Вилька и Мишка в тылу врага

– Может, врёт? – с надеждой спросил Федька.

– Как же, врёт! Не видишь, немец!

– Да вижу я, - расстроенно пробурчал Федька.

– Минька! – прошептал я в ухо Мишке, - будут спрашивать, те штаны, что с нас сняли, были нашими! Они откуда-то узнали про зашитое послание!

Мишка кивнул, мы притворились спящими, я же начал думать, как вернуть штаны с донесением. Должно быть, написано на шёлковой ткани несмываемыми чернилами, подумал я, поэтому не прощупываются и можно стирать. Интересно, что там может быть написано?

Ночью я решил ничего не предпринимать, утро вечера мудрённее.

Утром нас осторожно разбудили, сводили в будочку и к умывальнику, затем предложили позавтракать, причём Федька оказался нашим лучшим другом.

– Послушай, Федька, - сказал я, когда мы наелись полицайской каши, - мы у той тётки оставили свои вещи, не проводишь? Жалко бросать, хорошие вещмешки, да и ещё кое-что…

– Не велено, конечно… - заменьжевался Федька.

– Так ты же с нами пойдёшь, покараулишь возле избы, а мы, со своей стороны, запомним твоё доброе к нам отношение.

Федька подумал, подумал, и согласился. Мы пошли окольным путём, зашли с огорода.

– Понаблюдай за дорогой, чтобы никто не видел, - попросил я Федьку. Федька спрятался за угол, и стал смотреть за дорогой, а мы вошли в избу.

И увидели, что братья уже ходят в наших штанах.

Ничего удивительного, подумал я, во-первых, нас увели под ружьём, во-вторых, в их одежде. Нас они не ожидали увидеть, чему очень не обрадовались.

– Привет, Яськи, - сказал я, - давайте быстро переодеваться, нас полицай ждёт.

Братья отрицательно замотали головами, вцепившись в штаны.

– Где матка? – сурово спросил я, - хотите неприятностей? Где наши остальные вещи?

Янка с Яськой стояли твёрдо, как партизаны.

– Да что ты с ними валандаешься! – разозлился Мишка, - И так время потеряли, всыпь им хорошо!

– Я вам всыплю! – в сени вышла хозяйка, и, увидев нас, охнула:

– Мы вас уже не чаяли увидеть! За вещами пришли?

– Да, тётя, скорее, время на вес не золота, но жизни! – прошипел я.

Тётя кивнула, зашла в горницу и вынесла наши вещмешки.

– Штаны тоже! – напомнил я, - Быстро!

– Давайте, дети, снимайте, - попросила мама.

Еле сдерживая слёзы, пацаны стали раздеваться.

– Трусы где? – удивился Мишка.

– Так на зиму хотела оставить, холодно им будет.

– Ладно, Мишка, - остановил друга я, - видели нас в одних штанах, может, и к лучшему.

Мишка злобно засопел, но больше ничего не сказал, быстро переодеваясь.

– Рубашки оставим, - распорядился я.

– Да ты что! – взорвался Мишка, - Мы в этом рванье должны ходить?

– Успокойся, Минька, недолго мы так походим, думаю. Всё, бери мешок, пошли.

Мы вовремя вышли, Федька уже терял терпение.

Назад мы вернулись, также, незамеченные.

– Если спросят, откуда мешки, что скажем? – спросил меня Федька. Я пожал плечами:

– Так ты же подарил, Федя, забыл, что ли?

– Точно, Вилли, забыл! – почесал затылок Федька.

В это время подошёл Петро и пригласил за собой.

– Вызывают в город, в комендатуру, - сообщил он.

Нас усадили на подводу, и мы неторопливо покатили по пыльной дороге.

Ближе к городу дорога приблизилась к реке, и мы увидели большой железнодорожный мост, переброшенный через реку. Мост хорошо охранялся, были устроены огневые точки, укреплённые мешками с песком. Огневые точки были оснащены зенитными установками, пулемётами, даже скорострельными орудиями.

По мосту ходили дозоры.

«Нелегко будет» - пришла мысль. Я задумался. Хорошо, конечно, уничтожить переправу, вот только откуда мне пришла мысль, что я это могу? Я простой пацан…

Я ещё раз внимательно осмотрел мост, быки, охрану и пожал своими узкими плечами: здесь нужна тонна взрывчатки и несколько диверсантов.

Между тем мы заехали на территорию железнодорожной станции. Все пути были забиты, возле складских помещений лежали штабелями какие-то грузы, по-моему, даже снаряды. Внимательно присмотревшись к маркировкам, я понял, что так и есть, даже ящики с толом. Откуда я знаю? Значит, знаю.

Охраняли всё это богатство двое измученных солдата, правда, с мордами ротвейлеров. Такими же квадратными. Видно было, по их быстрым взглядам по сторонам, что они ждут смену, наверно, им жутко хочется курить, а здесь нельзя, взорвёшься нафиг.

Взорвать бы всё это. Я сонными глазами осмотрел завалы взрывчатых веществ, с хрустом потянулся и лёг навзничь, на сено, постеленное на дно телеги. Мишка примостился рядом.

– Ты видел? – шепнул он мне в ухо, но я прижал ему губы пальцем.

Проехав бесконечные склады и составы, мы выехали на мощёную брусчаткой городскую улицу, по которой иногда ездили мотоциклы или грузовики.

Никакой суеты, всё по-деловому. Как называется? Орднунг?

Подвезли нас к добротному строению, украшенному знаменем со свастикой.

Комендатура. Охраняли комендатуру двое солдат с автоматами. В серой форме.

Петро сходил внутрь, недолго пробыл там и, выйдя, поманил нас за собой.

Нас завели в кабинет, в котором стояли столы буквой Т, со стульями, над столом висел портрет Гитлера. Из-за стола вышел стройный офицер в фуражке с высокой тульей, на месте кокарды красовалась мёртвая голова.

Удалив полицаев, немец с минуту весело разглядывал нас.

– Говоришь, ты Вильгельм Отто фон Граббе? – с усмешкой спросил он меня, с лёгким акцентом.

– Я попал под бомбёжку, меня контузило, и я плохо помню, что было до того. Забыл своё имя, язык. Когда Мигель заговорил со мной по-русски, я даже не понял, на каком языке он говорит.

– Мигель, говоришь? – немец задал вопрос, наверно, по-испански.

Мишка бойко ответил. Так они поговорили немного. Чёрт! А если он сейчас спросит меня, то, о чём расспрашивал Мишку? Я взмок.

– Что дальше было? – не меняя выражения лица, спросил меня немец.

– Потом попали в плен красным. Меня били. Показать?