Вилька и Мишка в тылу врага

Женщина немного подумала, потом открыла сундук, или ящик, не разглядеть было в темноте, и достала двое штанов, пахнувших затхлостью и две драные рубашки:

– Переодевайтесь, давайте свои штаны, постираю заодно со своим бельём. Подштанники тоже мокрые? Снимайте, так поспите. Утром всё высохнет.

Мы послушались, тем более, что здорово продрогли.

– У нас консервы есть, тётечка, - сказал Мишка, давайте поснедаем, а то мы с утра ничего не ели, некогда было.

Это да, было нам некогда, стараясь уйти как можно дальше от поля битвы, мы ни разу не устроили привал.

– Давайте, ребятки, - повеселела хозяйка, - вот рукомойник, умывайтесь, у меня и бульба есть.

– А у нас сало, - добавил хитрый еврей.

Когда мы расселись за столом, освещённым одинокой свечкой, увидели две пары глаз, глядящих на нас с печки.

– Кто там? – спросил я хозяйку.

– Сынки мои, Яська да Янка.

– Так зовите, пусть поедят.

– Да ели они сегодня, - отмахнулась женщина.

– Ну и с нами… - сказал я веское слово, сноровисто вскрывая банки кухонным ножом.

Консервы оказались овоще-мясными, духовитыми, у нас с голодухи закапала слюна.

Хозяйка взяла большую чугунную сковородку, вывалила туда богатство, добавила картошки и поставила греть на огонь в маленькой печурке.

Пацаны незаметно переместились к нам за стол, вооружённые ложками. Были они примерно нашего возраста, наверняка нас одели в их шмотки.

Разогревшуюся кашу мы слопали в мгновение ока, только стукоток прошёл по избе.

– Ложитесь с хлопцами на печи, поспите, гляжу, устали вы сильно, - предложила хозяйка. Я отчего-то оробел, вспомнив свой энурез. Что если?

Я беспомощно посмотрел на Мишку, и он прошептал мне: - Не бойся, это только в бою бывает!

Откуда он это знает? Наверно, просто успокаивает. Но я, тем не менее, правда, успокоился и полез на печь.

Долго ли мы проспали, не знаю. Разбудили нас грубые голоса и топот ног.

– Где у вас тут пришлые пацаны? – кто-то резко отодвинул занавеску, и я, щурясь от яркого света керосиновой лампы, увидел двух полицаев с винтовками. Откуда-то я знал, что эти парни с белыми повязками на рукавах – полицаи.

– Ага! – вот беленький, а рядом – чёрненький! Всё сходится! Вставайте, одевайтесь.

Мы спали в одних рубашках, без порток, которые подложили себе под головы вместо подушек. Вместо одеяла нам служили рогожные мешки. Здесь же, на печи мы натянули портки и слезли на земляной пол. Я стоял, поджав пальцы ног, и думал, стоит обуваться, или нет. Если поведут на расстрел, всё равно снимут обувь. Зачем она мёртвому?

– Не обувайся, - шепнул я Мишке. Мишка кивнул.

– Выходи, - скомандовал высокий полицай, и двинулся к выходу.

– Детей то куда, ироды? – заголосила хозяйка.

– Молчи, тётка, будь довольна, что твоих не трогаем! – отозвался молоденький полицай, ухмыляясь.

– Хватит болтать, Федька! Выводи пацанов!

Полицаи, один спереди, другой сзади, повели нас по неширокой улице. Мишка отчаянно зевал, скребя себе грудь под рубашкой. Его зевота заразила сначала меня, потом и полицаев. Так и шли, раздирая рты. Пришли к какому-то сараю и завели внутрь. Здесь старший засветил керосиновую лампу системы «летучая мышь» и велел нам раздеваться. Снимать с себя всё.

– То есть как всё? – удивился Мишка и перестал зевать.

– Снимай, а не то я займусь, - весело заржал молодой.

– Вы не имеете права… - пискнул Мишка, я же, вздохнув, начал раздеваться, решив подчиниться.

– Раздевайся, Минька, зачем-то нужны им наши портки!

– Вот – вот, умный мальчик, - проговорил старший.

– Рубашки тоже! – велел младший.

Мы разделись, полицаи передали нашу одежду кому-то на дворе и остались охранять нас. Мы стояли, закрывшись руками.

– Что вы там прячете? – глумливо спросил младший, руки по швам!

Мы выпрямились.

– Смотри, Петро, какие девочки! – ухмылялся младший, - давай, пока употребим?

– Ты что, Федька, содомит? – удивился Петро.

– Да ты посмотри, какой содомит, такие девочки!

– Смотри, Федька, за содомитство немцы стреляют.

– А кто узнает? Ты же не расскажешь!

– Я – то не расскажу, так нам велели пацанов не трогать!

– А мы и пальцем их не тронем! – захохотал Федька.

Петро пригляделся ко мне:

– Почему у тебя яйца чёрные?

– Били, - коротко ответил я.

– Немцы?

– Красные, - сплюнул я.

– За что? – удивился Федька.

– Он говорил, что я немецкий шпион.

– А ты?

– Что, я?

– Ты не шпион? – с трудом сдерживая смех, спросил Федька.

– Нет, конечно, я русский.

– Как звать тебя, русский?

– Вилли.

Федька зашёлся хохотом.

– Что смеёшься, дурак! – сморщился старший, Петро, - фамилия твоя как? – обратился он ко мне.

– Граббе. Фон Граббе, - в сарае наступила мёртвая тишина, затем звонкий подзатыльник сбил кепи с Федьки: - Извиняйся немедленно!

– Простите, господин Граббе, простите нижайше, я ведь ничего…

– Принеси им что-нибудь прикрыться! – Федька убежал, вытирая с лица обильный пот.

– Простите, господин, этого дурака, а вот ваш спутник, он, случайно, не еврей?

– Ты что, слепой? – возмутился я, - где ты видишь еврея? Это дон Мигель Антонио Санчес де Ла Манча! Я ничего не перепутал? – обратился я к Мишке.

– Ничего, Вилли, - вздохнул Мишка.

– Сын испанского гранда.

– Как вы здесь оказались? – спросил Петро.

– Война, - пожал я плечами, несмотря на свою наготу, стараясь выглядеть надменно.

Прибежал Федька. Принёс какие-то тряпки: - Вот, всё, что нашёл.

Нам дали штаны и рубашки. Одевшись, почувствовали себя увереннее.

– Господа, пока не пришёл другой приказ, вам придётся переночевать здесь, залезайте наверх, там сено, и спите. Не хуже, чем на жёсткой печи.

Мы послушно забрались по шаткой лесенке на сеновал, залегли там и затихли.

– Ну, ты дурак! – услышали мы еле слышный шёпот.
– А если пацан родственник коменданту? Скажет слово, и всё, конец!