Вилла Пратьяхара
Шрифт:
Меня просто подкидывает от негодования.
— Вчера? Если уж на то пошло, то я отлично провела вечер. Сначала ужинала со шведкой, а потом навещала…
— Ого! И кого же?
Я закусываю губу.
— Ни кого. Я пошутила. Сидела дома, кормила ящериц. Куда мне еще тут деться?
— Бедненькая.
— Сама ты бедненькая, — не выдерживаю я. — С сегодняшнего утра я, между прочим, невероятно богата.
— Ммм… Внутренним богатством? Ну-ну… — миролюбиво воркует рыжая бестия, опять принимаясь с наслаждением внюхиваться в свои пропахшие Арно волосы.
Выздоравливающему прописан сон, но я не ложусь. Засев в засаде на втором этаже, я выглядываю из-за занавески и жду появления Арно. У меня еще осталось одно небольшое, но очень важное дело.
Время снова остановилось.
— А как же его запах? Смоется! — бросила я ей, проходя мимо.
— Ничего, вечером наработаем новый. Принеси мне сок.
— Сама принесешь.
Я закрываюсь в своей спальне и делаю вид, что читаю, то и дело поглядывая на часы. Арно появляется только к трем. Похожий на пленника с рабовладельческого судна, нагнувшись вперед и шаркая ногами, одной рукой он придерживает на плече двадцатилитровую канистру с питьевой водой. Во второй зажат пакет с апельсинами, манго и ананасами. Влажная от пота кожа лоснится и бликует на солнце.
Остановившись у дверей, наш гость закашливается.
— Дарлинг, ты? А где наш арбуз? — воркует Жанна.
Из моего укрытия за занавеской мне видно, как она выплывает на террасу. Рыжие волосы еще не высохли и распущены по плечам, на мокром, только из ванной, теле нет ничего, кроме соблазнительно прилипшей к нему полупрозрачной комбинации. Не успевает Арно поставить канистру на землю, как она прижимается к нему своими силиконовыми тыквами и ищет губами его губы.
Я не уверена, что француз задержится здесь надолго и тороплюсь спуститься.
— Привет, — бросаю я ему как можно небрежнее, старательно отводя глаза в сторону.
Все идет по плану, пациент идет на неминуемую поправку, есть только одно осложнение: не скоро теперь я решусь посмотреть французу в его смеющиеся карие глаза.
Арно отстраняет прилипшую Жанну, одаривает меня загадочной ироничной улыбкой и кивает.
— Привет. Как спалось? — спрашивает он.
— Мне? Мне — очень спокойно. Просто отлично. Свежий воздух идет мне на пользу. А что? — напрягаюсь я.
— Ничего, — гость качает головой и опять бросает на меня какой-то непонятный взгляд.
— Боже, ты весь мокрый! Откуда это? — Жанна с видом рабовладелицы оглядывает свое новое приобретение.
Она бы еще проверила, чистил ли он сегодня зубы.
Арно пожимает плечами.
— Наверное, канистра протекла, пока я ее нес.
Но Жанна уже ухватилась за его майку и резким рывком сорвала через голову.
— Я повешу, пусть высохнет.
Пытаясь сопротивляться, Арно протягивает руку за Жанниной добычей и на миг оказывается повернутым ко мне спиной. Меня бросает в жар от свежих пунцовых царапин, горящих на его загорелой коже. Они кажутся мне похожими на следы от розг и, глядя на них, я чувствую, что меня словно ударили в эту секунду такими же — вощеными, тугими, с садистски завязанными жесткими узелочками, и не по спине, а прямо в распахнутое, голое, наспех выдранное из груди пульсирующее сердце. Как будто почувствовав что-то, Арно немедленно оборачивается и перехватывает мой взгляд, как бы цепляет его магнитами своих глаз, насильно отрывая от кровавых полос. Застигнутая врасплох, я подчиняюсь, промедлив лишь долю секунды, отдаю ему свои глаза и разрешаю поднять их выше, к его лицу. Мы смотрим друг на друга. Он слегка наклоняет голову и вопросительно изгибает брови, но взгляд его серьезен и немного удивлен, более того, мне мерещится в нем чуть ли не упрек.
Я молча отворачиваюсь и смотрю, как пропустившая всю эту немую сцену Жанна царственным жестом кидает майку на раскаленные камни. Мне приходит в голову ужасная мысль, что, пожалуй, здесь она высохнет чуть быстрее, чем мне надо. Арно необходимо задержать у нас. Я беру себя в руки. Главное, чтобы голос не задрожал.
— Дорогая, сделай труженику кофе или… лучше выжми ему свежий ананасовый сок, — говорю я с надеждой, что пока московские ручки моей подруги справятся с таким сложным процессом, как очистка ананаса, пройдет как минимум минут двадцать. Как раз столько, сколько мне необходимо на мое предприятие. — А ты сядь, погости у нас, покури, — обращаюсь я уже к Арно.
Мне хочется хотя бы мельком дотронуться до его кожи, хотя бы для того, чтобы потянуть его вниз, в
кресло, но рука замирает в нерешительности в сантиметре от его предплечья.— Я скоро вернусь. Дождитесь меня.
Схватив сумку, я бросаюсь вниз по камням в сторону пляжа.
— Куда это она? — озадаченно спрашивает Жанна.
— Ну мало ли, какие у человека могут быть срочные дела… — отвечает ей Арно, и мне опять мерещится непонятная ирония в его голосе.
Вдоволь наползавшись под окном Арно и даже (от усиленного рвения) ободрав себе колено, я прихожу к выводу, что мой браслетик испарился. Вероятно я сама вчера затоптала его, когда пыталась нащупать тонкую цепочку в траве. Почва под окном рыхлая, жалкая тропическая растительность изрядно примята, и рыскать дальше уже не имеет смысла и даже опасно: чем дольше я тут вожусь, тем больше остается следов. Время опять играет в свои дурацкие игры, на этот раз стрелки моих наручных часов словно взбесились и несутся вскачь. Хозяин может появиться в любую секунду, и я подозреваю, что, увидев меня на карачках под его окном, с ободранным коленом, с руками, черными от земли, он обо всем догадается. Лучше пускай браслетик навсегда будет похоронен на этой лужайке, ключик от счастья не достанется никому, а, впрочем… верить в такие глупости и вовсе нелепо. Оглянувшись напоследок, я отряхиваю руки и спешу убраться отсюда подальше.
Пролетев через пляж и взбежав на свои скалы со скоростью опытной горной козы, я останавливаюсь перед домом перевести дыхание. Терраса уже пуста. В первую минуту мне приходит в голову, что любовники закрылись в Жанниной спальне, и я замираю от возмущения, пораженная перспективой опять услышать их стоны, но скоро разум возвращается ко мне, и я понимаю, что входная дверь закрыта снаружи на ключ. Скорее всего парочка ушла загорать или отправилась снова на экскурсию по острову. Немного странно, что я не встретилась с ними на пляже, но облегчение от того, что их разгоряченные возбужденные тела («двадцать сантиметров полного восторга», «медовые губы», «шершавый язык», «иди посмотри, какой укус») не сплелись в едином любовном танце на втором этаже (моего!) дома настолько сильно, что я разрешаю себе небольшую передышку и сажусь покурить и подумать. А подумать мне, действительно, есть о чем.
Все последние дни слились для меня в сплошную болезненную муку ревности, полностью вытеснив из мыслей то, что, по идее, должно бы сейчас волновать меня больше всего. Я откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. В голове наспех прокручивается кино: дешевое, никак не мировой шедевр, а непрофессиональное, почти наивное, снятое на прыгающую в руке домашнюю камеру. Смутно маячит название фильма:
Девять с половиной… (нет, конечно же, всем очевидны жалкие потуги на «8 1/2 » Феллини или хотя бы на «9 1/2 недель» Адриана Лайна, но у нас все гораздо тривиальнее) — «9 1/2 миллионов евро».
(Какие там рубли или доллары? О чем вы? Рублями мы кормим свиней, а доллар давно опозорен).
Внизу экрана, в скобках или лучше — маленькими красными буквами (давайте дадим по ним волну испуганной дрожи): — Краденых .
(Красота! Домашнее видео, украшение семейной коллекции!)
И краденых не у кого-нибудь, а у Тащерского! Полный восторг!
(Йо-хо-хо! Запахло триллером? Или не будем спешить совершать ошибку преждевременного определения жанра?)
…Краденых у Тащерского и премило лежащих на счету в каких-то считанных часах от нашего райского островка — мне даже мерещится изящный бантик на ленточке, игриво связывающей банковские купюры.
Пачки купюр.
Много пачек. Хрустящих. Новеньких. Brand new, еще попахивающих свежей краской. Какая пошлятина…
(Купив новую книжку, папа всегда раскрывал ее на развороте и с наслаждением втягивал носом типографский запах, глаза прикрыты, так приятнее).
Какие книжки? Что от них толку? — Полный чемоданчик наличных, вот что интересует эстета двадцать первого века.
Вот это мы понимаем. Наконец-то запахло сюжетом. А то от вашей лирики уже слегка мутило.
Теперь крупный план: покажите зрителю чемоданчик! — Черный, дешевый, местного тайского производства, возможно подделка (посмотрите, нигде ли не висит брелок известной фирмы?), из кожзаменителя, наспех купленный в первой попавшейся лавке в Бангкоке.