Виктор Вавич (Книга 1)

В это время в двери влетел Филипп.

– Это про что, про что?
– спросил он, запыхавшись.

– Да стой, тут уж есть речь, - отмахнул рукой пожилой.

– Или вот спички, - продолжала Наденька.
– Вот дайте коробку спичек.

– А вот, пожалуйте, - молодой парнишка вскочил и совал коробочку из-за Наденькиной спины.

Наденька показывала на бандероль - парнишки встали и все смотрели, будто не видали раньше этой привычной наклейки на коробке.

– Так, так. Вот и скажи ты!
– ободрял Наденьку пожилой. Наденька говорила про керосин, про сахар.

– А мы вприкуску, - сказал в стол рыжий рабочий, - с нас не заработаешь.

На кровати хихикнули. Филипп оглянулся назад - ишь, мол, щенки. А потом, наклонясь к столу, чтоб видеть через Наденьку рыжего, Филипп сразу горячо заговорил, будто копил спор до времени:

– А это разве дело? А? А в деревне и вовсе без сахару, так, палец пососал - и ладно. Так это что? Это справедливо? Тебе объясняет товарищ, что это дерут с людей...

– Нет, - сказала Наденька, - вот в этом-то и дело. Пусть даже очень мало едят сахара, каждый, каждый. Но их сотня миллионов, миллионов, а такого количества не съесть богатым, пусть они...

– Пускай зубы себе проедят на этом сахаре, - помогал Филипп, - пусть себе в ноздрю пихают, коли в глотку не лезет

– Все равно.
– продолжала Наденька. В это время на кровати послышалось бормотание. Филипп досадливо обернулся - опять?

– Вам что-нибудь не ясно?
– сказала Наденька.
– Вы спрашивайте, пожалуйста.

– Да так, он тут с глупостями.

– Что? Пожалуйста, - настаивала Наденька и совсем повернулась к молодым.

– Да не к делу вовсе, - говорил парнишка, что совал давеча спички. Так, глупости.

Другой смотрел в пол, свесив вихры на лоб.

– Вы говорите!
– Наденька ждала.

– Да говори, что там, - сказал Филипп. Парнишка бросил голову вверх:

– Да вот говорит: спроси ее, пусть скажет, есть Бог или нет?

– Во тебе богов цельный угол, - и Филипп протянул пятерню к божнице, выбирай себе любого, волоки домой хоть в мешке.

– Об этом мы поговорим, - сказала Наденька. В это время все обратили внимание: из коридора кричал женский голос.

– Что ж, говорю, самовар-то возьмете? Кипит, говорю, самосильно.

Оба парнишки пружиной дернулись с кровати и бросились весело в коридор.

Филипп принес посуду и баранки.

Когда рыжий стал щипать на мелкие кусочки сахар, сосед, смеясь, сказал на весь стол:

– Ты что это, уж в гроб казну загнать хочешь?

Наденька не знала: пить ей вприкуску или положить кусок в чашку.

Филипп ложечкой плюхнул Наденьке большой кусок, расплескал на блюдечко.

На цепочке

МИМО Наденьки просунулась рука, и молодой парнишка, ухмыляясь, сказал:

– Нам бы сюда пару бубликов и того... косвенного бы баночку.

Все рассмеялись. Что-то сразу раскупорилось, и все не в лад заговорили. Наденьке эти разговоры казались аплодисментами. Она скромно и важно прихлебывала чай.

– Да, чай не чай, - говорил рыжий, наклоняясь к блюдцу, - а очищенную потребляем, - он подул в блюдечко, - и даже, сказать, здорово.

– А вот дал казне заработок, зато тебе квартира бесплатная, с казенным замком.

– А в перевыручку тебе еще в загривок всыпят, - пустил с кровати паренек.

– Да что, товарищи, обижаться на фараонов, да по пьяному делу, сказал Филипп, сказал громко и повернулся боком к столу. Он размахивал руками, чуть не задевая Наденьку.
– Фараон и есть фараон! Что он тебе дядя крестный? А вот когда сам-то с нашего же брата и тут тебе под носом гадит, так это что же выходит?

Все смотрели на Филиппа.

– А что, - продолжал громко Филипп.
– Возьми мастера. Да недалеко ходить, нашего хотя бы. Это тебе не косвенный, а прямо можно сказать заноза и паразит трудящего человека.

– Да что ты "мастер, мастер", - сказал пожилой; он откинулся на стуле и прямо глянул на Филиппа. Он перестал улыбаться.
– Мастер, ты говоришь. Это уж его дело такое. Убери ты этого мастера, пойдет, знаешь... да что говорить...

– Что говорить?
– кричал Филипп.
– А то, что зачем из человека кровь пить? Дом он себе построит из наших копеек-то?

– Копейки не ему, - сказал рыжий; он сосал с блюдечка стакан за стаканом.

– Да я тебе скажу, - начал снова пожилой, - ты, Филька, брось. Тебя мастером поставить, так не похуже Игнатыча шило бы из тебя вышло. Это уж небеспременно.

– Да мне это не надо вовсе, мастерство это. Я и не тянусь. Больно надобно, - обиделся Филипп.

– Оно там надобно тебе, ай нет, а вот я тебе скажу: ты был в солдатах?
– И старик подался вперед.
– Был - говори, нет? Вот и оно. А там знаешь как? Солдат солдатом, как и все, кряхтит да жмется, а нашили ему лычко одно!
– вот тебе и начальство, - тебе же в морду сапоги тычет: чисти ему! А вчера сам взводному шаркал, аж потел. Да.

– Я говорю, - начал громко Филипп и глянул на Наденьку: что, мол, она?

– Говоришь ты, - сказал старик и нагнулся к чаю.

– Нет!
– сказала Наденька; она чувствовала, что непременно надо сказать, и не один Филипп ждет. Ей хотелось поддержать Филиппа.
– Нет! Товарищ Филипп, мне кажется, отчасти прав.

– Наш литейный мастер, - сказал рыжий, - так, ничего, на него нельзя обижаться.
– Рыжий потихоньку расстегивал воротник.

– Дело не в том, какой попался человек. А вот товарищ Филипп даже не хочет стать мастером. Филипп закивал поспешно головой.

– Потому что само положение мастера, очевидно, таково, что... оно уж вырабатывает определенный тип.

– Вот именно - тип!
– подхватил Филипп.
– Самая сволочь вырабатывается.

– Какой бы человек ни был, но...

– Хоть самый рассвятой, - махал руками Филипп. Он встал и стал шагать по комнате - два шага туда, два обратно.

– Он должен смотреть, чтоб хозяйская копейка...- говорила уже смелее Наденька.

– Рубли дерет!
– Филипп остановился над Наденькой, над ее головой ходили его руки.
– Рубли, стерва, вымолачивает из человека, из своего же брата. И на людей, ирод, не глядит: боится, чтоб прибавку не спросил кто.