Вид из окна

— Значит, надо писать, — сделал трезвый вывод Среда. — Надо писать так, как должно сбываться.

— А как должно сбываться? Тут без бутылки не разберёшься. Если б ты знал, в какую… я влип… И какую женщину обидел… — Он снова налил.

— Веру Шахиневну…

— Веру… Нет у неё теперь ко мне веры… Я на её глазах… — Он чуть, было, не сказал, но на язык подвернулось другое: — Убил Ленского!

— Не рви сердце, Павел Сергеевич. Мне вот вообще дуэли противопоказаны.

— Да уж, ты письмо Татьяне на груди оппонента пулями напишешь… Я в вас стрелял, чего же боле… Что я ещё могу сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле, себе два метра заказать…

Второй раз они проснулись уже ближе к полудню. Проснулись от резкого окрика: «Рота, подъём!!!». На пороге в комнату стоял Астахов. В кожаном плаще он очень напоминал актёра Тихонова в роли Штирлица. Не только внешне, но и определённой философией движений, цепким взглядом, риторической речью.

— Скажите мне, почему я не удивляюсь? — спросил он, рассматривая батарею пустых и полных бутылок на столе.

— О!.. Андрей Михайлович, по роду службы вы найдёте хоть кого хоть где, — проскрипел, открыв глаза Словцов.

Володя молча подпрыгнул, и, казалось, сейчас вытянется по струнке перед командиром.

— Город маленький, Павел Сергеевич, — задумчиво пояснил Астахов, — помпезности много, населения мало, и кроме вездесущего Егорыча, таким, как вы, больше быть негде. Если вы не взяли на абордаж ни один из ресторанов, значит, у Егорыча. Пьяный русский непредсказуем только для себя самого.

— Андрей Михайлович, меня Вера Сергеевна просила… — начал оправдываться Среда.

— Знаю, не рапортуй. У Робинзона Крузо был Пятница, а тут — середина недели… Хотя… — он с улыбкой глянул на Словцова, — тебе сам Даниэль Дефо достался в собутыльники.

— Я думал, насчёт моей фамилии шутки в школе остались, — попытался обидеться Володя.

— Ты не думал. Это я думал, и сообщил вчера вечером Светлане, что ты в срочной командировке.

Володя просветлел.

— Спасибо, Андрей Михайлович.

— Ага, можно выкрикнуть: служу мировому капиталу!

— Андрей Михайлович, как на счёт кофе с коньяком? — предложил поднявшийся со своего места Словцов.

— Да не против, но сначала вам обоим надо умыться и побриться. С трудом переношу мятые лица и щетину…

— Ну прямо Пётр Первый, — криво ухмыльнулся Павел, — пришёл — и сразу бороды рубить.

Первый в ванну юркнул Володя. Словцов переместился к столу и привычным движением наплескал две рюмки коньяка. Одну пододвинул Астахову. К его удивлению, Андрей Михайлович ершится не стал, и поднял предложенное на уровень груди.

— Лимончик заветрило, — извинился Словцов.

— Ничего, мы и без лимончика… — Астахов с видимым удовольствием опрокинул в рот коньяк. — С утра выпил, весь день свободен. И долго это будет продолжаться?

Выпивший следом Словцов сначала отдышался, потом честно ответил:

— Не знаю… Как Вера?

Теперь паузу выдержал Астахов.

— Никак. Но хочу вас предупредить, если…

— Я её обижу, вы из меня сделаете то-то и то-то таким-то образом… — продолжил раздражённо Словцов. — Можете начинать, уже обидел. Вот только ума не приложу, как это вышло… — И Павел с явным озлоблением налил по второй.

— Не так быстро, — попросил Астахов, — щас мы Вову отправим домой, а вы мне всё по порядку расскажете.

— Всё? Даже интим?

— Детально, — кивнул Андрей Михайлович. — Ежели, конечно, вы себя мните невиноватым.

— Мню.

— Ну так, в интересах, как говорят, следствия, придётся говорить правду и только правду.

— На томике Карла Маркса присягнуть? — скривился Павел.

7

Колин Уайт баловал себя утренней сигарой. В сущности, он не курил, но иногда к кофе позволял себе попыхтеть дорогой гаванской сигарой. Так, для поддержания образа жизни. Когда-то он ради спортивной формы не принимал по утрам ничего кроме овощей и сока, но теперь несколько раздобрел, расслабился. Его сослуживцы в этом возрасте уже сидели в тёплых офисах, ворошили бумаги и отдавали распоряжения. Им даже казалось, что они играют в большую политику. А Колин в это время играл в маленькие делишки за большие деньги.

Напротив него с рассеянным видом за чашкой зелёного чая сидел Джордж Истмен, плавая взглядом по страницам вороха русских газет.

— Думаю, средство уже сработало, — продолжал неторопливую беседу Уайт, — но суетиться не будем. Хорошая партия требует выдержки.

— Спешка нужна при ловле блох? — вспомнил пословицу Истмен. — Но и не передержать бы. Не стоит думать, что все там такие тупые.

— А я ни думаю. Русские интеллигенты страшные морализаторы. Если он не застрелился на крыльце, значит, обязательно уедет. Под моим соусом, — улыбнулся Уайт, — дюжина семей развалилась. Помнишь, я тебе рассказывал про индейцев Амазонки? Яномами? Так вот, рецептик я у них на китайские побрякушки выменял. Кстати, это они меня научили не торопиться. Они часами могут притворяться деревом или травой в ожидании добычи. Но никогда не промахиваются. А в России вообще торопиться вредно для здоровья. Медленная страна.

— Медленная… — задумчиво повторил Истмен. — Будто Англия скоростная. Хотя ты прав: русские медленно запрягают, но быстро ездят.

— Опять же: это даже не сами русские сказали, это Бисмарк, который их боялся и ненавидел. Я помню одну историю в тысяча девятьсот девяносто втором году в Москве. Тогда всем надо было срочно публично высказывать свою приверженность молодой демократии. Все торопливо выбрасывали свои… Как их?

— Партийные билеты, — подсказал Истмен.

— Точно. И хотя дураков, как водится, было больше, находились люди, у которых имелось другое мнение. Я тогда пробивал ситуацию по оборонке, слонялся по научно-исследовательским институтам, обещая самосвалы с долларами. Так вот, в одном из них я попал на показательное собрание. На нём разбирали поведение одного профессора, который открыто называл демократию предательством и ратовал даже не за коммунистическую идею, а за монархию. Представляешь?

— Легко.

— Помню, выступили несколько сотрудников, директор, ещё кто-то со стороны. Ох, как они гнобили этого пожилого и очень умного человека! Шоу! Ведь ещё год назад они также клялись в верности коммунистической партии и бегали в очередь к мавзолею. Наконец, дошла очередь до профессора. И знаешь, он весьма бодро и кратко доказал им, что все они дураки. Он сказал: мне кажется, в этом зале никто, кроме меня, не понимает сущности демократии, за которую вы тут рвёте глотки. Насколько я понимаю, демократия, в том числе, подразумевает возможность высказывать собственное мнение. Аргументировать, возражать и прочее. Вы же меня такого права лишаете. Примечательно, что я никогда не требовал от своих подчинённых, чтобы они придерживались моего мнения. Я никого не обещал уволить, лишить премии, как со мной было уже не раз. Я не отстранял людей от самых перспективных проектов. Я честно спорил, убеждал и оставался при своей точке зрения. Я-то предполагал что у нас демократия! А у нас какой-то демократический фашизм, доходящий до тяжёлой стадии идиотизма. Вот я и толкую: зачем нужна демократия, если все опять должны ходить строем и петь одну песню? Ваша единственная парадигма — вождь всегда прав. Вы пребываете в паразитирующей метемпсихозе и мастурбируете социологическими понятиями. Попробуйте мне возразить!