Виновник торжества

— Бах, «Бранденбургский концерт № 3», — объявил Владимир Олегович. — Играем только третью часть, — и взмахнул палочкой.

Его стройная сухощавая фигура возвышалась над музыкантами, и когда он взмахивал руками, казалось, он плывет на волнах музыки. В момент паузы Катя посмотрела на виолончелиста Сашу Музалева и перехватила его взгляд: он слегка улыбнулся ей. Третья часть длилась пять минут, и когда звуки умолкли, Владимир Олегович предупредил зашевелившихся музыкантов:

— Завтра в восемнадцать ноль-ноль репетиция. Прошу не опаздывать. Напоминаю, концерт начнется в девятнадцать ноль-ноль! — Задвигались стулья, все разом заговорили, собирая свои инструменты. Владимир Олегович опять постучал дирижерской палочкой по пюпитру, намереваясь что-то добавить:

— Поздравляю всех с Рождеством! — Он с отеческой улыбкой обвел взглядом молодых музыкантов.

В сводный оркестр он собрал самых талантливых студентов со всех курсов консерватории. Завтра они будут выступать с рождественским концертом, и дирижер не сомневался в успехе. Студенты нестройными голосами поздравили Владимира Олеговича и шумной толпой направились к выходу.

— Подожди меня на улице. — Саша незаметно подошел к Кате и нежно улыбнулся ей. Она вспыхнула и кивнула. Роман их длился только месяц, и Катя никак не могла привыкнуть, что самый яркий музыкант в их оркестре обратил на нее внимание. Она знала, что у него было множество романов, девчонки бегали за ним, со всеми он был любезен и галантен. На нее несколько месяцев посматривал с улыбкой, но что-то его останавливало от решительного шага, и влюбленная Катя терпеливо ждала, когда же он к ней подойдет и заговорит. Каждый раз, когда она встречалась взглядом с его зелеными глазами, душа ее сначала замирала, а потом в груди вспыхивал жаркий огонь, щеки краснели и Катя не знала, куда ей деваться от смущения. Она училась на первом курсе и третьекурсник Саша казался ей взрослым мужчиной. Да он и был таким. В консерваторию он пришел уже после армии, в свои двадцать семь лет многое повидал, и опыт обольщения юных девиц имел немалый. Катя по своей наивности не знала, что опытный Саша просто выжидал, когда влюбленная девушка созреет и не станет слишком долго упорствовать перед его мужским натиском. Но он никак не ожидал, что сам влюбится в эту семнадцатилетнюю девчонку. Весь этот месяц прошел у них в ежедневных свиданиях, оба были так поглощены вспыхнувшим чувством, что запустили занятия и нахватали неудов. Отлично учившийся Саша впервые с нетерпением посматривал на часы, играя на виолончели по вечерам в пустой аудитории. Репетировал он в консерватории, потому что таскать за собой инструмент в транспорте было неудобно. Катя тоже совершенно потеряла голову. Она засыпала с мыслями о Саше и весь день ждала свидания, вполуха слушая объяснения преподавателей:

— Я ни о чем не могу думать. Только о тебе…

— Ласточка моя, я тоже думаю только о тебе. Ты мне снишься каждую ночь. Знаешь, нам пора все-таки очнуться, а то вылетим оба из консерватории… Давай встречаться хотя бы через день.

Вчера они не виделись, и у Кати сладко замирало сердце в предвкушении свидания.

Саша ждал ее на улице. Он с друзьями снимал квартиру в четырех кварталах от консерватории, в Дровяном переулке, и ребята всегда могли договориться, когда можно возвращаться домой. Сегодня у Саши было два часа, и, взявшись за руки, они бодро прошагали по легкому морозцу и через десять минут были уже в теплой уютной квартире. Едва переступив порог Сашиной комнаты, они бросились в объятия друг друга.

— Я так давно тебя не видела! — жалобно прошептала Катя на ухо Саши. — Я так без тебя скучала!

— Ласточка моя, — растроганно проговорил Саша, обнимая ее за плечи и прижимая к себе. Нежно целуя ее в губы и расстегивая на ней кофточку, он подумал, что надо бы ей купить какую-нибудь обновку. Все ее наряды он знал наперечет и понимал, что в многодетной семье Катю не слишком баловали. Ему хотелось ее чем-то обрадовать. А сейчас ему хотелось ее любить — эту курносую белокурую девчонку с совсем еще детским личиком и крепенькой фигуркой, роскошная грудь которой, как магнит, притягивала взгляды мужчин, что очень льстило Саше. В его компании, где постоянство в любви не считалось особой доблестью, ребята, зная донжуанские похождения Музалева и немного завидуя его успеху у девушек, между тем говорили:

— Бросишь Катьку — дураком будешь. Лучше женись на ней сразу. Такие, как Катька, встречаются раз в жизни. Характер — что надо, и грудь — отпад!

Саша отшучивался, но в глубине души понимал, что друзья правы. И любил иногда в присутствии друзей подразнить Катю:

— Кать, вот я тут никак не решу, когда нам с тобой пожениться — до экзаменов или после?

Катя краснела, смущалась и как-то заявила:

— Маленькая я еще замуж выходить!

Но тем не менее Катя с восторгом принимала его любовные ласки и с таким пылом любила сама, что иногда его это обескураживало. Когда они лежали рядом — он уставший, полусонный, а Катя, как обычно, что-то весело щебетала и хихикала, Саша не удержался и как-то спросил:

— А ты что, не устаешь?

— Нет, что ты, мне, наоборот, каждый раз хочется что-нибудь такое сделать — ну, например, вымыть полы во всем доме… Или постирать что-нибудь эдакое… Ватное одеяло хотя бы… — Катя покатилась от смеха.

— Ребенок… — вздохнул Саша. — Ты сущий ребенок…

— Так уж и ребенок! — усмехнулась Катя. — У меня дома семеро по лавкам, а я ребенок!

— Ну, не преувеличивай. Тебе кажется, что их семеро. На самом деле только трое. Просто они мальчишки. Давно могла бы привыкнуть. Правда, все может быть, вдруг твоя мамуля снова чего-нибудь родит, еще не вечер…

По Катиным рассказам Саша знал, что ее мамуля недавно опять вышла замуж и у них с новым мужем полная гармония. Мамуля обихаживает всю гоп-компанию вместе с новым приобретением, а тот созерцает мир, сидя в позе лотоса на маленькой циновке, привезенной в приданое из материнского дома.

Саша взглянул на часы и нехотя стал одеваться. Выходить на мороз ох как не хотелось, но время позднее и девушку полагалось проводить. Катя посмотрела на него с жалостью. Он был совсем сонный.

— Сашенька, я пойду одна, что ты будешь тащиться со мной? Еще не так поздно. Дойду, не в первый раз. У нас и улица спокойная, фонари все горят…

— А знаешь, я тебе деньги на такси дам, — обрадовался Саша. — Ты только не садись к кому попало. Если не понравится, так и скажи: «Что-то вы мне не нравитесь!»

— Хорошо, — засмеялась Катя и, поцеловав Сашу, пообещала:

— Буду скучать!

— Смотри, не обмани! — погрозил он ей пальцем, улыбаясь. Этот прощальный диалог вошел у них в традицию и обоим очень нравился.

На улице такси удалось поймать почти сразу, и, поторговавшись с водителем, Кате даже удалось сэкономить из Сашиных денег 20 рублей на завтрашние пирожки. Сидя на заднем сиденье, Катя с нежностью вспоминала объятия любимого, перебирала в памяти все те ласковые слова, которые он ей сегодня наговорил… Потом мысли перескочили на младших братьев, надо будет проверить уроки, если они еще не спят. А то она маме что-то последнее время совсем не помогает, все некогда. Мама, правда, и не жалуется, пребывая в состоянии неземной любви: сейчас она видит только своего Юру. Разбросанные вещи сыновей, немытая посуда и затоптанные полы настолько чужды ее романтической натуре, что всего этого безобразия для нее как бы и не существует. А Юре — новому мужу мамы — и вовсе по фигу бытовые мелочи… Он ходит с задумчивым видом по квартире в здоровых туристических ботинках на босую ногу, не зашнуровывая их — так быстрее снимать и обувать. У Юры козлиная бородка острым клинышком, расстегнутая до пупка клетчатая рубаха, парусиновые брюки с многочисленными дырочками, прожженными у туристических костров… «Вот такой красавец наш новый папа», — думает неунывающая Катя, поскольку она уважает мамин выбор. Последние лет семь у них не было никакого папы, как-то скучновато они жили, зато сейчас отрываются по полной программе. По утрам ходят на цыпочках — папа в соседней комнате медитирует на своем коврике. Зато каждый божий вечер у них праздник: в их небольшую квартирку набивается человек по двадцать Юриных друзей, которые вслед за ним прибились к его новому дому. Юра берет гитару в руки — это второй и последний предмет его приданого, так сказать, его вклад в общее хозяйство — и играет, приводя в неописуемый восторг братьев Кати. Они скачут на головах, подпевают в три голоса Юриному бархатному баритону и даже иногда попадают в тон. Катя, как музыкант, очень это ценит. Когда Юра запел первый раз, Катя сказала маме:

— Теперь я поняла, за что ты полюбила этого туриста.

Мамуля счастлива — и слава богу. Ну, кормила пятерых, прокормит и шестого. Юра ел мало и, когда на стол подавалась картошка в мундире, расцветал от счастья. Одевать его и вовсе не надо. В чем пришел — в том и ходит. Никаких с ним хлопот. На мальчишек тоже никак не реагирует. И в этом есть свой плюс — если бы реагировал, сбежал бы на второй день. Как некогда сбежал их папаня. И полный дом народу по вечерам не раздражал Катю. У нее был собственный чуланчик, где она спала на узенькой кроватке, подогнув ноги. Над изголовьем висела лампа, так что и читать можно было, не вставая с кровати. А напротив кровати откидная доска, которая служила столиком, если возникала необходимость. В остальное время в поднятом состоянии она совсем не мешала. Так что Катя вполне была довольна жизнью. А заполучив Сашу, поняла, что жизнь — это праздник, который всегда с тобой… И хотя эту замечательную фразу она придумала не сама, а вычитала у Хемингуэя, в конце концов привыкла к ней как к родной. Потому что Саша был ее собственным праздником. А жизни без Саши она уже себе не представляла…

Машина подъехала к самому дому. Во всех окнах их квартиры на третьем этаже горел свет. Братья, конечно, не спят, да и уроки вряд ли выучены. Из открытой форточки слышался голос Юры — он разливался соловьем, и Катя подумала: хорошо бы ему предложить петь в переходе метро. Говорят, там люди хорошо зарабатывают. Пора его уже выпускать в люди, чтобы польза какая-то была не только маме, но и всей семье… Катя зашла в подъезд и тяжело вздохнула — опять лампочка перегорела, только на прошлой неделе новую ввернули… Подошла в потемках к лифту и нажала на кнопку. И только занесла одну ногу в лифт, как сзади что-то тяжелое и большое навалилось на нее с такой силой, что она влетела в лифт и ударилась лицом об стенку. Девушка не успела ничего сообразить, как чья-то рука, возникшая из-за спины, зажала ей рот, обжигающая волна страха окатила ее. А кто-то уже рывком развернул ее, и, увидев перед собой перекошенное лицо с полубезумными вытаращенными глазами, Катя потеряла голову от ужаса. Она забилась в его руках, но он легко справился с ней и, удовлетворив свою животную страсть, сдавил ее горло, пристально глядя в глаза, в которых угасала жизнь…

— Фонариком свети, сейчас соседи лампочку принесут! — услышал знакомый голос Салтыкова генерал Гоголев, заходя в подъезд дома № 18 по улице Некрасова. Валера стоял боком к входной двери и обернулся на шаги входящего, направляя луч фонарика прямо в глаза Виктору Петровичу, тот заслонился рукой.

— Здравствуйте, Виктор Петрович! А мы тут с Юрой изучаем место происшествия, то есть производим осмотр, — уточнил он, словно сдавал экзамен по криминалистике и боялся ошибиться в выборе термина.