Видессос осажден

Макуранцы также пытались стрелять прямо в сараи. Солдаты, стоявшие с большими, прочными щитами на открытом конце, затрудняли это. Вскоре некоторые вражеские пехотинцы попытались действовать более прямолинейно, бросившись на инженеров, чтобы уничтожить их.

Но когда они это сделали, их товарищам по необходимости пришлось прекратить стрельбу по сараю. Это позволило видессианской кавалерии прорваться вперед через уже расчищенные бреши, чтобы сразиться с пехотой. Это была неравная битва. Пехотинцы были достаточно храбры и щадили силы, но против всадников в доспехах они пали в ужасном количестве.

"Видите ли, ваше величество", - сказал Ипсилантес.

"Да, знаю", - ответил Маниакес. "Вы поставили вражеского командира перед выбором, который, к моему счастью, мне не приходится делать. Либо он может послать своих людей попытаться удержать баррикаду от падения - и приказать их перебить; либо он может задержать своих людей и позволить расчистить баррикаду - и приказать перебить их."

"Если ты ввязываешься в драку, подобную этой, это твой шанс", - согласился Ипсилантес. "Лучший ответ - не ввязываться в подобную драку".

"Все было бы иначе, если бы Абивард..." Маниакес заставил себя остановиться. Он не видел никаких признаков ни макуранского маршала, ни тяжелой кавалерии, которую Абивард вел в прошлый сезон кампании. Он не знал, где они были, но их не было здесь. Если бы Абивард не появился, чтобы поддержать пехотинцев, он не мог быть где-нибудь поблизости. Эта мысль попыталась вызвать эхо в голове Маниакеса, но крики с фронта заглушили ее.

Бреши в баррикаде из колючего кустарника стали достаточно широкими, чтобы видессианские всадники могли прорваться через них и атаковать макуранскую армию мечами и дротиками, а также стрелами. Однако даже сейчас вражеские пехотинцы продолжали проявлять мужество. Те, кто находился в самых дальних рядах, бросились вперед на помощь своим окруженным товарищам. Они использовали свои дубинки и короткие мечи как против лошадей видессиан, так и против самих имперцев. Чем больше беспорядка они смогут создать, тем лучше для них.

"Достаточно ли у нас людей?" Маниакес задал этот вопрос скорее Фосу или самому себе, чем Ипсиланту, хотя главный инженер сидел на лошади рядом с ним.

Ипсилантес не колебался с ответом, независимо от того, предназначался ли вопрос ему: "Ваше величество, я думаю, что да".

Он оказался хорошим пророком; мало-помалу видессиане отбросили своих врагов от того, что было линией баррикады из тернового куста. К тому времени солнце опускалось к горам Дилбат. Бой продолжался большую часть дня. Маниакес отправил гонцов к солдатам, сражающимся на фронте: "Давите на них всем, что у вас есть, и они сломаются".

Он не мог придраться к тому, как его люди подчинились приказу. Они теснили макуранцев, и теснили их изо всех сил. Наконец, после ожесточенных боев - более ожесточенных, чем в центре, - Гориос преодолел препятствия на своем пути и нанес фланговую атаку, которой Маниакес ждал весь день.

Но враг не сломлен. Он надеялся на резню, когда макуранцы будут разбегаться во все стороны, а его собственные люди будут радостно охотиться на них, как на куропаток. Возможно, это было неспортивно. Ему было все равно. Битва - это не спорт; если ты ввязался в нее по какой-либо другой причине, кроме как сокрушить врага, ты был дураком.

Пехотинцы угрюмо отступили на восток, уступив поле боя видессианцам. Но они отступали в хорошем порядке, держа свой строй, насколько могли, и не рассеялись, позволив армии Маниакеса уничтожать их по частям за раз. Совершив больше отступлений с боями, чем ему хотелось бы запомнить, Автократор знал, как трудно их было отбить.

Он преследовал не так энергично, как мог бы. Во-первых, с неба просачивался дневной свет. Во-вторых, он думал, что разбил пехотинцев из Страны Тысячи городов так сильно, что они не попытаются возобновить борьбу в ближайшее время. Это было то, чего он надеялся достичь. Когда эта армия пехотинцев исчезла со сцены, он мог вернуться к делу, которое они прервали: пересечь Тиб и наступать на Машиз.

"Мы разобьем лагерь", - сказал он. "Мы позаботимся о наших раненых и людях, мы вернемся к тому, чем занимались до того, как нам пришлось развернуться и сражаться: перенести войну в Шарбараз, чтобы он знал, какой плохой идеей было ее начинать".

Ипсилант одобрительно кивнул. То же самое сделал и Регориос, когда пришел в лагерь со своими солдатами, когда сумерки уступали место ночи. "Они хороши, это так", - сказал он Маниакесу. "Немного больше дисциплины, немного больше гибкости в том, как они переходят с одной линии на другую, и они будут совсем хороши. Если мы сможем захватить Машиз, прекрасно. Это должно положить конец войне, поэтому нам не нужно продолжать учить их, как быть солдатами ".

Маниакес сказал: "Да". Он знал, что его слова прозвучали так, как будто он слушал своего кузена вполуха. К сожалению, это оказалось правдой. Шум на поле боя сразу после окончания битвы, как правило, был более ужасным, чем то, что вы слышали во время бушевавшего сражения. Весь триумф растаял вместе с самим сражением, оставив после себя только боль.

Люди стонали, визжали, вопили и проклинали. Лошади издавали еще более ужасные звуки. Маниакес часто думал о том, насколько несправедлива война по отношению к лошадям. Люди, получившие ранения на поле боя в тот день, имели по крайней мере некоторое представление о том, почему они сражались и как они получили ранения. Для лошадей все это было загадкой. В один момент они были в порядке, в следующий - в муках. Неудивительно, что их крики разрывали душу.

"Наездники и солдаты ходили по полю, делая все, что могли, для животных. Слишком часто то, что они могли , было не более чем быстрым и милосердным ударом кинжала по горлу.

Судя по их крикам, немало мужчин приветствовали бы такое внимание. Некоторым из них это удалось: большинство раненых противника остались на поле боя. Это было тяжело, но так велись войны. Нескольким видессианцам, тоже, без сомнения, ужасно раненым, было даровано освобождение от быстрого соскальзывания с этого Он навстречу вечному суду.

В остальном хирурги, чьи навыки были примерно на уровне навыков конных лекарей, помогали людям, не получившим серьезных травм, вытаскивая стрелы, вправляя сломанные кости и зашивая разорванную плоть колючими швами, на которые любой портной посмотрел бы с отвращением. Их внимание, особенно в краткосрочной перспективе, казалось, приносило столько же боли, сколько и облегчало.

И группа жрецов-целителей бродила по полю боя, выискивая тяжело раненных людей, которых еще можно было спасти, если бы их постигло нечто вроде чуда. Все целители были не только священниками, но и магами, но не все маги могли исцелять - далеко не все. Дар должен был быть с самого начала. Если бы он был, его можно было бы развивать. Если бы это было не так, все воспитание в мире не привело бы к этому.

Возглавлял целителей человек в синей мантии по имени Филетос, который в мирных тонах - по недавнему опыту Маниакеса, чисто теоретическая концепция - преподавал экспериментальную тауматургию в Коллегии магов в городе Видессос. Он также, не совсем случайно, совершил церемонию бракосочетания Маниакеса и Лисии, проигнорировав запрет вселенского патриарха на совершение духовенством чего-либо подобного. Несмотря на более позднее разрешение Агафия, некоторые священники-ригористы все еще осуждали Филета за это.