Викторианский Лондон

Даже Шарлотта Бронте, известная тем, что боялась толпы, приходила на выставку пять раз: «это чудесное, возбуждающее, приводящее в смущение зрелище со смешанным духом дворца и торгового зала». [720] Когда ваш взгляд начинает фокусироваться, вы видите, что колонны выкрашены вертикальными полосами синего, белого и желтого цвета, контрастирующими с красными указателями, красными портьерами и красными тентами повсюду. Лето 1851 года было жарким, и зрительное впечатление от обилия красного, вероятно, было удушающим. Сделав глубокий вдох, вы начинаете двигаться вперед. Возможно, самым разумным было бы выпить чашку чая или стакан лимонада, пока вы привыкаете к окружающей обстановке. Комиссия не разрешила продажу алкоголя во Дворце, что, принимая во внимание предрасположенность британских трудящихся к тому, чтобы напиться, наверное, было мудро. Но то, что предлагали буфеты, вызывало протест. Вот точка зрения посетителя-француза: «Здесь есть несколько буфетов, полных каких-то ужасных кондитерских изделий и отвратительных кремов, которые считаются мороженым… есть несколько фонтанчиков фильтрованной воды, снабженные маленькими чашечками для питья…», [721] если у вас не было желания воспользоваться ими, и вы были не против заплатить, продавались минеральные воды и лимонад, поставленные господами Швеппс.

720

Elizabeth Gaskell, The Life of Charlotte Bronte,London, 1970 (Folio Society edn).

721

Письмо мсье Лемуанна включено в книгу Lardner, op. cit.

Говорили, что большинство экскурсантов прихватывало с собой еду и — алкогольные — напитки, которыми подкреплялись, сидя на подставках экспонатов. Их билеты не предполагали повторного входа, поэтому они не могли присоединиться к веселым толпам, устраивающим пикники на траве снаружи. Затем вечная проблема; но благодаря коммерческой прозорливости Джорджа Дженнингса во Дворце были устроены «уборные и умывальни», куда можно было попасть за пенни. Ими воспользовались более 827 000 человек, не считая бесплатных писсуаров для мужчин. [722] Мистер Дженнингс в письме в Комиссию предсказывал, что «настанет день, когда отхожие места будут устраивать везде, где собирается много народа». [723] Эти общественные туалеты — пример того, что многие вещи, без которых жизнь была бы, по меньшей мере, неудобна, мы принимаем как должное и не благодарим за них викторианцев.

722

Информация любезно предоставлена Майклом Липманом.

723

Однажды я слышала, как задержку эмансипации французских женщин вполне серьезно доказывали отсутствием женских публичных туалетов. Действительно, когда я училась в адвокатуре, секретарь судьи, не одобрявший женщин-адвокатов, вручил мне огромный ключ, который, как он полагал, я должна буду нести наподобие Экскалибура — он был слишком велик, чтобы положить его в сумочку, — и направляться в Кингз-бенч-уок в Темпле к ряду туалетов, таким образом публично демонстрируя свое намерение.

Подкрепившись соответствующим образом, идем на выставку. Большинство направлялось прямо по центральному проходу к знаменитому хрустальному фонтану, изготовленному братьями Оуслер из Бирмингема, — высотой 27 футов, весом в 4 тонны, из бледно-розового стекла, граненого и изогнутого с высочайшим мастерством, — вздымающему воду в воздух, чудесным образом ловящему свет, откуда бы вы на него ни глядели. Фонтан был отличным местом встречи — его нельзя было не заметить. «Полицейский участок каждый день был завален потерянными предметами, теряли все, от зонтиков до детей». [724] Куда идти дальше, каждый решал в соответствии с собственным вкусом. Доктор Дионисиус Ларднер, серьезный ученый с особым интересом к железным дорогам, сосредоточился на процессе фотографии и электрической телеграфной системе, железнодорожных поездных двигателях и подвижном составе, восьмицилиндровой печатной машине «таймс», станках для набивки коленкора, которые обслуживались одним человеком с мальчиком-подручным и производили четырехцветную набивку в таких количествах, что раньше для такой работы потребовалось бы 200 рабочих, а также новыми точными технологиями, которые работали с допустимым отклонением в миллионную часть дюйма.

724

Письмо Лемуанна в книге Lardner, op. cit.

В книге доктора Ларднера о Выставке, опубликованной после ее закрытия, говорилось о пассажирских лайнерах, двигавшихся с помощью пара, «морских пароходах». Трансатлантические перевозки начались в 1836 году, но «явно провалились». В 1851-м Сэмюэл Кьюнард, канадец, получил годовую субсидию в 145 000 фунтов, чтобы наладить еженедельное трансатлантическое сообщение с Нью-Йорком со своей флотилией из девяти пароходов. Доктор Ларднер не обратил внимания на прототип аппарата факсимильной связи, [725] но электрический телеграфный аппарат вызвал у него восторг. На выставке была представлена уменьшенная модель ливерпульских доков с 1600 полностью оснащенными кораблями. Американцы прислали жатку Маккормика и револьвер Кольта, а также швейную машинку — еще не зингеровскую, очень практичный ножной протез, кровать, которая могла уместиться в небольшом чемодане, и гроб, устроенный так, что похороны можно было отложить до прибытия едущих издалека родственников.

725

Запатентовано Александром Бейном в 1843 г. Stephen van Dulken, Inventing the 19 ^thCentury,London, 2001.

Может быть, вас больше интересует изобразительное искусство? В соответствии с одним из непостижимых правил, выработанных Комиссией, на Выставке не могла быть представлена живопись, но скульптура разрешалась, и статуи произвели неизгладимое впечатление. Можно ли забыть статую принца-консорта, одетого греческим пастухом? Один посетитель выставки с севера страны подробно описал свой визит в Лондон, дополнив его газетными статьями и фотографиями, заботливо вклеенными в красивый томик в кожаном переплете. Ему доставили «большое удовольствие скульптуры, в особенности, задрапированные женские фигуры». [726] Драпировка была уложена так, что казалась прозрачной, к тому же в Ньюкасле видишь не так много обнаженных женщин. Он был не единственным, кто получил удовольствие, созерцая женские статуи. Один американский скульптор прислал очаровательную скульптуру греческой рабыни, обнаженной, если не считать хитроумно расположенной цепи. Интерес, который она вызывала, не имел никакого отношения к ее политической значимости. Витражи размещались на верхнем этаже галереи, так чтобы свет мог проходить сквозь панели. Лучше всего их было разглядывать в ясный день, когда краски были ярче, а галерея не так переполнена народом, как на первом этаже.

726

Неопубликованный дневник У. С. Белла, упоминается в книге Creaton, op. cit. Бедный мистер Белл, он так явно старался, чтобы его прекрасная книжка стала семейной реликвией, предметом восхищения потомков, но она оказалась на распродаже и была — к счастью для историков — куплена Музеем Лондона.

Экзотическое великолепие индийской экспозиции было бесподобно: шелка, расшитые драгоценными металлами и самоцветами, трон, сияющий серебром и золотом, даже паланкин на спине чучела слона. [727] Если вас привлекал Восток, можно было полюбоваться Кохинором, знаменитым бриллиантом, полученным Англией в 1850-м, после англо-сикхских войн 1845–1849 годов и аннексии Пенджаба. [728] Его прежняя владелица, жена шаха Шуджи, когда ее попросили оценить бриллиант, ответила: «Если силач бросит четыре камня, на север, на юг, на восток и на запад, и если все пространство между ними заполнить золотом, то все оно по ценности не сравнится с Кохинором». [729] Наверное, ей было жаль расставаться с камнем. Бриллиант был выставлен в отвратительной металлической клетке-сейфе 6 футов в высоту, его освещал газовый свет, но он, тем не менее, сверкал не так ярко, как ожидалось. (Позднее его отдали на переогранку, после чего он украсил королевскую корону.)

727

Слон был не из Индии, а из музея в Саффрон-Уолден, Leapman, op. cit.

728

Маркиз Дальхаузи писал королеве из Симлы 15 мая 1850 г. о подготовке к его транспортировке. Он послал бриллиант на «Медее». «Одному из кораблей Вашего Величества было приказано прибыть в Бомбей и забрать его, но он не прибыл, и не прибыл спустя еще два месяца… „Медея“ отплывает 6 апреля [1850] и, надеюсь, благополучно и быстро совершит переход до Англии». John Raymond (ed.), Queen Victoria’s Early Letters,London, 1963 (rev. edn).

729

Raymond, op. cit.

Французская часть экспозиции была почти так же великолепна, но более соотносима с британской промышленностью, использовавшей французский опыт в показе техники. Французы зарезервировали себе больше места, чем любой другой иностранный участник, и прекрасно использовали его. Роскошные товары, которыми славилась Франция, включая ткани и модную одежду, дополняли станки, на которых первые были изготовлены. К этой экспозиции примыкал зал с мебелью и другой, с севрским фарфором, с гобеленами и коврами мануфактур Гобеленов и города Бовэ.

Посетители комментировали праздничный вид парка. «Серпантин был очень живописен. На нем был небольшой военный корабль, трехмачтовый, весь увешан флагами, матросы все были на реях [наверное, там было тесновато, на таком небольшом корабле], а рядом плавали гребные лодки». [730]

* * *

Существовали опасения, что преступники всего мира съедутся в Гайд-парк и будут совершать в Лондоне ограбления. И не только преступники, но и политические подстрекатели и революционеры. Россия перестала выдавать паспорта. Неаполь попытался помешать тому, чтобы его граждане, посетив Лондон, «попали под вредное влияние революционных доктрин». Король Пруссии Фридрих Вильгельм запретил своему брату, будущему кайзеру, посетить своего кузена в славный для него момент из-за революционеров. Альберт — чем больше я узнаю о нем, тем большее уважение он у меня вызывает, — дал едкий ответ:

730

Неопубликованный дневник Роберта Джеймса Ли, MS 3224, Wellcome Institute, упоминается в книге Creaton, op. cit.

Поскольку затронута Англия, я могу только уверить Ваше Величество, что мы здесь не боимся ни восстаний, ни убийств политических деятелей, что в самом деле здесь нашли пристанище многие политические беженцы и, возможно, они входят в сговор друг с другом, но в действительности ведут себя мирно, живут в большой бедности и, наверное, пришли к выводу, основанному на собственном опыте, что английский народ не имеет ничего общего с их взглядами и что Лондон, вероятно, самое неподходящее место в Европе для осуществления их планов. [731]

731

Цитируется в книге Davis, op. cit.

На всякий случай 200 солдат и 300 полисменов, какое-то число детективов в штатском, нанятых иностранной полицией, патрулировали толпу посетителей, чтобы опознать любого негодяя. За все время работы выставки было арестовано всего двенадцать карманников. Несколько детективов-иностранцев сочли, что долг призывает их на ипподром, поскольку в Хрустальном дворце совершенно нечего делать, или проводили вечера за изучением ночной жизни в Сохо или на Хеймаркете, но затем решили, что преступления на родине больше заслуживают их внимания, и возвратились домой.

Кто же посещал выставку? Да, конечно, королева. Она обожала мужа и была нескрываемо и по праву горда признанием, которое он получил. Возможно, ее действительно интересовали представленное Америкой оборудование и «очень любопытные изобретения», что не очень похоже на правду, но американцы были необычайно довольны ее визитом. Она провела часа два, рассматривая оборудование, что вряд ли сделала бы какая другая викторианская женщина, если ее дорогой муж не стоит рядом с сосредоточенным видом. Королева, вопреки правилам, сумела купить множество севрского фарфора, но вряд ли кто упрекнет в этом своего монарха. Неоднократно посещая выставку, она, вероятно, провела там часов 50. Она стала прогуливаться среди толпы, что еще больше способствовало популярности королевской семьи. Выставка открывалась в 9 утра, но королева приезжала раньше, а уезжала, когда залы начинали заполняться посетителями. Иногда вместе с ней приезжал Альберт, иногда она появлялась в обычном сопровождении — без большого гвардейского или военного эскорта. Когда посетители узнавали ее небольшую фигуру, она улыбалась в ответ и весело кивала. Вот и все, что можно сказать о мрачных пророчествах прусского короля. Спокойствие королевы кажется удивительным, если вспомнить о неоднократных попытках ее убить или причинить ей вред. [732]

732

В июне 1840 г. в королевскую чету стрелял сумасшедший, и чуть было не попал. Беременная Виктория осталась невозмутима. В июле 1850 г. Роберт Пейт, бывший офицер, ударил ее по голове тростью. Капор ослабил удар, у нее не было никаких повреждений, кроме синяка, более слабую женщину эти случаи могли бы лишить присутствия духа.