отнюдь не юбилейные медали. Их впереди процессии на кладбище несли строгие подтянутые солдаты. Возможно, даже из президентского полка. Гроб опускали, как и положено на военных похоронах, под залпы «однофамильцев» Варвары Семёновны. Павел в этот момент думал, что во время всех погребений, в которых ему довелось участвовать, он смотрит вокруг как сквозь бесцветную, но осязаемую пелену. Пелена появляется всякий раз, когда к нему приближается смерть. Откуда она берётся и какую выполняет функцию? Может, это своеобразная форма защиты живого человека. Ему очень хотелось спросить у кого-нибудь, видима ли им, ощущают ли они перед своими глазами эту пелену? Понимая несвоевременность подобных разговоров, он отвёл глаза в сторону, и узрел за рядами могильных оград странного человека в тёмных очках и глухом чёрном плаще. Ко всему этому на лоб его была надвинута шляпа. Подходящий образ для шпионского фильма. Он пристально и неотрывно смотрел сквозь непроницаемые стёкла на ритуальное действо, в котором участвовал Словцов.

Уже за длинными рядами поминальных столов, загнутыми буквой «п», где произносились помпезные речи, Павел опять-таки вспомнил странного незнакомца. Ещё раз возникло чувство, что он его уже где-то видел, но эта чёрная завёрнутость, позволявшая увидеть только общие очертания лица, да и то не полностью, не давала определить, где и при каких обстоятельствах. Возможно, думал Павел, это эффект ложной памяти. У многих так бывает, происходящее в настоящий момент отчётливо определяется как уже бывшее. Снова пришла на ум фотография Георгия Зарайского, но на этот раз он неожиданно для самого себя смог найти нужную ассоциацию. Вспомнилось утреннее застолье в гостинице Ханты-Мансийска, мудрый Егорыч во главе и галдящие иностранцы. И только один — молчаливый и подчёркнуто серьёзный. Он то и был очень и очень похож на Зарайского. Стоило, наверное, сказать об этом Вере, но, разумеется, не сейчас. А пока шло время, впечатление от схожести уступало место сомнениям и мыслям об излишней мнительности. Мало ли похожих людей? Тем более что о полном сходстве речи не шло.

Ночевать пришлось в квартире генерала. Словцову постелили на кожаном диване в кабинете Михаила Ивановича. Засыпая, он поймал себя на мысли, что предпочёл бы даже эту ночь провести с Верой. Хотел убедить себя, что ему стыдно перед покойным генералом, перед убитой горем Варварой Семёновной, но ничего не мог поделать. Тяга к Вере была сильнее теней смерти. Она была сравнима с цунами, которому, в сущности, всё равно, куда, как и когда направляется его бешеная сила. Ворочаясь на генеральском раритете, Павел мысленно ругал себя за безвозвратно утраченную в пьяном угаре ночь прошлую. В который раз давал себе слово, больше не прикасаться к алкоголю. Предстояло ещё пережить девять, а может и сорок дней в этом доме. Как уж решит Вера. «Зачем я здесь? — снова и снова спрашивал он себя. — Как нынче быстро несётся жизнь, и как неожиданно наступает смерть». А когда сон всё же начал налипать на веки, в кабинет вдруг пришла Вера. Но пришла явно не для того, чтобы броситься в его объятья, а просто села на край и тихо сказала: