Виллу-филателист
Шрифт:
Может, подать о себе небольшой знак? Кто об этом после узнает…
Но почему-то не подал. Только ругал их мысленно всякими словами. И все время думал: «Да идите же вы наконец сюда! Ну идите, идите! Что вы рассуждаете! Тупицы. Идите же наконец!»
Послышался голос Хельви:
— Проверим возле сосны!
Вот это девчонка! Хоть у одной голова работает!
И вот уже привалили все вдесятером. И нашли меня. Я протянул им из-за пазухи шифрованный пакет.
— Андрус! — сердито крикнул Рейго. — Валяешься тут и не даешь о себе знать. Другие на подходе!
Прежде чем я успел что-нибудь ответить, Кусти крикнул:
— А
Я заметил, что Хельви с интересом смотрит на меня. Неужели и она ждет, чтобы я… Вот тебе раз! И не поверил бы.
Я хотел уже крикнуть, что зашифровано в последнем, и самом сложном пакете. Хотел уже сказать… Но сперва решил еще раз посмотреть на Хельви. Радостно и стыдливо поднял глаза. А сам подумал:
«Ради тебя я делаю это… это… А что «это»?» — вдруг ударило мне в голову.
— Ну! — торопил Рейго.
— Чего тянешь! — заворчал Кусти.
Хельви все еще улыбалась. Будто улыбка приклеилась ей на лицо.
И вдруг я понял, какая это была улыбка. Так смотрят на дрессированную собачку, которая тут же за конфетку начнет выкидывать трюки. Хельви была уверена в своей победе. Я чувствовал, что она считает меня круглым нулем. Об этом говорили валявшиеся передо мной во мху конфеты. Красивые на вид, но приторно сладкие. Да и жажда мучила меня. Я хотел пить. Хотел холодной, лучистой, тихо и весело журчащей воды.
— Уходите отсюда, — сказал я невозмутимым голосом. — Ребята из третьего придут и сразу увидят, где я нахожусь…
Они пошли к лесу. Ворчали, ругались, угрожали.
Я глянул вверх. Ярко-белые облака-корабли по-прежнему плыли над самой сосной. И опять казалось странным, что они не зацепляются, не оставляют на ветках белой пушистой бахромы. Казалось-то казалось, только я знал, что этого никогда не случится. «Девять тысяч девятьсот девяносто — это страшно большая ошибка, — думал я про себя. — А могут закрасться еще большие ошибки. Намного большие!»
Когда я думал об этом, у меня здорово поднялось настроение оттого, что наши там возле леса ломают головы над последней шифровкой.
Одна забота: что делать с этими конфетами? Оставить здесь? Закинуть в лес? Взять и торжественно вернуть владелице?
Этот вопрос разрешил третий отряд, который все их до последней съел.
Когда я был сенсацией
Я вышел из школьных ворот на улицу. На тротуаре была гололедица. Приближалась старушка с сумкой. И прямо возле меня поскользнулась и упала. Сумка описала в воздухе красивую дугу. Два длинных тонких батона вырвались на свободу и, весело вертясь, некоторое время неслись по улице.
Картина была довольно смешной. Так и хотелось рассмеяться. Но я сделал серьезный вид, помог старушке подняться и собрал ее батоны в сумку. Старушка сказала, что я хороший мальчик, спросила, что разве у школы нет песка, и… Мы уже расходились, как появилась Стенная Газета. Не какой-нибудь там фанерный
стенд для заметок и карикатур, а ее редактор Кусти, которого все мы зовем Стенной Газетой. Потому что стенная газета была душою Кусти. Как для иного футбол, марки или похвальба. Просит Кусти нас написать в газету. Отвечаем «да-да» и спокойно оставляем без внимания. Потому что в последнюю минуту Кусти все равно сам все сделает. И с преогромным удовольствием. Одно время мы наш «Факел» даже называли «Газетой Кусти».А как наш редактор любит сенсации и необычайные происшествия! Я часто задумывался, откуда он все эти тайные дела и потрясающие истории выкапывает. И отчего это он ни от кого не получает взбучки.
И вот появляется вдруг этот самый Кусти. Подскакивает ко мне и кричит:
— Интервью! Совсем короткое интервью! Вопрос первый: «О чем ты думал в тот миг, когда поспешил на помощь несчастной старушке?»
В руках Кусти уже мелькнули блокнот и ручка.
— Подумал — вот смехота! — ответил я, улыбаясь.
— Ах, так… — заморгал Кусти. — Вон что… А раньше ты проявлял желание помочь кому-нибудь?
— Проявлять не проявлял, а задний ход давал! — довольно зло ответил я.
— Ах, так… — переварил Кусти и этот мой ответ. — Вон что… А в детстве ты ощущал потребность помогать другим?
— Еще как ощущал. Конфеты соседского мальчишки всегда до последней съедал!
Кусти приготовился было еще о чем-то спросить, но я дал деру.
На следующий день в школе мне сразу же бросилась в глаза огромная толпа у стенной газеты. Из любопытства я тоже протиснулся ближе. И что же увидел!
Половина стенда была освобождена, и там была помещена единственная длиннющая заметка. Толстенными, в палец, буквами был выведен заголовок:
ААДУ КАРУ — НАМ ПРИМЕР!
Не знаю, побледнел я или покраснел. Но какая-то волна охватила меня. Потому что Ааду Кару — это же я сам!
После заголовка в глаза бросался огромный рисунок. На нем был изображен мальчишка с шишкастой головой. На шее у него был повязан галстук, по крайней мере со столовую скатерть. Напротив парнишки стояла копнообразная женщина. Копна пожимала правую руку мальчишки, а левой рукой он отдавал салют. Между двумя этими фигурами стояла сумка, из которой, будто головки снарядов, выглядывали десятки булок.
Изо рта копны исходил такой текст:
«Благодарю тебя от имени всех пенсионеров нашего города! Ты настоящий пионер, во всех отношениях достойный народа! Ты настоящий пионер, во всех отношениях достойный носить почетное звание пионера!»
А изо рта несуразного мальчишки исходили такие слова:
«Я, пионер Ааду Кару, клянусь вам, что я всегда готов!»
Готовность эту я чувствовал в себе и сейчас. Если бы Кусти попался мне на глаза, с ним непременно случилось бы что-нибудь ужасное. Но так как его не было, то я взялся читать заметку.
Там было написано, что Ааду Кару уже в дошкольном возрасте помогал всегда всем соседским мальчишкам и что вся улица называла его нежно «Наш Аадушка». И что у этого Ааду Кару теперь самый несчастливый день тот, когда ему не удается кого-нибудь спасти, оказать кому-нибудь помощь или кого-нибудь подсадить на «скорую». И наконец, как он душераздирающе вскрикнул при виде падающей старушки, как он с опасностью для жизни бросился на льдистый тротуар, протянул упавшей старушке свою мужественную пионерскую руку.